Валентина всегда считала себя хорошей невесткой. Не идеальной — на это у неё не хватало ни терпения, ни актёрских способностей, — но достойной. Она помнила дни рождения, звонила по праздникам и никогда не забывала поинтересоваться здоровьем свекрови.
А здоровье у Раисы Петровны было что надо — в свои семьдесят восемь она могла бы дать фору многим пятидесятилетним, но предпочитала культивировать образ хрупкой старушки, которую жизнь потрепала, как осенний лист на ветру.
— Валечка, родненькая, — говорила она в трубку голосом умирающей Травиаты, — у меня такое горе... Котёнок у соседки Нины заболел, ветеринар говорит — срочная операция нужна, иначе не выживет. Нина плачет, денег нет, а я же не могу... не могу смотреть на страдания невинной животинки...
Валентина, держа трубку между ухом и плечом, машинально залезала интернет банк. Двадцать пять лет замужества научили её: когда свекровь начинает говорить о страданиях, разговор неминуемо закончится вопросом о деньгах..
— Сколько нужно, Раиса Петровна?
— Да что ты, Валечка! Я не прошу, просто... просто душа болит. Хотя если бы нашлось тысяч пять...
Пять превращались постепенно в семь, потом в десять.
Михаил каждый раз хмурился, увидев очередную трату в банковской выписке, но объяснений не требовал: он давно научился не вмешиваться в женские дела после двадцати пяти лет брака.
— Мама у меня особенная, — говорил он иногда с таким выражением лица, будто речь шла о неизлечимой болезни. — Лучше не противоречить.
Валентина кивала и продолжала переводить деньги.
То на лекарства для подруги Зинаиды Васильевны, которая "доживает последние дни" уже третий год подряд, то на абонемент в спа-салон для самой Раисы Петровны — "ведь пожилые люди тоже имеют право на красоту", то на "последнее желание" всё той же умирающей Нины Степановны — съездить в Италию.
Правда, Италия странным образом превратилась в Анапу, а Нина Степановна, встреченная Валентиной на рынке, выглядела цветущей и рассказывала о планах на дачный сезон.
— Послушай, твоя мама бывший библиотекарь, — оправдывалась Валентина. - Всю жизнь другим добро делала, книжки умные советовала. Имеет право на благотворительность.
— Имеет, — соглашался Михаил, но в его голосе слышалось недовольство. — Только я не понимаю, почему это благотворительность за наш счет?
— Мишка, ну что ты! У неё пенсия копеечная, а потребности... ну, ты же видишь, какая она активная.
Активной Раиса Петровна была в полном смысле этого слова.
Она состояла в обществе любителей русской словесности, ходила на выставки, посещала театр и даже записалась на курсы компьютерной грамотности — "чтобы с будущими внуками потом в интернете общаться". Правда, внуков у неё не было, но Валентина списывала это на стремление к самообразованию.
Всё изменилось в один дождливый четверг.
Валентина стояла в очереди в банке, размышляя о том, что ее жизнь состоит из циклов в прямом смысле слова: зарплата — расходы — зарплата — расходы, и каждый месяц доля свекровиных "неотложных нужд", которая становится всё больше. От этого было не очень радостно.
Вдруг она заметила знакомую сутулую фигуру у операционного окна. Раиса Петровна, элегантно одетая в новое пальто с норковым воротником (которое Валентина, кстати, помогала выбирать и покупать), сосредоточенно заполняла бланк перевода.
Любопытство победило деликатность — Валентина подкралась поближе, прикрываясь спиной крупного мужчины в дублёнке.
— Геннадию Петровичу Кротову, — диктовала свекровь операционисту, — город Клин. Сумма... ну, сколько там у меня на карте... тридцать тысяч.
Тридцать тысяч! Валентина едва не подавилась воздухом.
Это же половина её зарплаты! А Геннадий... Геннадий — это младший любименький братишка Раисы Петровны. Этот прекрасный мужчина, который дожив до своих пятьдесят пять лет, так и не удосужился устроиться на нормальную работу.
Последний раз они встречались на похоронах свёкра десять лет назад, и тогда Геннадий, изрядно подвыпив, пространно рассуждал о том, что "истинное искусство не должно зависеть от презренного металла" и что он "пишет роман, который перевернёт представления о русской литературе".
После банка Валентина шла по улицам как сомнамбула следом за свекровью, пока не оказалась у кафе "Старый Арбат".
Свекровь уселась за столик с какой-то молодой женщиной и что-то увлечённо ей рассказывала, размахивая руками и время от времени прикладывая платочек к глазам.
Валентина зашла внутрь и села за соседний столик, прикрывшись меню.
— ...Гена у меня гениальный, просто его пока не понимают! — доносились обрывки разговора. — Роман пишет автобиографический, такой глубокий, философский... "Исповедь русского Дон Кихота" называется. Издательства ещё не доросли до его уровня, но это временно. Главное, поддержать его в творческом порыве.
Леночка — худенькая блондинка лет тридцати с томными глазами и пухлыми губами — кивала и что-то записывала в блокнотик розовой ручкой. Валентина присмотрелась и поняла: идет старательное конспектирование чужих восторгов.
Девушка слушала рассказы о гениальности некоего Гены с таким выражением лица, будто речь шла о её собственном будущем или о наследстве.
— Он сейчас работает над особенно важной главой, — продолжала Раиса Петровна, — о своих отношениях с женщинами. Гена говорит, что каждая женщина в его жизни — это отдельная вселенная, и он должен исследовать каждую вселенную до конца...
Леночка закивала ещё энергичнее и что-то сказала про "глубину познания человеческой души". Валентина заказала кофе и продолжала подслушивать, чувствуя себя детективом в дешёвом романе.
— Конечно, содержать двоих сейчас тяжело, — вздыхала свекровь. — Но ради искусства можно и потерпеть. Хорошо, что Мишин жена понимающая женщина, помогает с финансами...
Вот на этом самом месте Валентина чуть не выдала себя и поперхнулась кофе.
Значит, она не просто спонсор котят и умирающих подружек — она спонсор гения русской словесности! Финансирует творческие искания пятидесятипятилетнего любвеобильного графомана.
Вечером дома началось объяснение. Михаил слушал жену, и лицо его постепенно приобретало цвет борща.
— Значит, мать всё-таки не изменилась, — сказал он, наконец, тяжело опускаясь в кресло. — Помнишь, как мы квартиру не смогли купить пятнадцать лет назад, потому что не хватило нам? А мать деньги Генке перевела, которые у нее были и которые она обещала нам..
Он тогда тоже "творчеством" занимался — картины малевал из геометрических фигур. Называл это "неоконструктивизм в постиндустриальном обществе". Потом резко передумал и в психологи пошёл учиться. Потом в целители. Потом духовные практики изучал в Индии — правда, добрался только до Геленджика. Теперь вот писатель.
Валентина чувствовала себя так, будто её обокрали на глазах у всего честного народа. Но самое обидное — она сама отдала ключи от сейфа и ещё извинялась за то, что замки скрипят.
— А что он пишет-то, этот гений? — спросила она обречённо.
Михаил встал и достал из шкафа потёртую школьную тетрадь в клеточку.
— Вот, мать как-то показывала. Гордилась очень. Говорила, Толстой в начале тоже на обычной бумаге писал.
Валентина открыла наугад и прочитала вслух: "Жизнь — как водка: сначала горько, потом тепло, а потом вообще ничего не помнишь. А любовь — как самогон: кажется, что крепкая, а на самом деле сивухой голову морочит. Женщины в моей жизни были разные. Была Лида — как весна, нежная и непредсказуемая. Была Тамара — как лето, жаркая и знойная. А теперь есть Лена — как осень, зрелая и мудрая."
— Боже мой, — прошептала она. — И за это мы четверть миллиона за три года перевели?
— Не мы, а мать. С нашей невольной помощью. А ещё, — добавил Михаил мрачно, — она, оказывается, ему квартиру снимает. Однокомнатную, но в центре Клина. "Для творческой атмосферы".
На следующий день состоялся серьёзный разговор. Раиса Петровна приехала в гости с двумя упаковками пирожных и видом человека, который собирается объявить радостную новость.
— У меня для вас сюрприз! — начала она торжественно. — Гена закончил первую часть романа! Представляете, целых сто пятьдесят страниц! Он хочет посвятить книгу всей нашей семье…как благодарность за поддержку и понимание.
Валентина почувствовала, как у неё дёргается левый глаз — верный признак приближающегося нервного срыва.
— Раиса Петровна, — начала она осторожно, — а вы не думали, что Геннадий мог бы параллельно с творчеством ещё и работать? Ну, хотя бы на полставки?
Свекровь посмотрела на неё с таким ужасом, будто Валентина предложила сдать Третьяковскую галерею на макулатуру.
— Валечка! Как можно! Гена — художник! Он не может работать как все, у него душа тонкая, ранимая! Творческим людям нужны особые условия. А теперь у него есть Леночка — его муза, она его вдохновляет! Разве можно бросать таких людей? Это же всё равно что загубить будущего Пушкина!
— А своего сына загубить можно? — не выдержала Валентина. — Мишу, который всю жизнь пашет, чтобы семью содержать?
— Мишка практичный, он сам справится, — отмахнулась Раиса Петровна. — У него деловая хватка есть. А Геночка без поддержки пропадёт. Вы же не хотите, чтобы из-за вас пропал такой талант?
Валентина поняла: спорить бесполезно.
У свекрови была своя, особенная арифметика, где ответственный сын всегда равнялся минусу, а безответственный брат — неизменному плюсу. Где тридцатилетняя муза была "инвестицией в будущее русской литературы", а жена, отдающая последние деньги, — само собой разумеющейся данностью.
— Кстати, — добавила Раиса Петровна, доедая эклер, — Гена просил передать: ему нужно ещё немного на исследовательскую работу. Он сейчас пишет главу о влиянии женской красоты на творческое сознание, и Леночка согласилась попозировать для создания иллюстраций. Но нужен фотоаппарат профессиональный, свет правильный поставить...
— До свидания, Раиса Петровна, - Валентина резко встала и направилась к выходу.
Финансовая помощь прекратилась так же внезапно в тот же вечер.
Валентина сделала то, что должна была. Сразу заблокировала номер свекрови на телефоне и в мессенджерах. Раиса Петровна жутко разозлилась, разобиделась, а потом успокоилась и попыталась действовать через сына, но тот неожиданно проявил стойкость.
— Мама, — сказал он во время очередного визита, — либо ты перестаешь спонсировать Генкины увлечения из нашего семейного бюджета, либо мы общаемся только по праздникам.
Раиса Петровна возмутилась, поплакала, попыталась прочитать лекцию о неблагодарности детей, но сына было не сломить.
В итоге она снова обиделась по-настоящему и практически прекратила общение с семьей, зато с удвоенной энергией принялась продавать вещи из своей квартиры — сначала сервиз, доставшийся от бабушки, потом ковёр, потом мебель.
Соседи рассказывали Михаилу, что к Раисе Петровне регулярно приезжают скупщики антиквариата.
Через полгода до них дошли слухи: Геннадий женился на своей Леночке и переехал в её двухкомнатную квартиру, доставшуюся от бабушки. Роман он так и не закончил — увлёкся видеоблогингом и теперь снимал ролики о том, как "жить полной жизнью после пятидесяти".
А ещё через месяц Раиса Петровна пришла к ним домой без предупреждения. Валентина открыла дверь и услышала:.
— Валечка, родненькая, — сказала она знакомым тоном умирающей Травиаты, — у меня такая радость! Гена женился! Молодая жена у него теперь, хозяйственная. Но им же нужна помощь — молодой семье всё необходимо: холодильник, стиральная машина... Я думаю, мы же не чужие люди, должны поддержать...
Валентина поняла: круг замкнулся.
— Нет. До свидания, - захлопнула она дверь перед носом свекрови. Не испытывая ни вины, ни сожаления. Только лёгкое удивление: как это она раньше не понимала, что надо было сразу говорить "нет"
Раиса Петровна ещё несколько раз пыталась пробить брешь в обороне — звонила сыну, приезжала, писала письма, в которых живописала бедственное положение молодой семьи.
Постепенно атаки прекратились. Раиса Петровна нашла новый источник финансирования — продала свою двухкомнатную квартиру и переехала в однокомнатную, а разницу отдала молодым "на хозяйство". По слухам, Геннадий купил профессиональную видеокамеру и теперь снимал Леночку в разных образах для своего блога о "женской красоте как источнике вдохновения".
Валентина иногда заходила на его канал — из любопытства. Ролики назывались "Философия красоты с Геннадием Кротовым" и собирали по двадцать просмотров, половина из которых приходилась, видимо, на саму Леночку и Раису Петровну.