(Начало)
Совершенно честная история про некоторые невероятные обстоятельства. Быль с элементами мистики.
Класса до шестого меня на выходные, а порой на месяц-другой и летом, передавали в чуткие бабушкины руки. Правда (и тут я немного завидую некоторым моим друзьям и одноклассникам), жила моя бабушка не где-то в селе, где свежий воздух, теплый хлеб и река, а буквально в нескольких кварталах от нас – в обычном четырехэтажном многоквартирном доме, в сердце большого и шумного города. Причем если наш дом был уже новой застройки, то бабушкин квартал и дом относились еще к тем старинным домам, которые многое на своем веку повидали. Пережили они и «уплотнение» после революции, и перепланировку под коммуналку, и немецкую оккупацию, и кухонные посиделки поэтов-диссидентов, а потом и новые времена – когда коммуналки опять превратились в большие отдельные квартиры. Короче, удивительные это были дома!
Да и район был удивительный! Все выглядело так, как будто в нем никогда и в голову никому не приходило, что можно построить для чего-то отдельное здание. Все – детский садик, парикмахерская, гастроном и отдельно булочная с собственной крохотной пекарней – все, буквально все располагалось на первых этажах или в цоколе, но никогда не самостоятельно. Даже будка «Ремонт обуви», простояв всего полугодие посреди двора, потом была частично разобрана, а вывеска с нее переехала в крохотный закуток возле гастронома. А основ будки, как гнилой зуб, еще долго торчал в центре затоптанного загона. Как будто люди не могли тут оставаться одни, без соседей, без бытовых шумов жизни, без мелких склок и запахов кухни. Конечно, человеку нужен человек…
Причем, что характерно, в этих домах действительно просто невозможно было жить без активного участия в крупных и мелких бытовых вопросах соседей. Там обязательно нужно было как-то взаимодействовать с теми, кто выше, справа или слева, кто выходит с тобой в один двор или стоит в очереди в гастрономе. Иначе как будто сам дом тебя не принимал и сон не брал, и мебель с вещами не находила себе мест, и новый жилец, не ужившись в этих стенах, махнув рукой съезжал куда-то в другой, более спокойный дом. Короче, интроверты тут не удерживались.
Не удивительно, что в доме с таким характером жили по большей части старики. А руководили этим стариковским активом моя бабушка и наша соседка с третьего этажа – Розалия Марковна. Баба Роза, как называли ее мы, дети. Говорили, что Розалия Марковна была когда-то первой городской красавицей и женихи буквально выстраивались в очередь к ней, но сама она так никого и не полюбила и отдала свое сердце музыке – в ее квартире стоял старенький немецкий рояль марки «Steinway & Sons», укутанный ватными одеялами, чтобы быть не таким звонким. На нем она и упражнялась каждый вечер. А еще с удовольствием звала на уроки всех знакомых детей. Мои первые этюды Черни прозвучали именно там…
До сих пор ломаю голову, как и кто когда-то затаскивал рояль в наш дом, если он умудрялся занимать почти всю комнату. А еще ломаю голову, как Розалии Марковне удавалось сохранять свои черные локоны от малейшего прикосновения седины – лет ей уже было под девяносто, руки и лицо были сморщенными, а глаза подслеповатыми, но волосы оставались черными, густыми и такими блестящими, как будто в них было больше шелка, чем волос.
Впрочем, были в бабушкином доме и вредные старики – и пьяница Лида, которая каждый вечер выходила на балкон и кричала разные непристойности тем, кто не мог ей ответить, и старик Петр Захарович, сторож гастронома, который считал детей своим классовым врагом. Он всегда подозревал, что они имеют план разбить стекла, ограбить склад или нанести какой-то иной вред гастроному или ему, Петру Захаровичу, лично.
Детей же в бабушкином доме почти не водилось. В основном такие же, как и я – сданные на выходные. Так что дружбы между нами особой не водилось, пересекались мы редко, ходили в разные школы, в разные кружки и общие игры почти не устраивали. Да и возраста мы все были разного, что тоже усложняло перспективы нашей дружбы. Но одну подругу я в бабушкином дворе все же нашла. Ее звали Лена. Гостила она у своей бабушки Анны Семеновны, на первом этаже. Родители Лены были геологами, потому часто уезжали в какие-то экспедиции и командировки, так что у бабушки Лена бывала чаще, чем в собственном доме. И, так как возраста мы были одного, мы достаточно быстро сдружились. С Ленкой дружить было даже выгодно – у нее было много игрушек, мои-то обычно дома оставались, а у нее всегда было и лото, и скакалка, и мозаика, так что нам всегда было чем заняться. Был только один минус – Ленкина бабушка почти никогда не выходила на улицу, так что главным правилом Ленкиной жизни было: «Не уходи со двора». Анна Семеновна требовала, чтобы Ленка всегда была хорошо видна из окна, так что шаг влево или шаг вправо был чреват грустным криком в форточку:
- Лена, Леночка! Быстро домой, бабушка тебя потеряла!
И Ленку могли «загнать» на ближайшие несколько дней. Но и тут был выход – к ней можно было приходить в гости.
У Ленкиной бабушки в квартире пахло аптекой и пыльными коврами, но тут нас не ругали, даже если мы начинали шуметь, так что было вполне весело.
Так вот, начиная свою историю, я хочу припомнить один дождливый день, когда мы с Ленкой оккупировали гостиную Анны Семеновны, а сама Анна Семеновна, жалуясь на погоду и больные суставы, полулежа отдыхала в кресле в спальне, развлекая себя то газетой, то плетением кружева. По карнизу стучал дождь, из спальни доносился стук коклюшек, и от всего этого было так сонно, что мы с Ленкой клевали носом, пытаясь пройти еще раунд в «Монополию». На двоих игра была совсем не азартной, но больше ничего в голову не приходило, потому мы с Ленкой пытались проявить настойчивость, продолжали кидать кубик, тянуть карточки и что-то приобретать, достигая игрового счастья, но все больше путались и почти спали над игрой.
«Дзынь!» – вдруг донеслось из кухни, а потом громче и настойчивее: «Дзынь-дзынь!»
С нас сразу слетела вся сонливость, ведь на кухне никого не было! Но этот странный звук, как будто кто-то стучит ложечкой по краю блюдца, доносился все отчетливее. А потом и вовсе мне почудилось, что я слышу явственное чавканье и хлюпанье, как будто кто-то на кухне с большим аппетитом ест что-то жидкое.
- Ба-а-а…! – завела испуганно Ленка, но Анна Семеновна и без того была уже рядом и стояла, прислушиваясь, со странным выражением лица – или испуга, или изумления. Такого лица у соседки я не видела никогда. От чего по моей спине сразу побежали мурашки.
А потом чавканье и позвякивание окончилось страшным грохотом и звоном осколков. И вот тогда, как будто сбросив все оцепенение, мы втроем побежали на кухню. Посреди кухни на полу из светлого линолеума лежала разбитая банка малинового варенья.
– Вон, девочки, вон! – закричала Ленкина бабушка. – Тут же осколки, поранитесь!
Мы заглядывали на кухню через дверь и изумлялись, а Анна Семеновна как Шерлок Холмс на носочках обошла разбитую банку, оглядела раскрытую форточку и даже смахнула полотенцем какую-то невидимую крошку с кухонного комода и постановила:
– Ну, все понятно! Сквозняки… Она на краю стояла.
– А кто же тогда так громко чавкал? – спросила Ленка шепотом, обращаясь ко мне. И мы обе во все глаза стали смотреть на грязную, липкую чайную ложечку, лежащую на краю стола.
– Как будто невидимка ел, – подтвердила я. – А посуду после себя мыть не хотел…
(Продолжение ТУТ)
#рассказ #мистика #проза #домовой