Шесть лет я каждое утро поднимался в пять утра, чтобы успеть на завод к семи. После смены ехал на подработку — ремонтировал электропроводку в квартирах. Приходил домой в десять вечера уставший, но счастливый. Потому что всё это было ради него. Ради Никиты. Моего сына.
Сегодня, глядя на результаты ДНК-теста в руках, понимаю — самые страшные открытия случаются не в кино. Они случаются за завтраком, когда ты роешься в старом телефоне жены и находишь переписку семилетней давности.
Как растет чужой сын
Никитка родился, когда мне было 29. Ира беременной была красивая — светилась изнутри, постоянно гладила живот и шептала что-то малышу. Я покупал детское питание, коляску, кроватку. Работал на двух работах, чтобы к рождению сына накопить на всё необходимое.
Когда он появился на свет, я держал его на руках и думал: вот он, смысл жизни. Маленький, сморщенный, беззащитный. Мой мальчик.
— Алёша, посмотри, какой он на тебя похожий! — говорила Ира, и я искал в детском лице свои черты.
Честно? Не находил. Но все говорят, что новорожденные на никого не похожи.
Никита рос, и я был идеальным отцом. Вставал к нему по ночам, когда Ира уставала. Учил ходить, держа за маленькие ручки. Первое слово — «папа» — он сказал мне.
К трём годам стало понятно: мальчик совсем на меня не похож. У меня карие глаза, у него — серо-голубые. У меня тёмные волосы, у него — светлые. Я крепкий, коренастый, он — худенький, изящный.
— Дети не всегда похожи на родителей, — объясняла Ира. — Может, в твоего дедушку пошёл?
Я кивал. Потому что хотел верить.
Странная тревога
Первые подозрения появились год назад. Ира стала нервной, замкнутой. Мобильный телефон прятала, на звонки отвечала в другой комнате. Говорила, что у неё проблемы на работе.
Однажды зашёл домой раньше — отпустили с завода. Ира разговаривала по телефону на кухне, но, увидев меня, быстро сбросила вызов.
— Кто звонил?
— Подруга. Про работу говорили.
Но голос у неё дрожал, а взгляд бегал по сторонам.
Я не стал настаивать. Доверял жене. Семь лет вместе — что может быть страшного?
А потом была ситуация в поликлинике. Никитка заболел, мы пошли к врачу. Заполняли карточку, и доктор спросила:
— А какая у отца группа крови?
— Вторая положительная, — ответил я.
Врач взглянула на результаты анализов Никиты, нахмурилась:
— Странно. У ребёнка первая отрицательная. При второй положительной у отца такое возможно, но...
Ира резко прервала:
— Доктор, нас интересует лечение, а не генетика.
Я запомнил этот момент. И её реакцию.
Находка, которая изменила всё
На прошлой неделе Ира попросила посмотреть что-то в её старом телефоне — тот, которым пользовалась раньше. Сказала, нужны старые фотографии для альбома Никиты.
Открыл галерею, начал искать детские снимки. И случайно зашёл в сообщения. Телефон автоматически синхронизировался с облаком, и там были переписки семилетней давности.
Открыл диалог с контактом "Серёжа". Первое сообщение от февраля 2018 года:
Ира: "Сережа, нам нужно встретиться. Срочно."
Серёжа: "Что случилось?"
Ира: "Я беременна. И это твой ребёнок."
Мир перевернулся. Я читал дальше, а руки тряслись.
Серёжа: "Уверена?"
Ира: "Конечно, уверена! Мы же были вместе в декабре, когда я рассталась с Алексеем на две недели."
Декабре... Я помнил наш конфликт. Я тогда уехал к родителям на полторы недели. Думал, остыну, помирюсь с Ирой.
Серёжа: "И что будешь делать?"
Ира: "Не знаю. Алёша думает, что ребёнок от него. Мы помирились как раз, когда я узнала о беременности."
Серёжа: "Лучше ему не говорить. Зачем рушить семью?"
Ира: "Ты хочешь воспитывать?"
Серёжа: "Нет. У меня своя жизнь."
Ира: "Тогда и молчи. Пусть Алёша думает, что это его сын."
Пусть Алёша думает...
Разговор, которого я боялся
Я перечитал переписку три раза. Потом ещё раз. Искал хоть что-то, что могло бы опровергнуть очевидное. Не нашёл.
Вечером, когда Никита лёг спать, позвал Иру на кухню.
— Мне нужно кое-что тебе показать.
Положил телефон на стол, открыл переписку. Ира побледнела.
— Откуда у тебя...
— Ты сама дала мне телефон, помнишь? Для фотографий.
Она молчала. Смотрела в пол.
— Это правда? Никита не мой сын?
— Алёша...
— Это правда?!
— Да, — прошептала она. — Правда.
В груди что-то оборвалось. Физически больно. Как будто сердце перестало биться на несколько секунд.
— Почему? Почему ты не сказала?
Ира подняла глаза:
— А что бы изменилось? Ты бы ушёл. Остался бы один. И Никита остался бы без отца.
— У него есть отец! Сергей!
— Сергей не хотел ребёнка. Он прямо сказал — не готов. А ты... ты так мечтал о детях. Ты стал прекрасным папой.
Прекрасным папой чужому ребёнку.
— Но я имел право знать правду!
— И что? — голос Иры стал резче. — Ты бы бросил нас. Никита рос бы без отца, а я — одинокой матерью на 55 тысяч в месяц. Лучше быть женой слесаря, чем разведёнкой с ребёнком.
Вот оно. Честно.
Самое страшное решение
Я не спал всю ночь. Лежал и думал. О том, как учил Никиту кататься на велосипеде. Как водил в зоопарк. Как читал на ночь сказки. Как он прибегал ко мне, когда падал и разбивал коленку.
Шесть лет моей жизни. Шесть лет любви, заботы, мечтаний о будущем.
А утром Никита, как всегда, забрался ко мне в кровать:
— Папа, а мы сегодня пойдём в парк?
Я смотрел на него и понимал: биологически он мне не сын. Но эмоционально... он же не виноват в том, что мать солгала.
— Пойдём, малыш.
Как объяснить шестилетнему ребёнку, что папа, которого он любит, — не папа?
Выбор без правильного ответа
Сейчас прошло две недели. Я заказал ДНК-тест — хотел окончательно убедиться. Результат подтвердил: вероятность отцовства 0%. Никита мне не сын.
По закону, я могу оспорить отцовство. Обратиться в суд, исключить запись из свидетельства о рождении Consultant PlusConsultant Plus. Перестать платить алименты, если мы разведёмся.
Но есть одна проблема: Никита.
Он до сих пор бежит ко мне с криками "Папа!" и рассказывает, как прошёл день в садике. До сих пор просит почитать ему перед сном. До сих пор обнимает и говорит: "Папа, ты самый лучший!"
Как отнять у ребёнка отца? Даже если отец — не отец?
Я думал об уходе. Собрать вещи, съехать, начать новую жизнь. Без лжи, без чужого ребёнка, без жены, которая шесть лет обманывала.
Но представлял, как Никита спрашивает: "Мама, а где папа? Почему он больше не приходит?"
И не мог.
Цена предательства
Я до сих пор работаю на двух работах. До сих пор отдаю большую часть зарплаты на семью. До сих пор читаю Никите сказки.
Но что-то сломалось навсегда.
Я больше не верю Ире ни в чём. Каждое её слово пропускаю через фильтр: "А не врёт ли она снова?" Интимности между нами больше нет. Спим в разных комнатах.
Можно ли простить ложь длиною в шесть лет?
С Никитой стараюсь быть тем же папой. Но иногда ловлю себя на мысли: "А как выглядит его настоящий отец? Унаследует ли мальчик его характер, привычки, болезни?"
Мне 35 лет. Я мог бы уйти, найти женщину, которая не будет врать, завести своих, биологических детей. Жить честно.
Но не могу предать Никиту. Даже если меня предали.
"Любовь к ребёнку сильнее биологии. А вот доверие к женщине биология не восстанавливает"
А вы смогли бы остаться? Или шесть лет обмана — это то, чего нельзя простить? Что важнее: собственная честность или счастье ребёнка, который считает тебя отцом?
#ОбманВСемье #БиологическийОтец #МоральнаяДилемма #СемейныеТайны #ЛожьВБраке