В доме № 17 по улице Победителей всё шло своим чередом, пока соседка Маша с первого этажа не записала видео, как она плачет.
Муж ушёл к другой, а она, сидя на кухне с кружкой чая и батареей мандариновых корок, включила фронталку и начала рыдать в прямом эфире:
— Он! Ушёл! К этой… овце с чёлкой!
Подписчики посыпались как люди в метро в час пик, толпа и давка... Через сутки у Маши было полмиллиона просмотров и куча комментариев вроде «держись, солнышко», «ты достойна лучшего», «чёлку ей под ноль».
Соседи ахнули.
— Маш, и за это лайки ставят? — спросила баба Зина с восьмого. — Так я вчера котлеты пережарила, чуть не разревелась. Может, тоже заснять?
И засняла. Плакала прямо над сковородкой: «Сколько ж масла перевела, Господи!» — и тоже пошли просмотры.
Дядя Ваня, слесарь, не отстал. Записал ролик, где роняет слезу в ведро с ржавыми прокладками от крана. «Это всё из-за жёсткой воды, сердце моё тоже ржавеет», — он произносил это так проникновенно, что люди начали массово слать ему новые прокладки.
Так подъезд постепенно превратился в фабрику слёз. Для удобства расписали очередность. В понедельник воют женщины, во вторник — мужчины, среда посвящалась подросткам.
Чтобы не путаться, ТСЖ даже повесило на стенд официальное расписание. В бывшей колясочной обустроили «плакс-кабинет». Световое кольцо, штатив и коробку с луком на случай, если настоящие чувства не подступают.
Подростки плакали над тем, что вайфай снова завис на «Роблоксе».
Пенсионер Петрович снял трогательный ролик о том, как у него снова не сходится пенсия с квартплатой.
Даже участковый пришёл, осторожно захлопнул дверь и признался: «Я тут протокол потерял, можно я немного поплачу на камеру?» И так рыдал, что у соседей впервые в жизни появилось желание сдать явку с повинной.
Все стали звёздами. Вечерами никто уже не смотрел телевизор. Все обсуждали, у кого сопли натуральнее блестят при искусственном свете.
Маша, уже оправившаяся после ухода мужа, стала что-то вроде продюсера. Учила соседей, как правильно всхлипывать, где паузу выдержать, а где носом шмыгнуть для драматизма.
Но однажды интернет отключили. Сказали, для обеспечения безопасности. Военная необходимость сегодняшнего дня. Сутки без связи.
В доме повисла тишина такая, что было слышно, как таракан чихнул за плитой.
Никто не мог ни лайкать, ни постить, ни делиться чем-либо на своей странице. Паника нарастала. Баба Зина уже трижды по привычке садилась перед фронтальной камерой, но вспоминала, что загружать некуда, и рыдала по-настоящему.
Первым не выдержал подросток Артём. Он сел за стол, поставил перед собой тарелку борща и включил камеру телефона офлайн. Просто для себя.
Заглянули соседи, а он ест. Просто ест. И все зачарованно смотрят.
— А что, — сказал дядя Ваня, — тоже красиво. Особенно если со сметаной.
С тех пор дом № 17 перестал быть «фабрикой слёз». Он стал «фабрикой еды». Теперь в «плакс-кабинете» стоял холодильник, микроволновка и табличка: «Не забудь причмокнуть для зрелищности».
Баба Зина ела котлеты, Петрович грыз яблоки с таким трагизмом, будто их отбирали в последний раз, а участковый налегал на пельмени.
Маша же окончательно переродилась. Теперь, она не плакала из-за мужа, а медленно ела мороженое в кадре, получая лайки и комментарии вроде «ах, как аппетитно» и «как насчёт телефончика».
Но счастье было недолгим. Один потерял работу, начальник застукал его за поеданием сосисок в прямом эфире в рабочее время.
Другого довели в комментариях: «Жрёшь как бегемот!» — и он неделю отказывался от еды.
Петровича ограбили: «Раз жрёт яблоки в эфире, значит, богатый!»
Подростков травили за каждое «неправильное» движение рук или губ.
С каждым новым роликом поток хейта и манипуляций только рос. Комментарии, когда-то тёплые, превратились в ядовитые стрелы. Соседи начали конфликтовать между собой, устраивать сплетни и даже шантажировать друг друга.
Тревожность и депрессия росли, а личные границы растворились. Все эмоции уже существовали лишь для камер, а не для самих людей.
И тогда бабка Зина решилась на решающий шаг. Она тихо, ночью, подошла к коридорной розетке, где висел кабель интернета, и одним уверенным движением перерезала его.
Она могла. Много лет проработав на птицефабрике, знала, как действовать решительно и без страха. На этот раз не для птиц, а для спасения человеческих душ.
На следующий день в доме № 17 царила тишина. Никто не снимал сторис, никто не ждал лайков.
Артём ел борщ просто так. Дядя Ваня жевал котлету ради её вкуса, а не ради комментариев. Петрович впервые улыбнулся, а не изображал «старика и море».
Баба Зина смотрела на всех и думала: «Вот оно счастье, жрать молча и без зрителей».
С тех пор её прозвали легендой дома № 17. Та, что спасла соседей не столько от интернета, сколько от самих себя.
© Ольга Sеребр_ова