— Красиво. Почти как настоящая, — голос мужа, Дмитрия, прозвучал за спиной, и я вздрогнула.
Он смахнул невидимую пылинку с угла 3D-макета, над которым я провела без сна последние две ночи. В этом жесте было столько снисходительной небрежности, что все мои пятнадцать лет в архитектуре, диплом с отличием, восхищение профессоров и горящие идеей глаза мгновенно съежились до размера детской поделки из картона.
— А ужин сегодня будет? — добавил он с добродушной улыбкой, которая должна была смягчить удар, но на самом деле пропитывала его ядом.
Я молча кивнула, чувствуя, как стены моего кабинета начинают давить. Ушла из крупного бюро, сбежала из болота, где талантливые коллеги на моих глазах «прокисали», превращаясь в циничных исполнителей чужой воли. Мой уход «в никуда» был прыжком с обрыва.
А этот тендер на проектирование эко-квартала — единственной соломинкой, за которую я уцепилась в полете. Здесь, среди чертежей и запаха остывшего кофе, я была не просто Алиной. А была Архитектором. Но стоило переступить порог, и я снова становилась «Алиночкой», которая играет в свои «картинки».
Это была не просто бестактность. А методичная, удушающая осада, которую любовно выстроила его мать.
Ирина Павловна, бывшая завуч с прямой спиной и стальным голосом. Ее муж, отец Дмитрия, — талантливый, но непрактичный учёный, который презирал быт и витал в облаках, пока она «тащила» на себе семью.
Теперь в моих горящих глазах она видела призрак своего прошлого, угрозу стабильности. Поэтому вела свою тихую, методичную войну.
Началось с малого. Звонки посреди рабочего дня.
— Алиночка, здравствуй. Не отвлекаю? Ой, ты занята... Я просто хотела сказать, что Димочка так похудел. Ты его хоть кормишь там, со своими проектами? Мужчине, знаешь ли, борщ нужен, а не чертежи.
Потом к атаке подключился и Дмитрий. Не прямо, нет. Он же «оберегал» меня от чрезмерных амбиций. Однажды вечером вошел в кабинет с чашкой в руках. Я думала, это кофе. Оказалось — валерьянка.
— Милая, ты такая нервная стала, я о тебе беспокоюсь. Может, отдохнешь?
За неделю до этого она приходила «помочь с уборкой» и «случайно» пролила воду на стопку моих референсных альбомов по скандинавской архитектуре. Страницы пошли волнами. «Ой, какая я неловкая!» — сказала она, но в ее глазах не было и тени сожаления.
Воскресный обед за месяц до катастрофы
Я с восторгом, захлебываясь, рассказывала о концепции «умных» домов, о зеленых крышах. Ирина Павловна слушала с кислой улыбкой, помешивая ложечкой чай. А потом, не глядя на меня, повернулась к сыну.
— Я тут одну знакомую встретила... Она тоже в бизнес ударилась, всё доказывала что-то. Мужа забросила. А он, бедный, помыкался-помыкался, да и ушел к другой. Попроще. Которая пироги печет. — Она сделала паузу и посмотрела прямо в глаза Диме. — Мужчине, сынок, нужен дом. А не филиал офиса.
Я видела, как в его взгляде что-то тускнеет. Как посеянные ею семена сомнения начинают прорастать. «А ты уверена, что справишься?», «Может, не стоит так рисковать?».
— Дима, я не твой отец. А ты — не твоя мать. Мы строим свою историю, — твердо ответила я.
Но он уже не слушал. Слушал мамины страхи.
Спектакль был разыгран за два дня до сдачи тендера. Он пришел поздно, с лицом, полным вселенской трагедии, держась за сердце.
— Алин, беда! Маму в пенсионном фонде обманули, какие-то мошенники! Нужно срочно жалобу писать, а мой компьютер виснет! У нее давление подскочило, я скорую вызывал! Ты же знаешь, у нее сердце, я не могу ей отказать! Можно я на твоем ноутбуке? Всего часик, я быстро.
Я смотрела на его умоляющее лицо и ненавидела себя за то, что мой дедлайн казался мне важнее ее «больного сердца». Ненавидела его за то, что он ставит меня перед этим чудовищным выбором. Отказать — значит быть бессердечной тварью.
Согласиться — значит предать себя. Скрепя сердце, я кивнула. Он просидел в моем святилище около часа. Когда он вышел, на его лице было странное, виноватое облегчение.
Утром, до дедлайна оставалось восемь часов. Я совершила свой утренний ритуал: сварила крепкий кофе, открыла окно, впуская свежий воздух, села за стол, предвкушая финальный, победный рывок. Папка «ЭКО-КВАРТАЛ_ФИНАЛ» была на месте. Я кликнула.
Папка была пуста.
Первая мысль — сбой. Ошибка. Не туда сохранила. Дыхание перехватило. Я начала лихорадочно, но методично прочесывать диск. Поиск по имени файла. Поиск по типу. По дате. Ничего. Облако? Синхронизация отключена. Корзина? Идеально чистая.
И тут позвоночник продрало ледяной струйкой. Не страх. Холод. Слишком чисто. Как место преступления, которое тщательно замели.
Я набрала номер мужа.
— Какой ужас! — его голос фальшивил так, что уши сводило. В нем было слишком много драмы и ни капли подлинного шока. — Наверное, вирус... Алин, ну не убивайся ты так. Значит, не судьба. Это всего лишь работа. Я сейчас приеду, что-нибудь вкусное привезу!
«Всего лишь работа». Эта фраза стала приговором.
Через час приехала свекровь с тарелкой еще теплых пирожков. Приторный запах ванили наполнил мой кабинет, смешиваясь с запахом катастрофы. Он был неуместным, оскорбительным.
— Ну вот и славно, — сказала она, ставя тарелку на мой чертежный стол. — Отдохнешь наконец. Будешь нормальной женщиной, женой. Семья — вот главный проект.
Я смотрела на их «сочувствующие» лица и с ледяной ясностью понимала: это не сбой, а диверсия.
Я заперлась в кабинете. Не плакала. Думала. Я архитектор. Моя работа строить. И сейчас я построю им ловушку.
Звонок Косте, другу детства, айти-гению, был коротким. Мы с ним еще в песочнице замки строили.
— Кость, мне нужна помощь. Полное восстановление данных и установка шпионского ПО. Срочно. И чтобы никто не заметил.
Он приехал через час под видом «мастера по настройке роутера». Увидев мое лицо, он все понял.
— Так. Понятно. Дай-ка мне «пациента». Сейчас будем проводить вскрытие.
Через два часа вердикт был готов. Он развернул ко мне экран с системными логами.
— Кто-то готовился. Удаление произошло вчера в 23:15. С USB-устройства Kingston DataTraveler. Файлы не просто удалили, а затерли специальной утилитой 'Eraser'. Профессионально, сволочи. Твоя свекровь, говоришь, завуч? Похоже, она хорошо умеет стирать с доски.
Пока он колдовал над восстановлением, я смотрела на эту строчку в логах, и моя наивность умирала. Когда на экране начали появляться мои чертежи, один за другим, я не почувствовала радости. Только холодную, звенящую решимость.
— Просто восстановить — это половина дела, — сказал Костя, будто прочитав мои мысли. — Они не просто файлы удалили. Они пытались тебя стереть. Они должны быть наказаны. У тебя же камера на ноуте есть? Давай поставим «жучка», который будет писать все, что происходит на экране и вокруг.
Я вышла из кабинета, изображая полное поражение. Вечером, оставив ноутбук на кухонном столе с папкой «ЭКО-КВАРТАЛ_ВОССТАНОВЛЕННЫЙ» на видном месте, я легла «спать». А на следующий день объявила:
— Раз уж я теперь «свободна», давайте устроим семейный ужин. Нужно же отпраздновать начало моей новой жизни.
Они сияли. Ведьпобедили. За ужином они были сама любезность, строили планы на наш отпуск, на ремонт в детской. Я смотрела на них и видела двух мародеров, пирующих на руинах. Я приготовила их любимую утку с яблоками, налила вино. Это был мой «последний ужин».
После десерта я сказала:
— Знаете, я тут подумала... Мой проект хоть и погиб, но он был красивым. Я хочу показать вам, над чем я работала.
Я подключила ноутбук к большому телевизору. Первый слайд — заглавная страница моего проекта. Они смотрели снисходительно, с жалостью. Второй
— рендеры центральной площади.
— Очень мило, дорогая, — сказала свекровь.
— А теперь, — я переключила экран, — я покажу вам другой проект. Называется «Как убить мечту».
На телевизоре появился рабочий стол моего ноутбука, каким он был прошлой ночью. Я нажала «Play». Видеозапись действий курсора, открывающего мою папку, окно утилиты 'Eraser'. Дмитрий напрягся, пытаясь выкрутиться: «Я просто хотел помочь, почистить мусор...».
— Случайно? — я посмотрела на него с ледяной улыбкой. — Давайте послушаем, как звучит эта случайность.
Я включила звук.
Голос Дмитрия (шепот): «Мам, я все сделал, как ты сказала. Файлы удалил».
Голос Ирины Павловны: «И затер? Точно затер? Чтобы не восстановила?».
Голос Дмитрия: «Да, мам, утилитой, как ты и гуглила. Все. Теперь она точно будет дома сидеть».
Я видела, как у Дмитрия задергался уголок рта. Она попыталась заговорить, что-то вроде: «Девочка моя, что это за глупости...».
Я выключила запись.
— Кстати, — сказала я. — Проект я успела отправить. За пять минут до дедлайна. Костя восстановил его за два часа.
Я повернулась к свекрови.
— Вы, Ирина Павловна, всю жизнь боялись «свободных художников» и решили сделать из меня послушную клушу. Но просчитались. Я строю будущее. А вы так и остались в прошлом.
Повернулась к мужу.
— А ты, Дима... Ты так боялся повторить судьбу своей матери, что предал женщину, которую любишь. Ты выбрал не меня. Так что живи. Один. Когда я выиграю этот тендер, первое, что я сделаю найму лучшего адвоката по разводам. А эту запись я сохраню. На случай имущественных претензий. Это называется «умышленная порча имущества с целью получения выгоды». Интересная статья.
Я стою на балконе своей новой квартиры-студии. Стены — голый бетон, панорамные окна во всю стену. Это мой холст. Мой новый проект. В руке — бокал холодного совиньона. Вдалеке растут краны на стройплощадке того самого эко-квартала. Моего квартала.
Телефон на столике вибрирует. Дмитрий. Я сбрасываю. Приходит СМС: «Алина, я хочу все исправить».
Я читаю, не меняя выражения лица. Моё будущее больше не зависит от его «прозрений».
Снова звонок. Незнакомый номер.
— Алина Викторовна? Это из «Строй-Инвеста». Нам так понравилась ваша работа по кварталу, что мы хотели бы предложить вам возглавить наш новый отдел перспективного проектирования. Зарплата, команда, полный карт-бланш.
Я слушаю его, смотрю на свой город, раскинувшийся внизу. На огни, которые зажигаются в окнах. На жизнь, которая кипит.
Улыбаюсь. Спокойно. Уверенно.
— Спасибо за предложение, — отвечаю я. — Но я больше не работаю в системе. Я строю свою.
Кладу трубку, открываю ноутбук. На чистом листе я пишу заголовок: «Архитектурное бюро Алины Воронцовой». И начинаю работать. Свободная. Успешная. И несокрушимая.
Конец.
Как кухонный эксперимент свекрови оказался опасным для ребёнка — и что я сделала пока муж слепо доверял её советам
Это началось в два часа ночи. Сухой, лающий кашель из детской, который рвал тишину квартиры на части, как будто кто-то скреб по стеклу наждачной бумагой. Я рванулась к сыну. Шестилетний Даня сидел на кровати, обхватив коленки, и отчаянно пытался вдохнуть. Его глаза, огромные в полумраке ночника, были полны ужаса.
Я не бросилась к телефону. Я бывший химик-лаборант, даже в приступе материнской паники действовала по протоколу. Мои пальцы, не дрогнув, легли на его горячий лоб, температуры нет. Я не прислушивалась к сердцу, я считала вдохи, двадцать восемь в минуту, тахипноэ.
Осмотрела кожу на предмет сыпи — чисто. Последние полгода я проваливала главный опыт своей жизни, не в силах найти переменную, которая медленно отравляла моего ребенка.
В дверях появился муж. Бледный Андрей, большой, сильный мужчина, сейчас выглядел абсолютно беспомощным. Он смотрел на нашего сына, и в его глазах я видела не просто страх. Видела старый, детский ужас, эхо давно прошедшей беды.
— Всё как со мной, — прошептал он, и его голос дрогнул. — Мне было лет пять. Такой же кашель. Мама поила меня травами с горьким медом, ставила горчичники, от которых жгло кожу... думала, простуда. А я задыхался. Я помню запах больницы, холодную клеенку на каталке... Врач сказал, еще час — и всё. Аллергическая астма.
Он говорил, а я понимала. Его мать, Галина Ивановна, медсестра на пенсии с сорокалетним стажем, не лечила нашего сына. Она отчаянно, с фанатичным упорством пыталась переписать свое провальное прошлое, искупить вину перед маленьким задыхающимся мальчиком, которым когда-то был ее собственный сын. И это делало ее опасной.