Наша маленькая дочка Маша еще спала в своей комнате, тихо посапывая. В такие моменты мне казалось, что я самый счастливый человек на свете. У меня была любимая семья, уютная квартира, которую мы купили всего два года назад, и небольшое, но стабильно растущее дело — своя мастерская по ремонту электроники. Я много работал, но делал это с удовольствием, потому что видел плоды своего труда.
После завтрака Лена, поправляя на себе легкое летнее платье, сказала:
— Саш, мама звонила. Просила заехать сегодня к ней, помочь полку на кухне прибить.
Я кивнул.
— Хорошо, после работы заскочу. Что-то еще?
— Да нет, вроде все, — она на секунду замялась, и на её лице промелькнула тень сомнения. — Опять спрашивала, сколько стоило это платье.
Я вздохнул.
— И что ты сказала?
— Сказала, что не помню. Не хотела опять слушать лекцию о том, что мы деньги на ветер бросаем.
Это было в духе моей мамы, Нины Петровны. С тех пор как я начал прилично зарабатывать, она взяла на себя роль нашего семейного финансового контролера. Каждая новая вещь в нашем доме, будь то бытовая техника или одежда Лены, подвергалась тщательному допросу о цене и целесообразности покупки. Поначалу я списывал это на заботу и старую советскую привычку к экономии. Она ведь одна меня растила, ей было тяжело. Конечно, она беспокоится. Но со временем её комментарии становились все более едкими и навязчивыми. Она жила одна в своей старой двухкомнатной квартире, получала пенсию и, как мне казалось, ни в чем не нуждалась. Я регулярно помогал ей деньгами, оплачивал коммуналку, покупал продукты. Я считал это своим сыновним долгом.
Когда я вечером приехал к ней, она встретила меня на пороге с привычным усталым видом.
— Наконец-то, я уж думала, не приедешь. Проходи, разувайся. Чай будешь?
— Привет, мам. Да, давай, только сначала полку сделаю.
Кухня была маленькой и тесной, пахло валокордином и чем-то кислым. Я быстро справился с полкой, прикрутив её намертво к стене. Мама стояла рядом, наблюдая за каждым моим движением.
— Вот, молодец. Руки у тебя золотые, — сказала она, ставя на стол чашки. — А то у меня тут все разваливается, а попросить некого.
Мы сели пить чай. Разговор, как всегда, зашел о деньгах.
— Видела вчера Ленку твою, в новом платье. Красивое, ничего не скажешь. Дорогое, наверное?
Я почувствовал, как внутри поднимается раздражение.
— Мам, давай не будем. Нормальное платье, не дороже других. Лена заслужила.
— Заслужила, конечно, кто спорит, — поджала она губы. — Просто вы бы лучше деньги откладывали. В жизни всякое бывает. Сегодня ты на коне, а завтра… Да и мне помощь нужна. Лекарства дорожают, то одно сломается, то другое.
Её голос стал жалобным, просящим. Мне стало стыдно за свое раздражение.
Она права. Она моя мать. Кому еще ей жаловаться?
— Мам, если что-то нужно, ты только скажи. Я же всегда помогаю. Сколько нужно?
Она назвала сумму. Немаленькую. Якобы на замену старых окон, которые совсем прохудились. Я без лишних вопросов перевел ей деньги на карту.
— Спасибо, сынок, — её глаза моментально потеплели. — Я знала, что на тебя всегда можно положиться.
На обратном пути домой я думал о том, что её контроль становится все более навязчивым. Это уже не просто забота, это что-то другое. Что-то давящее и неприятное. Но я гнал от себя эти мысли, убеждая себя, что просто устал. Лена встретила меня ужином. Она ничего не спросила про мой визит к маме, но я видел по её глазам, что она все понимает. Вечером, когда мы уже ложились спать, она тихо сказала:
— Саша, тебе не кажется, что твоя мама… слишком часто просит денег? Ты ведь и так ей помогаешь.
— Лена, она моя мать. Ей тяжело одной. Окна вот надо менять.
— Окна? — удивилась она. — Но ведь дядя Коля, твой двоюродный дядя, менял ей окна всего три года назад. Я точно помню, мы еще ему помогали старые рамы выносить.
Я замер.
Точно. Дядя Коля… Я совсем забыл. Пластиковые окна, белые, новенькие. Я еще шутил, что теперь у мамы дома как в офисе. Как я мог забыть?
— Может, они сломались? — неуверенно предположил я, но самому себе уже не верил. Внутри зародилось первое крошечное семечко подозрения. Холодное и липкое. Я попытался его проигнорировать, списав все на мамину забывчивость. Может, она просто перепутала что-то. Пожилой человек все-таки. Но уснуть в ту ночь я долго не мог.
Следующие несколько месяцев это семечко медленно, но верно прорастало, пуская корни в моем сознании. Мамины просьбы о помощи стали регулярными. То ей нужно было срочно оплатить какие-то мифические медицинские обследования за баснословные деньги, то у нее «сгорала» бытовая техника, которую, как я потом с удивлением выяснял, я же ей и дарил всего полгода назад. Каждый раз у нее находилось объяснение.
— Ой, этот чайник китайский, сразу сломался, я же говорила, не надо было экономить.
— Анализы назначили новые, очень дорогие, но без них никак. Врач сказал — жизненно необходимо.
Я платил. Я переводил деньги, не задавая лишних вопросов, потому что каждая попытка усомниться в её словах натыкалась на стену обиды и слез.
— Ты что, мне не веришь? Родной матери? — говорила она дрожащим голосом, и я тут же сдавался, чувствуя себя последним негодяем.
Лена все чаще смотрела на меня с тревогой. Наши разговоры стали напряженными.
— Саша, это ненормально, — говорила она однажды вечером, когда я в очередной раз перевел маме крупную сумму, якобы на ремонт стиральной машины. — Мы откладывали на отпуск, а теперь снова начинать с нуля. Твоя мама просто манипулирует тобой.
— Она не манипулирует, ей просто нужна помощь! — резко ответил я, хотя в глубине души уже сомневался в своих словах.
— Помощь? Саша, открой глаза! Она постоянно критикует наши траты, а сама тянет из тебя деньги на несуществующие проблемы! Ты хоть раз проверил, на что они уходят на самом деле?
Этот вопрос повис в воздухе. Я никогда не проверял. А какое я имею право? Это же моя мама. Проверять её — это унизительно. Это значит не доверять ей.
Но слова Лены задели за живое. В тот вечер я впервые зашел в онлайн-банк не просто чтобы сделать перевод, а чтобы посмотреть историю. Я увидел десятки переводов на её карту за последний год. Суммы были разными, от нескольких тысяч до десятков тысяч. Сложив их, я похолодел. За год набежала сумма, сопоставимая со стоимостью подержанного автомобиля. И это не считая регулярной помощи на продукты и коммуналку.
На что могли уйти такие деньги? Даже с самыми дорогими лекарствами и поломками… это слишком много.
Подозрения копились, как снежный ком. Я стал замечать мелочи, на которые раньше не обращал внимания. Например, у мамы на руке появилось новое золотое кольцо с камнем.
— Ой, это старое, — отмахнулась она, когда я спросил. — Просто давно не носила.
Но я точно знал, что никогда раньше не видел у нее этого кольца. Она никогда не любила украшения, кроме обручального, которое хранила после смерти отца.
Потом я случайно увидел у нее в коридоре новые дорогие сапоги известного бренда. Коробка стояла у мусорного ведра. Такие же Лена мерила в торговом центре, но мы решили, что это слишком дорого. А мама, пенсионерка, которая постоянно жалуется на нехватку денег, покупает себе такую обувь.
— Это мне подруга отдала, ей не подошли, — снова нашлось у нее объяснение. Но объяснения становились все более неубедительными. Они звучали как заученный текст.
Самое странное было то, что её квартира при этом выглядела все так же скромно и даже бедно. Старая мебель, выцветшие обои, тот же дребезжащий холодильник. Создавалось полное впечатление, что человек едва сводит концы с концами. Этот диссонанс между её жалобами, скромной обстановкой и внезапными дорогими покупками сводил меня с ума.
Она что, играет какой-то спектакль? Для кого? Для меня? Зачем?
Однажды, когда я приехал к ней, чтобы отвезти на дачу к родственникам, она была особенно взволнована. Собирала вещи, суетилась. Я зашел в её комнату, чтобы взять сумку, и мой взгляд упал на открытую вкладку на экране её старенького ноутбука. Это был сайт какого-то интернет-магазина. А в корзине лежала мужская куртка. Очень дорогая. И размер был… мой.
Я застыл.
Зачем ей покупать мне куртку? Она бы никогда не сделала такой дорогой подарок, не упрекнув меня потом в этом сто раз.
И тут я увидел имя получателя в профиле. Имя было мне незнакомо. Но фамилия… Фамилия была такая же, как у её сестры, тети Вали. Это был мой двоюродный брат, Олег. Тридцатилетний парень, который никогда толком не работал, сидел на шее у своей матери и постоянно занимал у всех деньги.
Внутри меня все оборвалось.
Вот куда уходили деньги. На окна, которых не было. На лекарства, которые не покупались. На ремонты, которые не делались. Они уходили на поддержку её любимого племянника. На его дорогие куртки, на его безбедную жизнь. А я… я был просто источником дохода. Удобным и безотказным.
Я молча закрыл ноутбук. Всю дорогу до дачи я не проронил ни слова. Мама что-то щебетала о погоде, о рассаде, но я её не слышал. В ушах стоял гул. Я чувствовал себя обманутым, преданным самым близким человеком. Вся моя любовь и забота, все мои жертвы — все это было растоптано её ложью.
Но я решил молчать. Молчать до тех пор, пока у меня не будет неопровержимых доказательств. Я хотел посмотреть ей в глаза в тот момент, когда лгать будет уже бессмысленно. Я хотел увидеть, что она будет делать, когда её идеальный план рухнет. Я стал ждать подходящего момента. И этот момент настал через месяц.
Приближался день рождения Маши. Ей исполнялось шесть лет. Мы с Леной решили подарить ей то, о чем она мечтала всю осень — красивое розовое пальто, как у принцессы. Мы долго искали и наконец нашли идеальное. Теплое, с красивыми пуговицами и меховым воротником. Оно стоило прилично, но вид счастливых глаз дочки был дороже любых денег.
На празднование мы, конечно же, пригласили и мою маму. Она пришла с букетом цветов и коробкой дешевых конфет. Весь вечер она сидела с каменным лицом, с неодобрением поглядывая на накрытый стол, на гостей, на смеющуюся Лену. Она будто излучала волны пассивной агрессии.
И вот настал момент вручения подарков. Маша с восторгом разрывала упаковочную бумагу. Когда она увидела пальто, то завизжала от радости.
— Мама, папа, спасибо! Оно самое красивое!
Она тут же натянула его на себя и начала кружиться по комнате. Все гости умилялись и аплодировали. Все, кроме моей матери.
Она встала, подошла к Маше и смерила пальто ледяным взглядом. Затем она пощупала ткань.
— Синтетика, — громко, на всю комнату, произнесла она. — И цвет какой-то вульгарный. Сколько отдали за эту безвкусицу?
В комнате повисла неловкая тишина. Маша перестала кружиться, её улыбка погасла. Лена напряглась и бросила на меня умоляющий взгляд.
— Мама, перестань, — тихо сказал я. — Не порть ребенку праздник.
— Я не порчу! Я говорю правду! — её голос начал набирать силу. — Вы сорите деньгами направо и налево! Это же тряпка на один сезон! Она из него вырастет через полгода! А деньги настоящие! Вы бы лучше мне помогли!
— Мы тебе помогаем, — стальным голосом ответил я. Гости начали переглядываться, чувствуя себя неуютно.
— Этого мало! — почти кричала она. — У меня крыша течет, мне на операцию нужно копить! А вы дочке своей тряпки за десятки тысяч покупаете! Немедленно верните это в магазин!
Она протянула руку, чтобы снять с Маши пальто. Моя дочка испуганно прижалась ко мне.
И в этот момент внутри меня что-то щелкнуло. Чаша терпения была переполнена. Все обиды, все подозрения, вся боль последних месяцев слились в одну холодную, звенящую ярость. Я мягко отстранил её руку от плеча Маши. Я посмотрел ей прямо в глаза — в эти лживые, мечущиеся глаза.
— Во-первых, это чистая шерсть, — произнес я тихо, но отчетливо. — Во-вторых, мы не вернем его в магазин. А в-третьих… — я сделал паузу, чувствуя, как все взгляды устремились на меня. — Поскольку не ты платила за эту одежду, то и не тебе указывать, кто и когда будет ее носить!
Её лицо исказилось. Она открыла рот, чтобы что-то возразить, но я продолжил, уже не в силах остановиться.
— Так же, как не тебе решать, на что я трачу свои деньги. Особенно когда моя «помощь» тебе уходит не на текущую крышу и мифические операции, а на дорогие куртки для Олега.
При упоминании имени племянника она побледнела как полотно. Её глаза забегали. Она поняла, что я все знаю. Маска бедной, несчастной пенсионерки треснула и рассыпалась в прах, обнажив эгоистичную, лживую и жадную женщину.
— Ты… ты шпионил за мной? — пролепетала она.
— Нет, — отрезал я. — Ты просто стала слишком неосторожной в своей лжи. Праздник окончен. Для тебя. Уходи.
Она ушла, хлопнув дверью так, что зазвенела посуда в шкафу. Гости, неловко попрощавшись, тоже разошлись. Мы остались втроем в тишине, среди остатков праздника. Лена подошла и крепко обняла меня. Маша, ничего до конца не понимая, жалась к моей ноге, поглаживая рукав своего нового пальто. Я чувствовал себя опустошенным и одновременно… свободным. Будто с плеч свалился огромный, тяжелый камень, который я носил много лет.
На следующий день я сменил пароли от всех своих банковских приложений и заблокировал её карту, которую сам же ей когда-то и оформил. Вечером позвонила тетя Валя, мать Олега. Она кричала в трубку, что я бессердечный сын, что я оставил родную мать без средств к существованию, и что Олег теперь не сможет «закрыть важный вопрос». Я молча выслушал её и положил трубку, заблокировав и её номер тоже.
Через пару дней мне позвонила моя двоюродная сестра Катя, с которой мы редко общались.
— Саш, привет. Слышала тут, у вас драма разыгралась, — сказала она осторожно.
Я рассказал ей все, как было. Она помолчала, а потом тихо произнесла слова, которые стали для меня последним гвоздем в крышку гроба моего старого мира.
— Саша, она всегда такой была. Ты просто не помнишь или не знал. Она точно так же поступала с отцом. Он работал на двух работах, а она жаловалась, что денег нет, и тайком отправляла их своей матери и сестрам. Отец узнал обо всем незадолго до своей болезни. Говорят, это его и подкосило. Он просто не смог пережить такого предательства. Он очень тебя любил и не хотел, чтобы ты знал.
Эта новость оглушила меня. Получается, вся моя жизнь, все мои детские воспоминания о любящей, самоотверженной матери были ложью. Она не просто обманывала меня сейчас. Она обманывала всю нашу семью всегда. Это была не слабость, не ошибка. Это была её суть.
С тех пор прошло около года. С матерью я больше не общаюсь. Первое время она пыталась давить на жалость через дальних родственников, рассказывая, как тяжело ей живется, и какой у нее неблагодарный сын. Но я был непреклонен. Я решил для себя, что не позволю этому яду больше отравлять мою жизнь и жизнь моей семьи. Я перестал чувствовать вину. Вместо нее пришла холодная пустота и… облегчение.
Иногда я думаю, что, возможно, когда-нибудь смогу её простить. Но доверять ей — уже никогда. Доверие, как тонкий лед, разбившись однажды, уже не склеивается.
Сегодня утром, провожая Машу в садик, я наблюдал, как она, смеясь, бежит по осенним листьям в своем любимом розовом пальто. Оно стало ей немного коротковато в рукавах, но она все равно его обожала. Лена стояла рядом, держа меня под руку, и мы молча смотрели на наше маленькое, но такое настоящее и честное счастье. И в этот момент я понял, что принял единственно верное решение. Я выбрал свою семью.