— Вася, нам нужно серьёзно поговорить.
Василиса оторвалась от вышивания, с удивлением посмотрев на мужа. Виктор топтался у порога кухни, словно нашкодивший школьник, которого вызвали к директору. Его обычная уверенность куда-то испарилась, оставив после себя лишь растерянность и бегающий взгляд.
— Что-то случилось, Витя? На работе проблемы? — Она отложила пяльцы с почти законченной лавандой. Сердце неприятно ёкнуло. «Серьёзный разговор» в их семье почти всегда означал одно — проблемы, связанные с его матерью, Алевтиной Семёновной.
— Нет, на работе всё… нормально, — он наконец вошёл в кухню, но сесть не решился, прислонился к холодильнику, скрестив руки на груди. — Дело в маме. Ей помощь нужна. Срочная.
Василиса внутренне подобралась. Она знала эту «срочную помощь». В прошлом году это была срочная замена «почти нового» холодильника, который Алевтина Семёновна сама же и испортила, пытаясь разморозить его ножом. Годом ранее — срочная поездка в санаторий, потому что «нервы ни к чёрту». Каждый раз эта срочность била по их семейному бюджету, который Василиса с таким трудом планировала и вела.
— Какая на этот раз? — спросила она ровно, стараясь не выдать раздражения.
Виктор глубоко вздохнул, собираясь с духом. — У неё долги. Большие.
Василиса замерла. Это было что-то новое. Алевтина Семёновна всегда жила скромно, даже демонстративно скромно, постоянно жалуясь на маленькую пенсию и дорогие лекарства.
— Долги? Откуда? Кому она должна?
— Да неважно, кому! — Виктор вдруг взорвался, его нервозность нашла выход в агрессии. — Набрала в этих… как их… микрозаймах. Говорит, на ремонт дачи. Там же всё сыпется, ты же знаешь! Крыша течёт, забор покосился…
— Погоди, — Василиса подняла руку, останавливая его словесный поток. — Ремонт дачи? Витя, мы были там месяц назад. Крыша в порядке, мы её два года назад перекрыли. И забор ты сам летом подправлял. О каком ремонте речь?
— Ну, может, я не так понял! — он махнул рукой. — Может, на что-то другое. Какая разница? Факт в том, что набежали проценты, пени… Сумма выросла до… — он замялся, подбирая слова, — до неприличной. Ей звонят, угрожают. Мама плачет целыми днями, у неё давление скачет. Мы же не можем её бросить!
Василиса смотрела на мужа, и в её душе боролись два чувства: жалость к свекрови, пожилому человеку, попавшему в беду, и холодное, трезвое подозрение, что здесь что-то нечисто. Алевтина Семёновна была мастером манипуляций и драматических сцен.
— Какая сумма, Виктор? — спросила она твёрдо.
Он отвёл взгляд. — Почти миллион.
Воздух в кухне будто сгустился. Миллион. Эта цифра прозвучала как приговор. Все их накопления, которые они откладывали на учёбу Пети и на первый взнос по ипотеке для Катюши, были чуть больше этой суммы. Всё, что они собирали по крупицам последние десять лет, отказывая себе в отпусках и крупных покупках.
— Миллион? — переспросила Василиса шёпотом. — За какой ремонт? За позолоченный унитаз на даче?
— Вася, не язви! — снова вспылил Виктор. — Я же говорю, там проценты бешеные! Она взяла сначала сто тысяч, потом ещё, чтобы перекрыть первый… В общем, запуталась. Она же старый человек, не понимает в этих финансовых пирамидах!
— В микрозаймах она не понимает, а как их найти и взять деньги — прекрасно поняла, — холодно заметила Василиса. — И что ты предлагаешь?
Виктор наконец подошёл к столу и сел напротив неё. Он взял её руки в свои, его ладони были влажными и холодными. — Вась, я знаю, это тяжело. Но другого выхода нет. Нам нужно взять кредит. Большой, потребительский. Чтобы разом закрыть все её долги. У меня зарплата хорошая, но одному мне такую сумму не дадут. Нужно, чтобы ты выступила созаёмщиком.
Он смотрел на неё умоляющими глазами, в которых плескались страх и надежда. И в этот момент Василиса поняла, что это не просто просьба о помощи. Это было начало конца. Он уже всё решил. Он пришёл к ней не советоваться, а ставить перед фактом. Её роль в этом спектакле — молча кивнуть и подписать бумаги, взвалив на свою семью, на своих детей, чужую безответственность.
— Нет, — сказала она тихо, но отчётливо.
— Что «нет»? — не понял Виктор.
— Нет. Я не буду этого делать.
Он отдёрнул руки, словно обжёгся. Лицо его окаменело. — Ты… ты не поняла. Это моя мать! Она в беде!
— Я всё поняла, Витя. В беде сейчас наша семья. Наши дети. Катюше поступать в следующем году, ты забыл? Мы обещали помочь ей с жильём, чтобы она не мыкалась по общежитиям. Пете нужен новый компьютер для учёбы, он уже второй год просит. А мы должны отдать миллион, который твоя мама спустила неизвестно куда, и ещё лет десять платить проценты банку?
— Да при чём тут дети! — в его голосе зазвучал металл. — Мы справимся! Ужмёмся где-то, я подработку возьму! Мать — это святое! Её нужно спасать!
— Спасать от чего? От её собственной глупости? — Василиса встала, чувствуя, как внутри закипает гнев. — А кто спасёт нас? Кто спасёт будущее наших детей, которое ты так легко готов променять на «святое»? Ты хоть спросил у неё, куда на самом деле ушли деньги?
— Она сказала — на ремонт! — упрямо повторил он.
— А ты поверил? Просто поверил на слово? Виктор, ты взрослый мужчина, а ведёшь себя как мальчишка! Твоя мама всегда тобой манипулировала, а ты и рад!
— Не смей так говорить о моей матери! — заорал он, вскакивая со стула. — Она меня одна растила, ночей не спала! А ты… ты просто бессердечная! Я не ожидал от тебя такого!
— А я не ожидала, что ты предашь собственную семью! — её голос тоже сорвался на крик. — Ты хочешь повесить на меня, на Катю, на Петю долги своей матери, даже не попытавшись разобраться в ситуации! Ты пришёл и поставил ультиматум!
В дверях кухни появилась Катюша. Бледная, с широко раскрытыми глазами. — Мам, пап, вы чего? На весь дом орёте.
Виктор резко обернулся, его лицо исказила злоба. — Не лезь! Иди в свою комнату! Это взрослый разговор!
— Я уже достаточно взрослая, чтобы понимать, что вы ругаетесь из-за денег! — дерзко ответила дочь. — И я слышала про долг бабушки. Пап, ты серьёзно? Ты хочешь, чтобы мама взяла на себя кредит?
— Катерина! — рявкнул Виктор. — Марш к себе!
Но Василиса остановила дочь. — Нет, Катюш, останься. Ты уже не ребёнок. И это касается и твоего будущего тоже. Да, твой отец предлагает нам всем вместе оплатить миллионный долг Алевтины Семёновны.
Катя перевела взгляд с матери на отца. В её глазах читалось презрение. — Пап, ты хоть понимаешь, что делаешь? Бабушка всё лето рассказывала соседкам, что помогает какому-то «молодому дарованию», племяннику её подруги. Даёт ему деньги «на раскрутку бизнеса». Тётя Валя с первого этажа маме жаловалась. Наверное, вот он, её «ремонт дачи».
Виктор замер, его лицо вытянулось. Он смотрел на дочь, не в силах вымолвить ни слова. Информация, так просто и буднично озвученная Катей, рушила всю его линию защиты, всю его трагическую историю о бедной, запутавшейся старушке.
— Что?.. — прохрипел он. — Что за племянник?
— А ты у неё сам спроси, — фыркнула Катя и, развернувшись, ушла в свою комнату, громко хлопнув дверью.
В кухне повисла звенящая тишина. Василиса смотрела на мужа с холодной яростью. — Ну что, Виктор? Всё ещё считаешь, что мы должны спасать «святое»? Или, может, сначала разберёмся, какому «дарованию» ушли наши с тобой деньги, деньги твоих детей?
Он рухнул на стул, обхватив голову руками. Его мир, построенный на слепой сыновней любви и привычке подчиняться материнской воле, трещал по швам.
Следующие несколько дней превратились в холодную войну. Виктор ходил по дому тенью, не разговаривая ни с Василисой, ни с детьми. Он пытался дозвониться до матери, но та либо не брала трубку, либо, едва услышав его голос, начинала рыдать и жаловаться на сердце, пресекая любые попытки выяснить правду о «молодом даровании».
Василиса же времени зря не теряла. Она понимала, что пускать ситуацию на самотёк нельзя. Пассивное ожидание было равносильно капитуляции. Она решила действовать. Первым делом она позвонила своей старой подруге, Светлане, которая работала юристом и специализировалась на семейном праве.
— Света, привет. У меня катастрофа, — без предисловий начала она, когда подруга ответила.
Они встретились в маленьком уютном кафе в центре города. Василиса, не сдерживая эмоций, выложила всё: про долг, про требование мужа, про «племянника» и про стену молчания, которую выстроил Виктор.
Светлана, умная, энергичная женщина с пронзительным взглядом, внимательно слушала, изредка делая пометки в своём блокноте.
— Так, давай по порядку, — сказала она, когда Василиса закончила. — Первое и самое главное: ни в коем случае ничего не подписывай. Никаких договоров поручительства, никаких созаёмщиц. Поняла?
— Поняла, — кивнула Василиса. — Но он давит. Говорит, что, если я откажусь, он всё равно что-нибудь придумает. Продаст машину, например.
— Машина куплена в браке? — уточнила Светлана.
— Да.
— Значит, это совместно нажитое имущество. Продать её без твоего нотариально заверенного согласия он не сможет. Это раз. Второе. Самое интересное — это сами долги. По закону, долги одного из супругов, сделанные им без ведома и согласия другого на личные нужды, а не на нужды семьи, являются его личными долгами. Понимаешь?
Василиса нахмурилась. — То есть, если Алевтина Семёновна брала деньги на своего альфонса, то Виктор, как её сын, не обязан за неё платить?
— Как сын — обязан, но только в порядке наследования, если, не дай бог, с ней что-то случится. И то, только в пределах стоимости наследуемого имущества. При её жизни — нет, не обязан. Никто не может заставить взрослого дееспособного человека платить по долгам другого взрослого дееспособного человека, даже если это его мать. Но тут есть нюанс. Коллекторы и службы взыскания МФО плевать хотели на эти нюансы. Они будут давить на самые больные точки: сыновий долг, совесть, жалость. И твой Виктор, похоже, уже попался на этот крючок.
Светлана отпила кофе и посмотрела на подругу. — Теперь о вашей с ним ситуации. То, что он пытается повесить эти долги на вашу семью — очень плохой знак. Он ставит интересы матери выше интересов жены и детей. Я бы на твоём месте подстраховалась.
— В каком смысле?
— В прямом. Я бы посоветовала тебе подать на раздел совместно нажитого имущества. Не на развод, а именно на раздел. Это можно сделать, находясь в браке. Вы делите всё, что нажили: квартиру, машину, дачу, счета в банках. После этого на твою долю имущества никто не сможет наложить взыскание по его личным или его матери долгам. Это обезопасит тебя и детей.
Мысль о разделе имущества показалась Василисе дикой. Это звучало как начало развода, как признание того, что их двадцатилетнему браку пришёл конец.
— Света, но это же… это же война, — прошептала она.
— А у тебя сейчас не война? — жёстко спросила подруга. — Вася, очнись! Твой муж пытается залезть в будущее твоих детей, чтобы заткнуть дыру в бюджете своей мамы, которая, по всей видимости, спустила деньги на проходимца. Это не просто семейная ссора, это финансовое насилие. Ты должна защищаться. Иначе они вдвоём пустят тебя по миру, и ты даже не заметишь, как это произойдёт. Запомни простую вещь, которой меня научила практика: в финансовых вопросах не бывает родственников, бывают только кредиторы и должники.
Разговор со Светланой отрезвил и придал сил. Василиса поняла, что у неё есть законные рычаги для защиты своей семьи. Она больше не была беспомощной жертвой обстоятельств, которую пытались загнать в угол.
Вернувшись домой, она первым делом перевела все накопления с их общего сберегательного счёта на новый, открытый только на её имя. Она знала, что это лишь временная мера, но это давало ей хоть какую-то фору. Затем она села за компьютер и начала искать информацию. О разделе имущества в браке, о последствиях микрозаймов, о методах работы коллекторов. Знание — сила. Эту простую истину она сейчас ощущала как никогда остро.
Она узнала, например, интересный факт о мозге. Оказывается, когда человек находится в состоянии стресса и страха, у него активизируется так называемый «рептильный мозг», отвечающий за инстинкты «бей, беги, замри». Логика и критическое мышление отключаются. Именно на этом играют коллекторы и мошенники. Они создают атмосферу паники, чтобы человек не мог трезво оценить ситуацию и принимал невыгодные для себя решения. «Точно, как с Виктором, — подумала она. — Мамочка напугала, и он побежал, сломя голову, искать деньги, не включая мозг».
Вечером вернулся Виктор. Он был мрачнее тучи. — Я говорил с мамой, — бросил он с порога, не раздеваясь. — Она всё отрицает. Говорит, Катька всё выдумала, а соседи — сплетники.
— А ты, конечно, ей поверил, — безразличным тоном сказала Василиса, не отрываясь от книги.
— А почему я не должен ей верить? Это моя мать! А Катька — ещё девчонка, могла что-то не так понять!
— Витя, Кате восемнадцать лет, она не девчонка. И она не глухая. Впрочем, это уже неважно.
— Как это неважно?! — он подошёл к ней. — Я нашёл выход. Я поговорю со своим начальником, попрошу у него в долг под зарплату. Он мужик хороший, войдёт в положение. Но часть суммы всё равно придётся брать нам. Я посмотрел наши накопления…
Тут он осёкся. — Я зашёл в онлайн-банк. Счёт пуст. Где деньги, Вася?
Василиса медленно закрыла книгу, положила её на столик и посмотрела мужу прямо в глаза. — Деньги там, где им и положено быть. В надёжном месте. Где ни ты, ни твоя мама до них не доберётесь.
Лицо Виктора побагровело. — Ты… ты что себе позволяешь?! Это наши общие деньги!
— Вот именно. Общие. А значит, я имею полное право защитить свою половину от растраты на сомнительные авантюры твоей мамы.
— Я подам на тебя в суд за кражу!
Василиса усмехнулась. — Удачи. Только учти, что в суде тебе придётся объяснить, почему ты вдруг так заинтересовался этими деньгами. И всплывёт история с долгом. И с «молодым дарованием». И суд, скорее всего, просто разделит эти деньги, между нами. Что, собственно, я и собираюсь сделать в ближайшее время.
— Что ты несёшь? — он не верил своим ушам.
— Я подаю на раздел имущества, Виктор. Без развода. Чтобы официально закрепить свою долю и долю детей. Чтобы ты не мог продать машину или дачу за моей спиной. Чтобы кредиторы твоей мамы не могли претендовать на нашу квартиру.
Он смотрел на неё, и в его глазах ярость сменялась недоумением, а потом — страхом. Он видел перед собой не свою тихую, покладистую Васю, которая всегда сглаживала углы и находила компромиссы. Он видел решительную и чужую женщину, которая говорила на языке законов и судебных исков.
— Ты… ты с ума сошла, — прошептал он. — Ты рушишь семью.
— Семью рушишь ты, Витя. В тот самый момент, когда решил, что твоя мать важнее твоих детей. А я лишь защищаю то, что от неё осталось.
Она встала и вышла из комнаты, оставив его одного посреди гостиной. Он стоял, ошеломлённый и раздавленный. План, казавшийся ему таким простым и логичным — надавить, разжалобить, заставить — рассыпался в прах. Итог оказался для него совершенно неожиданным. Он думал, что борется за спасение матери, а на самом деле — объявил войну собственной жене. И, кажется, эту войну он уже начал проигрывать.
Новость о готовящемся разделе имущества подействовала на Виктора как ушат ледяной воды. Он перестал кричать и требовать, затих, уйдя в глухую оборону. Он явно не знал, что делать. С одной стороны, на него давила мать, которая теперь звонила по десять раз на дню с рыданиями и упрёками в сыновней неблагодарности. С другой — жена, внезапно превратившаяся из мягкой и уступчивой женщины в кремень, с которым невозможно было договориться старыми методами.
Алевтина Семёновна, поняв, что через сына продавить ситуацию не удаётся, решила взять быка за рога. В субботу утром, когда Василиса готовила завтрак, раздался резкий звонок в дверь. На пороге стояла свекровь. Вся в чёрном, с трагическим выражением лица, она напоминала персонажа из итальянской оперы.
— Я к сыну, — процедила она, отодвигая Василису и проходя в квартиру. — Виктор! Сынок!
Виктор вышел из спальни, на ходу надевая футболку. Увидев мать, он побледнел. — Мама? Что ты здесь делаешь? Я же просил тебя не приходить.
— Как это не приходить?! — запричитала Алевтина Семёновна, заламывая руки. — Я пришла в дом родного сына, а меня тут, оказывается, не ждут! Дожила! Родного ребёнка против меня настроили!
Она метнула полный яда взгляд на Василису, которая молча стояла у кухонного проёма. — Это всё она! Эта мегера! Опоила тебя, приворожила! Хочет мать родную в гроб вогнать!
— Алевтина Семёновна, прекратите этот цирк, — спокойно сказала Василиса. — Никто вас в гроб не вгоняет. Вы сами себя туда загоняете своими поступками.
— Ах ты ж!.. — свекровь задохнулась от возмущения. — Ты ещё смеешь мне указывать! В моём доме!
— Позвольте, это не ваш дом, — так же спокойно поправила её Василиса. — Это наша с Виктором квартира. И с нашими детьми.
— Пока ещё ваша! — злобно выкрикнула Алевтина Семёновна. — Ты же на раздел подала! Хочешь моего сыночка голым на улицу выставить! Обобрать до нитки!
Она развернулась к Виктору, который стоял, вжав голову в плечи. — Витенька, сыночек, ты посмотри, что она делает! Она же нас поссорить хочет! А я ведь всё для тебя, всё для семьи! Ремонтик на даче затеяла, чтобы внучатам летом было где отдохнуть, чтобы всё красивенько было, как у людей! А меня в мошенницы записали!
Слёзы градом покатились по её щекам. Это была игра высшего класса. Любой, кто не знал её, проникся бы сочувствием к несчастной, оклеветанной старушке. Но Василиса знала ей цену.
— Алевтина Семёновна, — её голос прозвучал как сталь. — Давайте без представлений. Расскажите лучше вашему сыну, как зовут того «племянника», которому вы на «ремонтик» почти миллион отдали.
Свекровь вздрогнула и на мгновение осеклась. Но тут же нашлась. — Какого ещё племянника?! Выдумали всё! Злые языки! Завидуют!
В этот момент из своей комнаты вышел Петя. Он держал в руках смартфон. — Ба, это не он, случайно? — спросил он, протягивая ей телефон.
На экране была открыта страница в социальной сети. Молодой, лет двадцати пяти, парень с модной стрижкой и самодовольной ухмылкой позировал на фоне дорогой машины. Подпись под фото гласила: «Спасибо моей дорогой фее-крёстной за поддержку моего стартапа! Скоро взлетим! #бизнес #успех #москвасити». Геолокация на фото и на десятке других указывала на один и тот же элитный жилой комплекс.
Алевтина Семёновна уставилась на экран. Её лицо сначала выразило недоумение, потом — ужас. Она явно не ожидала, что её «тайна» так легко раскроется.
— Это… это… — забормотала она. — Это просто знакомый… Он…
— Знакомый, которому ты деньги переводила? — подключилась к разговору вышедшая из своей комнаты Катя. — Мам, я тут немного покопалась. У этого «стартапера», которого зовут Эдуард, целая галерея таких «фей-крёстных». В основном, одинокие женщины в возрасте. Он им всем одну и ту же песню поёт про гениальный проект, которому не хватает чуть-чуть для старта. Классический жиголо, бабуль. Только специализируется не на романтике, а на материнских инстинктах.
Катя говорила это с жестокостью молодости, не жалея. Она видела, как страдает её мать, и не собиралась проявлять милосердие к виновнице.
Алевтина Семёновна обвела всех потерянным взглядом. Её защита рухнула. Слёзы высохли, оставив на напудренных щеках грязные разводы. Она посмотрела на Виктора, ища поддержки.
Но Виктор смотрел на экран Петиного телефона. Его лицо было пепельно-серым. До него наконец-то дошла вся глубина обмана. Его обманула собственная мать. Она врала ему в глаза, прикрываясь святыми вещами, манипулируя его любовью, чтобы вытянуть деньги на какого-то афериста.
— Мама… — прошептал он. — Это правда?
Алевтина Семёновна молчала, лишь тяжело дышала.
— Это правда?! — крикнул он, и в его голосе прозвучало отчаяние.
— Он обещал всё вернуть! С процентами! — наконец выдавила она. — Он такой хороший мальчик, воспитанный… Говорил, что я ему как вторая мама…
Виктор закрыл лицо руками и медленно осел на пуфик в прихожей. Его плечи сотрясались. Он плакал. Плакал от стыда, от унижения, от крушения иллюзий.
Василиса смотрела на эту сцену без злорадства. Ей было даже немного жаль его. Но жалость не отменяла того, что произошло.
— Вам лучше уйти, Алевтина Семёновна, — сказала она тихо, но властно.
Свекровь, поняв, что битва проиграна, вскинула голову. В её глазах больше не было слёз, только голая, неприкрытая ненависть, направленная на невестку. — Ты ещё пожалеешь об этом, — прошипела она. — Ты всё у меня отняла. И сына, и…
— Я у вас ничего не отнимала, — перебила Василиса. — Вы всё потеряли сами. Своей ложью и своей глупостью. А теперь, будьте добры, покиньте мой дом.
Она открыла входную дверь. Алевтина Семёновна, сгорбившись, прошла мимо неё, не проронив больше ни слова.
Когда дверь за ней закрылась, в квартире повисла тишина. Петя и Катя молча ушли в свои комнаты, понимая, что родителям нужно поговорить.
Василиса подошла к Виктору. Он всё так же сидел, закрыв лицо руками. — Витя.
Он не ответил. — Витя, посмотри на меня.
Он медленно поднял голову. Его глаза были красными и опухшими. — Прости меня, — сказал он глухо. — Я… я такой идиот.
— Да, — не стала спорить Василиса. — Ты идиот. Но это поправимо.
Она села рядом с ним на корточки. — Слушай меня внимательно. С долгами твоей матери нужно что-то делать. Не для неё. Для тебя. Чтобы эти коллекторы не трепали тебе нервы. Мы обратимся к юристам. Возможно, есть способ признать её недееспособной в финансовых вопросах или запустить процедуру банкротства физического лица. Это сложно, долго, но это единственный цивилизованный путь. Никаких кредитов и продаж имущества.
Он слушал её, как студент слушает профессора. — А… а раздел имущества? — спросил он с надеждой.
— А заявление о разделе имущества я пока не отзываю, — твёрдо сказала Василиса. — Пусть полежит. Как гарантия того, что ты больше никогда не поставишь интересы своей мамы выше интересов своей семьи. Как напоминание о том, что может случиться, если ты снова забудешь, кто твоя настоящая семья.
Виктор кивнул, принимая её условия. Он понимал, что заслужил это недоверие. Он понимал, что тот кредит доверия, который был между ним и женой, исчерпан. И чтобы восстановить его, потребуется нечто большее, чем просто слова извинений.
В этот момент Василиса ощутила странную смесь опустошения и силы. Она отстояла свою семью, свои границы. Она не позволила втянуть себя в чужую грязную игру. Но она понимала, что это лишь конец одной битвы. Алевтина Семёновна была унижена, разоблачена при сыне и внуках. Такая женщина этого не простит. Она затаится, соберётся с силами и нанесёт новый удар, с другой стороны, ещё более коварный и подлый. И к этому нужно быть готовой. Но теперь Василиса знала главное: бороться можно и нужно. И она будет бороться за свою семью до конца.
Она встала и пошла на кухню ставить чайник. Нужно было выпить чаю с детьми. Нужно было возвращаться к нормальной жизни. Насколько это теперь было возможно. В воздухе их квартиры витал едва уловимый холодок отчуждения, и чтобы он рассеялся, потребуются месяцы, а может, и годы. Если он вообще когда-нибудь рассеется.