Час предвечерний, час тоски... Да, всегда здесь она поджидает, остывающим солнцем, блекнущим, безсочувственно покидающим, и сегодня настигла опять здесь... А здесь была фабрика, большая и шумная, люди сотнями бежали. Бежали утром, вечером, к проходной и обратно... Нет больше фабрики, только запах каучука остался. Тишина, лишь остались дома... Сколько тоски неизбывной оставило предвечернее солнце, на стенах пожухших, и на окнах, в которых не светится радость, в них меркнет тоска, тоска одиночества. Бесконечные ночи, дым табачный и молчанье дверей... Нет, отдышаться и дальше, подальше отсюда. Слышу шаги, мимо прошла усталой походкой, женщина, но не только что-то кольнуло, ну, конечно, родинка чуть пониже мочки уха, с монетку... Что же, что же за ней, это, кстати, порода, чуть обернулась, доставая ключи, мельком взглянула, не узнала меня,... Да она это, точно сквозь увядшую, но ещё не совсем, красоту, под унылым копеечным макияжем Свердловской парфюмерной фабрики, я узнал в ней красотку. Мы работали вместе... Наташа, только звали все иначе "Солнышко". Родинка, родинка так хороша, что иначе не скажешь, порода,... Нет, нет не подам виду, нет, не стану ранить тем, что увидел тоску увядания. Что же ты ,солнце, зачем ты уходишь, зачем ранишь так больно, так безсочувственно, оставляя цветения следы... Почему? Я спрошу тебя завтра, когда ты придёшь.
Двадцать пятый блин завершает первую сковородку. Почему двадцать пятый? Кто знает..? Возможно, потому что четверть..? Кто-то меряет коробами бездну пространства (Розанов), ну, а кто-то и сковородками.