Граница
— Дмитрий, объясни своей Светлане, что микроволновка — это не серьёзно. Еда там мёртвая получается, без энергии. А вот на газовой плите — совсем другое дело, — голос Екатерины Степановны, назидательный и елейный, достиг Светланы, едва она повернула ключ в замке.
Светлана застыла на пороге. Приятное предвкушение сюрприза — она вернулась из поездки на сутки раньше запланированного — испарилось, уступив место знакомому ледяному комку в желудке. Тихо прикрыв за собой дверь, она вошла в квартиру. Её дом пах чужим присутствием. Поверх тонкого аромата дорогих свечей нахально расположился густой запах валидола и дешёвого травяного чая. В воздухе витало нечто ещё — дух освоенного, обжитого пространства, который не выветрить никаким проветриванием.
На кухне за её дизайнерским столом сидели муж Дмитрий и его мать. Перед ними стояли её любимые фарфоровые чашки, привезённые из Чехии. Екатерина Степановна держала свою так, словно оказывала услугу хрупкой вещице, оттопырив мизинец. Дмитрий, увидев жену, вскочил. На его лице отразилась смесь искренней радости и плохо скрываемой паники — точь-в-точь как у провинившегося пса, который одновременно рад хозяину и ожидает наказания.
— Света! Как... почему? Ты ведь завтра должна была прилететь!
— Рейс перенесли, решила не предупреждать, хотела сюрприз сделать, — ровно ответила Светлана, ставя на пол дорожную сумку. Её взгляд методично обследовал кухню, фиксируя изменения. На подоконнике, где стояла её коллекция кактусов в стильных горшках, теперь громоздилась батарея пузырьков и коробочек с лекарствами. Полотенце с вышитыми ромашками исчезло, а на его месте висело застиранное вафельное в мелкую клетку.
— Здравствуй, Светлана, — Екатерина Степановна не встала, лишь важно кивнула, окидывая её оценивающим взглядом. — А мы тут с Дмитрием чаёвничаем. Он жалуется, что ты его совсем не кормишь, вот я и приехала сына подлечить. У него поясницу прихватило, да и с сердцем проблемы, как у меня.
Светлана перевела взгляд на мужа. Он выглядел абсолютно здоровым, разве что слегка помятым от домашнего безделья. Виновато пожав плечами, он умоляющим взглядом просил войти в положение.
— Мама на обследование приехала, — торопливо заговорил он. — Решили, что в городе удобнее будет — анализы сдать, к врачам попасть. Всего на неделю.
На неделю. В их двухкомнатной квартире. Светлана почувствовала, как внутри всё сжимается в острый ледяной ком. Заставив себя улыбнуться натянутой улыбкой, она подошла к раковине, чтобы налить воды. И замерла. На стене, где четыре дня назад висел её магнитный держатель со специями в одинаковых баночках, зияла пустота. Остались только два уродливых отверстия от саморезов.
— Дмитрий, где специи?
Дмитрий поперхнулся чаем. Екатерина Степановна ответила за него с невозмутимым видом благодетельницы:
— А я их выбросила, деточка. Химия сплошная, консерванты всякие. Этикетки хоть читала? Я тебе с дачи укропа сушёного принесла и лаврового листа, в пакетике лежит. Натуральный продукт, полезный.
Светлана медленно повернулась к свекрови. Смотрела на её самодовольное лицо, на пухлые пальцы, сжимающие её чашку, на пузырьки с лекарствами, вытеснившие её растения. Эта женщина выбросила её вещи. В её доме. И теперь поучала, как жить. Дмитрий что-то лепетал про то, что мама не со зла, что она по-старому привыкла, что он купит новые. Но Светлана его уже не слушала. Она смотрела на мужа, а видела чужого, безвольного человека, который впустил в их жизнь захватчика и теперь просил понять и простить.
— Екатерина Степановна, а где вы разместились? — спросила она так тихо и спокойно, что Дмитрий вздрогнул. Он понял — это не вопрос. Это объявление войны.
На этот вежливый вопрос Екатерина Степановна отреагировала с благодушным недоумением, будто её спросили, где она поставила грязную посуду.
— Где же ещё, деточка? В вашей спальне, конечно. Дмитрий помог сумку отнести. Не на диване же мне ютиться, покой нужен. Врачи сказали — никаких нервов.
Дмитрий пытался подать жене какие-то знаки глазами, но Светлана на него не смотрела. Не спеша сняв пальто и повесив его в прихожей, она прошла в спальню, не разуваясь.
Зрелище превзошло худшие ожидания. На её половине кровати, прямо на шёлковом покрывале песочного цвета, лежал раскрытый клетчатый чемодан с домашними халатами, ночными рубашками и шерстяными носками. На прикроватной тумбочке рядом с её книгой и кремом обосновались стакан с водой и упаковка сердечных капель. Но последней каплей стал её любимый кашемировый плед, небрежно скомканный в кресле под махровым халатом свекрови. Спальня пахла её духами «Белая сирень» и нафталином.
— Света, ну ты что? Мама же не в коридоре будет спать... Я думал, на диване мы с тобой... — появился за спиной Дмитрий.
Светлана медленно повернулась к нему. Лицо её было абсолютно спокойным.
— Где ты думал, меня не интересует. Она здесь спать не будет.
Следом заплыла Екатерина Степановна, всем видом выражая оскорблённую добродетель:
— Что-то не так, Светочка? Это же кровать моего сына! Думала, ты на диванчике пока перекантуешься, молодая ведь, а у меня спина...
Светлана спокойно подошла к кровати, взяла чемодан и с глухим стуком поставила на пол. Затем сняла с кресла халат свекрови и протянула его хозяйке:
— Это не кровать вашего сына. Это наша кровать. Вещи можете перенести в гостиную. Там отличный раскладной диван.
Дмитрий побледнел:
— Светлана, ты с ума сошла? Какая гостиная? У неё спина больная, давление! Ты хочешь довести её до приступа?
— На диване не холоднее и не жёстче, чем на кровати, — парировала Светлана без повышения голоса. — Там прекрасный ортопедический диван, который выбирала я. Для больной спины он подходит лучше нашей мягкой кровати. Так что я забочусь о здоровье вашей матери.
Екатерина Степановна переводила взгляд с непроницаемого лица невестки на растерянное лицо сына:
— Дмитрий! Ты позволишь ей так со мной разговаривать? Позволишь выгнать родную мать в гостиную, как собаку? Это твой дом или её?
Дмитрий открыл рот, но Светлана его опередила. Молча выйдя из спальни, она прошла к встроенному шкафу, достала запасной комплект белья, подушку и одеяло. Не глядя на застывших в спальне мужа и свекровь, она прошла в гостиную. С методичной аккуратностью сняла декоративные подушки, разложила диван, постелила простыню, взбила подушку и расправила одеяло. Она готовила спальное место — чётко, деловито, без эмоций. Закончив, она вернулась в коридор.
— Спальное место готово. Иду в душ. Надеюсь, к моему возвращению в нашей спальне не будет чужих вещей.
Развернувшись, она ушла в ванную, оставив за собой оглушительное молчание.
Под упругими струями воды Светлана ни о чём не думала. Шум душа был спасительной стеной, отгораживающей от квартиры, которая перестала быть её домом. Она смывала не только дорожную усталость, но и липкое ощущение вторжения. Злости не было. То, что она испытывала, было холодным и тяжёлым — кристаллизовавшейся за годы усталостью от мелких уступок, ставших системой, от проглоченных обид, от роли понимающей жены. Сегодня она поняла: «входить в положение» больше некуда. Она стоит спиной к стене в собственном доме.
Выйдя из ванной, она обнаружила неестественную тишину. Дмитрий сидел на краю дивана в гостиной, ссутулившись. На кухне слышалось демонстративное покашливание Екатерины Степановны.
Дмитрий поднял на жену глаза, полные упрёка:
— Довольна? Довела мать. Сейчас у неё давление подскочит, придётся скорую вызывать. Это было жестоко, Светлана.
Светлана достала шёлковый халат, надела его, не торопясь завязала пояс:
— Жестоко — это приводить в мой дом людей без спроса. Жестоко — позволять им выбрасывать мои вещи. Жестоко — ожидать, что я буду спать на диване, пока твою мать лечат от выдуманных болезней в моей постели. Выбирай любое.
— Но это же мама! — вскочил он. — У меня сыновний долг! Я не мог оставить её в деревне! Что я за сын после этого?
Светлана посмотрела ему прямо в глаза:
— Я тебе не прислуга и не банкомат! Ещё раз приведёшь в мой дом свою мать без моего ведома, и ночевать будете оба на коврике в подъезде!
Эта фраза, произнесённая тихо, ударила сильнее пощёчины. Дмитрий опешил, потом его прорвало:
— Что ты себе позволяешь?! Ты забыла, что я твой муж? Эта квартира такая же моя!
— Ты здесь живёшь, — спокойно согласилась Светлана. — Но квартира моя. Она досталась мне от бабушки. Деньги на ремонт, мебель, технику — тоже мои. Ты вносишь долю за коммуналку и еду — на этом твой вклад заканчивается. Поэтому нет, квартира не твоя. Ты здесь гость. Дорогой, любимый, но гость. А гости уважают правила хозяина.
Дмитрий смотрел, не веря ушам. Каждое слово разрушало уютный мир, где у него была удобная, всё понимающая жена.
— Вот оно что... Ты всё подсчитала... Я для тебя квартирант с привилегиями?
— Нет. Ты был мужем. Человеком, ради которого я была готова на всё. А ты решил, что это даёт право меня не уважать. Где твой мужской долг?
Не дожидаясь ответа, она ушла в спальню. Через минуту вернулась с его подушкой и половиной одеяла. Прошла к входной двери, открыла замок, распахнула дверь и швырнула постельные принадлежности на кафельный пол подъезда.
Повернувшись к нему, она сказала холодно и решительно:
— Твой долг — уважать меня. Привыкай. Утром чтобы её здесь не было. Иначе твои вещи полетят следом.
Она не закрыла дверь. Просто отошла и встала в проёме. Дмитрий посмотрел на своё одеяло на грязном полу рядом с почтовыми ящиками. И понял: это не угроза. Это факт. Игра окончена.
Ночь прошла в напряжённом молчании. Дмитрий не стал ночевать в подъезде — молча занёс постель и устроился на диване, демонстрируя обиду. Светлана спала одна в большой кровати, и впервые постель не казалась пустой. Наоборот — она ощущала пространство, свободу и ледяное спокойствие.
Утром она проснулась раньше обычного. Дмитрий уже не спал — сидел на кухне одетый, пил кофе. Екатерина Степановна суетилась у плиты в цветастом халате, жарила гренки, наполнив квартиру запахом горелого хлеба. Увидев Светлану, она не поздоровалась, а обратилась к сыну:
— Дмитрий, поешь гренок. Я на настоящем масле делала, не то что ваша химия. Силы восстанавливать надо после таких нервов.
Дмитрий поднял на Светлану тяжёлый взгляд. В глазах не было раскаяния — только вызов:
— Значит так, Светлана. Спектакль окончен. Мама остаётся столько, сколько нужно. Этот вопрос закрыт. А твоё поведение обсудим, когда придёшь в себя.
Он говорил медленно, как с неразумным ребёнком, ожидая вспышки. Но Светлана молчала. Спокойно подошла к кофемашине, нажала кнопку. Пока готовился эспрессо, так же молча пошла в спальню.
Дмитрий и Екатерина Степановна переглянулись с победным недоумением. Сдалась?
Через минуту Светлана вернулась, выкатив из гардеробной большой чемодан. Их отпускной чемодан. Открыла его посреди прихожей и снова ушла. Дмитрий вскочил, роняя вилку:
— Что ты делаешь? Светлана!
Ответом был скрип шкафа. Светлана вернулась со стопкой его рубашек. Не швыряла — методично укладывала, словно собирала в командировку. Эта деловитость была страшнее крика. Эта отстранённая аккуратность была приговором.
— Прекрати немедленно! — заорал он, бросаясь к ней.
Она даже не посмотрела. Вернулась за джинсами и свитерами. Тут выскочила Екатерина Степановна:
— Дрянь! Сына из его дома выгоняешь! Дмитрий, поставь её на место!
Светлана остановилась с охапкой носков и белья. Посмотрела свекрови прямо в глаза — холодно, с лёгким оттенком брезгливости:
— Екатерина Степановна, вы на обследование приехали? Начинайте с головы.
Свекровь задохнулась от возмущения. Светлана обошла её, высыпала бельё в чемодан и пошла в ванную за туалетными принадлежностями. Дмитрий стоял как вкопанный, наблюдая, как его жизнь укладывают в чемодан. Он смотрел на её спину, на спокойные движения и понимал: всё. Конец. Это не скандал — это ампутация.
Она вынесла бритву, зубную щётку, дезодорант, положила в карман чемодана. Застегнула молнию, выпрямилась:
— Всё собрала. Можешь проверить.
Взяла чемодан и выкатила за порог. Рядом поставила зимние ботинки, бросила куртку. Дверь оставила открытой.
Затем прошла на кухню мимо окаменевших Дмитрия и его матери, взяла чашку с эспрессо и сделала глоток. Смотрела в окно на просыпающийся город, будто в квартире никого больше не было.
Дмитрий стоял в прихожей, глядя на вещи в подъезде, на молчащую впервые в жизни мать и на спину женщины у окна, которая вычеркнула его из жизни так же просто, как нажимала кнопку кофемашины. И понял: его вещи не полетят следом. Они уже полетели.