Красная линия
Анна посмотрела на часы — без десяти семь. Максим вернется через двадцать минут, а Валентина Григорьевна уже полчаса сидит в гостиной и демонстративно вздыхает, давая понять, что голодна. Октябрьский вечер опустился на город серой пеленой.
Включив плиту, Анна поставила сковороду. Куриные биточки, рис, овощной салат — стандартный набор для рабочего дня. После восьми часов в стоматологической клинике готовить изыски не было ни сил, ни желания.
— Опять жаришь эту гадость, — донеслось из гостиной. — Вся квартира воняет.
Анна молча переворачивала биточки. Восемь месяцев назад свекровь въехала в их трехкомнатную квартиру после продажи своей двушки. Официально — чтобы помочь молодой семье с кредитом. Фактически — ни рубля не внесла, зато успела обставить свою комнату новой мебелью и съездить на курорт.
В прихожей щелкнул замок.
— Привет, дорогая, — Максим чмокнул жену в висок. — Как день прошел? М-м, пахнет аппетитно.
— Ужин готов, мойся, — Анна расставляла тарелки.
Максим ушел в ванную, а на кухне появилась Валентина Григорьевна. Коренастая женщина с железной укладкой и привычкой высказывать все, что придет в голову.
— Максимка должен есть мясо, а не эти куриные огрызки, — свекровь презрительно кивнула на сковороду. — Мужчина работает физически, а ты кормишь его объедками.
Анна разложила салат по тарелкам. За восемь месяцев таких замечаний накопилось достаточно, чтобы выработать иммунитет.
— Мам, что ты говоришь, — Максим сел за стол и взял вилку. — Анна прекрасно готовит.
— Ты просто не знаешь, как должна готовить настоящая хозяйка, — Валентина Григорьевна уселась напротив. — Моя свекровь, царство ей небесное, одним борщом могла накормить роту солдат. А эта твоя...
Анна подала биточки с рисом. Максим попробовал и одобрительно кивнул:
— Отличные биточки, спасибо.
Валентина Григорьевна долго рассматривала содержимое своей тарелки, отрезала микроскопический кусочек, пожевала и скривилась:
— Какие помои ты готовишь!
Тишина повисла в воздухе, словно натянутая струна. Анна застыла с половником в руке, не отрывая взгляда от свекрови. Максим перестал жевать и растерянно переводил глаза с жены на мать.
Анна медленно поставила половник на стол. Встала, собрала свою тарелку и тарелку мужа — даже нетронутую еду — и понесла к раковине. Вернулась за салатом и хлебом.
— Анна, ты что делаешь? — Максим попытался остановить жену за руку. — Я же не доел.
— Доешь завтра, — Анна убрала последние тарелки. — Сейчас кухня закрыта.
Валентина Григорьевна фыркнула:
— Ну и театр из-за одного слова! Прямо детский сад.
Анна обернулась к свекрови. Голос прозвучал тихо, но отчетливо:
— Еще раз назовешь мой ужин помоями — кормиться будешь на улице.
— Да ладно тебе, — Валентина Григорьевна махнула рукой. — Что ты как маленькая?
Анна не ответила. Домыла посуду, вытерла руки и ушла в спальню. Максим остался сидеть за пустым столом, а свекровь допивала чай и бормотала что-то про избалованную молодежь.
В спальне Анна села у окна и посмотрела на дождливую улицу. Четыре года назад, выходя замуж, она представляла другую жизнь. Валентина Григорьевна тогда казалась обычной свекровью — немного резкой, но не более. Максим был заботливым, и Анна надеялась наладить отношения с его матерью.
Восемь месяцев совместной жизни показали реальное лицо Валентины Григорьевны. Критика стала ежедневным ритуалом. Анна готовит неправильно, убирает плохо, одевается вызывающе, работает не там. Максим пытался сглаживать острые углы, но в открытых конфликтах всегда становился на сторону матери.
— Аннушка, — в спальню заглянул Максим. — Не обижайся на маму. Ты же знаешь, она... прямолинейная. Но сердце у нее доброе.
— Доброе? — Анна повернулась к мужу. — Максим, твоя мать за восемь месяцев не сказала ни одного доброго слова. Только критика и оскорбления.
— Она привыкла говорить правду напрямую. Не все это понимают.
— Назвать мою еду помоями — это правда напрямую?
Максим присел на край кровати:
— Может, попробуешь готовить что-то другое? Мама любит традиционные блюда — борщ, жаркое...
Анна внимательно посмотрела на мужа. Он искренне не понимал сути проблемы. Для Максима мать была священной коровой, а жена — тем, кто должен приспосабливаться.
— Я готовлю то, что умею. Если твоей матери не нравится — пусть готовит сама.
— Мама уже в возрасте, ей трудно...
— Максим, — Анна встала. — Твоей матери шестьдесят один год. Она здорова и вполне способна готовить. Просто предпочитает критиковать меня.
— Не говори так о маме.
— А как говорить? Восемь месяцев терплю придирки, стараюсь угодить, получаю только оскорбления.
Максим направился к двери:
— Поговорю с мамой. Попрошу быть помягче.
После ухода мужа Анна легла и закрыла глаза. Из гостиной доносились приглушенные голоса — Максим что-то объяснял, Валентина Григорьевна возмущалась. Через пятнадцать минут разговор закончился.
Максим вернулся мрачный:
— Поговорил. Обещала следить за словами.
— И ты веришь?
— Дай ей шанс.
Анна не верила. Валентина Григорьевна была из породы людей, считающих свое мнение единственно правильным. Такие не меняются.
Ночью Анна приняла решение. Утром встала в шесть, собралась и ушла на работу. Весь день в клинике обдумывала план действий.
Вечером вернулась домой с четким намерением. Максим и Валентина Григорьевна сидели на кухне с чаем.
— Привет, — Анна прошла в спальню, переоделась и вернулась.
— Анна, а ужин? — спросил Максим.
— Какой ужин?
— Ну... обычный. Есть хочется.
Анна открыла холодильник, достала йогурт:
— Продуктов полно. Готовьте сами.
Максим растерянно уставился на жену:
— А ты что?
— Поужинала в кафе. Очень вкусно. И никто мою еду помоями не называет.
Валентина Григорьевна поперхнулась:
— Что за чушь! Ты жена, твое дело — готовить ужин семье.
— Мое дело — работать и зарабатывать. Готовлю только тем, кто ценит мои старания.
— Анна, не дури, — Максим встал. — Нормальные жены готовят.
— Нормальные мужья не позволяют оскорблять жен.
Анна допила йогурт и ушла в ванную. Максим остался с матерью, которая принялась объяснять, какую опасность несут современные женские идеи.
Через час муж пришел в спальню с бутербродом:
— Сделал сам. Маме тоже.
— Отлично. Руки работают.
— Анна, поговорим серьезно. Что происходит?
— То, что я больше не терплю неуважение. Твоя мать может жить здесь, но диктовать условия не будет.
— Она не диктует. Просто высказывает мнение.
— Называть еду помоями — мнение?
Максим сел на кровать:
— Признаю, мама резковата. Но можно не обращать внимания.
— Не могу и не буду. Либо твоя мать учится уважать, либо ищет другое жилье.
— Куда она денется? Квартиру продала.
— Не мои проблемы. Не обязана терпеть оскорбления дома.
Максим встал:
— Анна, будь разумной. Мама одна, идти некуда...
— Максим, — Анна села и посмотрела мужу в глаза. — Завтра иду к юристу узнать, как выселить неблагодарных жильцов. А пока она здесь — кормится сама.
Утром Анна встала, как обычно, собралась и пошла на работу. Валентина Григорьевна сидела на кухне с кислым лицом, Максим копался в холодильнике.
— Анна, завтрак где? — обернулся муж.
— В кафе на первом этаже хорошие круассаны, — Анна взяла сумку. — Удачного дня.
Валентина Григорьевна возмущенно всплеснула руками:
— Безобразие! Не должна я сама готовить!
Анна остановилась у двери:
— А я не должна терпеть оскорбления. Каждый получает по заслугам.
В клинике коллеги заметили перемены:
— Какая-то ты сегодня другая, — сказала медсестра Катя. — Увереннее что ли.
— Расставила приоритеты в семейных делах, — Анна готовила инструменты.
Дома разворачивалась драма. Валентина Григорьевна металась по кухне:
— Где каша? Где чай? Издевательство какое-то!
Максим стоял посреди кухни растерянный. Всю жизнь завтрак появлялся сам собой — готовила мать, потом жена. Мысль варить кашу самому казалась дикой.
— Мам, сделаем бутерброды, — предложил он.
— Не привыкла есть всухомятку! — стукнула кулаком по столу свекровь. — Где хозяйка? Почему не выполняет обязанности?
Максим нашел колбасу, криво нарезал хлеб. Валентина Григорьевна с отвращением смотрела на кривые ломтики и ругала сына за неумение держать нож.
Вечером история повторилась. Анна вернулась с работы и занялась только собой. Максим пришел голодный:
— Что на ужин?
— Не знаю. А что ты приготовил?
— Как что я? Ты же хозяйка!
Анна продолжала читать:
— Хозяйка готовит тем, кто уважает. Остальные кормятся сами.
Максиму пришлось идти в магазин за пельменями.
— Пельмени из пакета! — возмутилась Валентина Григорьевна. — Что дальше?
— Мам, можешь сама что-то приготовить? — осторожно спросил сын.
— Я? Тридцать лет готовила семье, теперь очередь невестки!
Но Анна была непреклонна. На следующий день, через день, через неделю — ситуация не менялась. Валентина Григорьевна требовала и возмущалась, но Анна даже не поворачивала головы.
Через неделю в холодильнике появились отдельные полки. Анна покупала продукты только себе. Максим с матерью организовывали питание самостоятельно.
— Ненормально это! — кричала свекровь. — Жена должна готовить семье!
— Семье — да, — спокойно отвечала Анна. — Тем, кто оскорбляет, — нет.
— Одно слово сказала!
— Назвали помоями. Это унижение, не слово.
— Подумаешь! Я тоже не все терпела от свекрови!
Анна отложила книгу:
— Терпите дальше. Только теперь голод.
Максим пытался мирить, но безуспешно. Анна была спокойна и абсолютно непреклонна. Готовила только себе, убирала только свои вещи, стирала только свое белье.
— Хватит воевать, — умолял муж. — Мама поняла ошибку.
— Поняла? Когда извинилась?
— Не привыкла извиняться. Но больше не говорит про помои.
— Потому что не готовлю. Начну — снова будет критиковать.
Через две недели Валентина Григорьевна освоила плиту. Варила простые супы, жарила картошку. Максим таскал полуфабрикаты из магазина.
— Не положено взрослой женщине самой возиться! — бормотала свекровь над луком. — Раньше невестки знали место!
— Раньше свекрови не оскорбляли за столом, — не поднимая глаз, ответила Анна.
— Что я оскорбила? Правду сказала!
Анна закрыла книгу:
— Не держу. Если правила не подходят — можете уехать.
— Куда? Квартиру продала!
— Не мои проблемы. Продавали — ваше решение. Оскорблять — ваш выбор. Терпеть последствия — тоже.
Валентина Григорьевна всхлипнула и вернулась к луку. Максим понял — жена не уступит.
Еще через неделю установился новый порядок. Валентина Григорьевна готовила простую еду, Максим покупал полуфабрикаты, Анна занималась только собой.
Свекровь больше не комментировала чужую еду — некогда, приходилось самой стоять у плиты. Максим перестал ожидать ужин на столе.
А Анна впервые за восемь месяцев чувствовала себя хозяйкой дома. Никто не называл ее труд помоями, не критиковал каждое блюдо, не требовал готовить по чужим желаниям.
— Доволен? — спросила она у мужа, когда тот жевал очередные магазинные котлеты.
— Чем?
— Тем, что защитил маму. Теперь кормится сама.
Максим вздохнул:
— Может, хватит воевать? Урок она усвоила.
— Урок усвоится, когда мать извинится и пообещает больше не оскорблять.
— Она же гордая...
— А я принципиальная. Либо уважение, либо самообслуживание.
Валентина Григорьевна, слышавшая разговор, тяжело вздохнула. Месяц назад казалось легко сломить невестку критикой. Но Анна оказалась крепче ожиданий.
Стоя у плиты и помешивая кашу, Валентина Григорьевна впервые задумалась — слова имеют последствия. А уважение нужно заслуживать, не требовать.