"В день, когда я вышла на свободу, в кармане у меня было 1000 рублей и справка о том, что я отсидела 10 лет за убийство мужа. Я не знала, как жить дальше, пока от скуки не зашла на сайт объявлений. И там, среди старых комодов и пыльных сервизов, я увидела его. Мой 'убитый' муж, живой и здоровый, продавал антикварные часы из нашего дома.
***
"Не оглядывайся, Волкова. Прошлое не догонишь", — слова пожилой надзирательницы Антонины Павловны ударили в спину хлеще ледяного февральского ветра. Марина и не собиралась. Скрипнувшие за спиной ворота женской колонии №5 отрезали ровно десять лет ее жизни. Десять лет за убийство мужа, которого она любила больше жизни.
В кармане ветхой куртки — справка об освобождении и тысяча рублей "подъемных". На запястье — едва заметный синий штамп, въевшийся в кожу. Свобода пахла выхлопными газами и сыростью. Она была оглушающей и абсолютно бессмысленной. Куда идти, если твой мир разрушен до основания?
Москва встретила ее другим, чужим лицом. Люди, как зомби, скользили по улицам, уткнувшись в светящиеся экраны, говорили с невидимыми собеседниками через беспроводные "капельки" в ушах. Мир стал быстрее, громче и холоднее. У турникетов в метро она растерянно замерла: вместо привычных жетонов — какие-то пластиковые карты, которые нужно прикладывать.
"Женщина, вам помочь? Купите "Тройку" в кассе", — сжалился над ней молодой парень в куртке с яркой надписью "Delivery".
Ее сталинка на Котельнической набережной, где прошло детство и счастливые годы замужества, теперь казалась неприступной крепостью. Резная дубовая дверь, которую они с Вадимом выбирали вместе, сменилась на безликую металлическую с домофоном. Марина набрала номер квартиры.
"Кто?" — раздался резкий женский голос.
"Здравствуйте... Я... я раньше здесь жила. Марина Волкова".
"Ну и что? Квартира куплена десять лет назад. Что вам нужно?"
"Я хотела бы просто... взглянуть. Хотя бы на подъезд".
"Еще чего! Ходят тут всякие!" — в динамике раздались короткие гудки.
Она прислонилась к холодной стене. Взгляд зацепился за вышедшую из подъезда пару: женщина лет шестидесяти, с лицом, на котором застыло выражение строгой заботы, и мальчик лет двенадцати, послушно семенивший рядом с ней. Она вела его за руку так, словно боялась отпустить в этот серый, неуютный мир. Сердце пропустило удар. Темные вьющиеся волосы, серьезный взгляд... Он был так похож на Вадима. На их сына Мишу, которому было всего два, когда ее арестовали. Мальчик мельком взглянул на нее с холодным любопытством и отвернулся.
Ноги сами принесли ее к старому зданию университета, где она когда-то работала на кафедре искусствоведения. Дворник, угрюмый старик в ватнике, долго всматривался в ее лицо, а потом его глаза расширились.
"Марина... Андреевна? Ты, что ли? Живая..." — это был Степаныч, старый служащий, помнивший ее еще аспиранткой.
"Живая, Степаныч. Только никому не нужная".
Старик вздохнул, окинул взглядом ее стоптанные ботинки и изношенную куртку. "Пойдем... У меня в подсобке не хоромы, конечно, но тепло. Чаю выпьешь. Не по-людски это, на морозе человека оставлять".
В его крохотной каморке, пахнущей махоркой и старыми книгами, на раскладушке, укрывшись тонким одеялом, Марина впервые за десять лет почувствовала не тюремную, а человеческую усталость. Свобода оказалась страшнее заключения. Там были стены, здесь — пустота.
***
Дни слились в один серый, унизительный марафон. Попытки найти работу разбивались о фразу "судимость по тяжкой статье". Кадровики, с интересом читавшие резюме "искусствовед, эксперт по русскому авангарду", при виде справки об освобождении менялись в лице.
"Извините, вы нам не подходите. У нас репутация".
Степаныч делился с ней своей скудной едой, не задавая лишних вопросов. Иногда подсовывал старые газеты. Марина часами сидела в университетской библиотеке за компьютером, пытаясь найти хоть какие-то следы сына. Социальные службы на ее запросы отвечали отписками: "Ребенок был усыновлен, тайна усыновления охраняется законом".
Однажды вечером, отчаявшись, она открыла сайт "Авито". Просто так, без цели. Механически пролистывала раздел "Антиквариат", вспоминая прошлую жизнь. И вдруг замерла. Сердце заколотилось так, что стало трудно дышать.
На фотографии, сделанной в какой-то богато обставленной комнате, стояли они. Часы "Breguet", уникальное изделие XVIII века, семейная реликвия Волковых. Их не мог никто купить — они были частью ее наследства.
"Продаю антикварные часы. Редкий экземпляр. Георгий", — гласило объявление.
Руки дрожали. Она кликнула на профиль “Георгия”. На странице — его фото, свежая съемка: ухмыляющаяся тень на лице, за спиной — знакомая полка с трещиной на кромке. Дальше — список объявлений. Фарфоровая статуэтка Кузнецовского завода. Картина малоизвестного авангардиста, которую она сама вытащила с блошки ранним утром. Все вещи — из ее дома. Из ее прошлой жизни.
"Степаныч... Посмотрите", — прошептала она, когда старик зашел в библиотеку.
Он надел очки, долго всматривался в экран. "Так это ж твои... Я их помню, ты еще пыль с них сдувала. Как так? Ты же говорила, муж... того..."
"Того", — эхом повторила Марина.
В ее голове не было мыслей, только оглушающий гул. Вадим. Он инсценировал свою смерть. Он подставил ее. Он забрал ее сына, ее жизнь, ее вещи... и теперь спокойно продавал их по частям.
В этот момент в библиотеку зашел парень в очках, которого звали Кириллом — вечный студент-аспирант, подрабатывающий здесь системным администратором. Он услышал их разговор.
"Проблемы?" — спросил он, с циничным интересом разглядывая Марину.
"Больше, чем проблемы", — ответила она. "Мне нужно узнать все об этом человеке. Вот, с этого объявления".
Кирилл хмыкнул. "Пробить по номеру? Пятьсот рублей — и я скажу вам, кто это, где он пьет кофе и как зовут его собаку".
Марина достала из кармана мятые купюры. "У меня есть только тысяча. Это все, что у меня есть. Помогите".
Парень посмотрел на ее отчаянное лицо, на деньги в ее руке, и что-то в его вечно насмешливом взгляде дрогнуло. "Ладно. Оставьте деньги себе. А это... считайте, мой вклад в восстановление справедливости. Интересно же, чем закончится этот сериал".
***
Два часа Кирилл, бормоча что-то про "дырявые базы данных" и "цифровые следы", колдовал над своим ноутбуком. Марина сидела рядом, не дыша.
"Так. Номер зарегистрирован на некую Ирину Заславскую, 45 лет. Вдова крупного бизнесмена. Есть страница во Вконтакте. А вот и наш "Георгий".
На экране появилось фото. Счастливая, цветущая женщина в объятиях мужчины. Мужчины, от улыбки которого у Марины потемнело в глазах. Вадим. Постаревший, с сединой на висках, но все тот же — обаятельный, уверенный в себе хищник.
"Любимый устроил сюрприз на день рождения", — гласила подпись под фото из дорогого ресторана.
Кирилл листал дальше. Вот они в Турции. Вот на яхте. А вот... фото с дня рождения Ирины. За праздничным столом сидел тот самый мальчик, которого Марина видела у своего дома.
"Сыночек Егор поздравляет маму Иру", — гласила подпись.
"Егор..." — прошептала Марина. Ее Мишу звали Егором. Он называл мамой другую женщину. А рядом с ним сидел его отец, "убитый" его настоящей матерью.
"Они живут в ее квартире в элитном доме на Крестовском острове. Судя по всему, наш "Георгий" — альфонс высшей пробы", — констатировал Кирилл. "Вот, нашел еще кое-что. Два года назад Заславская продала долю в бизнесе покойного мужа. Круглая сумма. Похоже, ваш бывший собирается сорвать джекпот".
Марина смотрела на экран, и ледяная ярость вытесняла боль. Десять лет она оплакивала его, винила себя, сходила с ума в камере, мечтая лишь о том, чтобы доказать свою невиновность. А он жил. Жил припеваючи, воспитывал их сына и готовился обобрать очередную жертву.
"Я должна его увидеть", — ее голос звучал глухо и страшно.
"И что вы сделаете? Ворветесь и закричите: "Я твоя жена!"? — скептически хмыкнул Кирилл. "Вас в психушку упекут, и глазом моргнуть не успеете. Вам нужен кто-то из системы. Человек, который вам поверит".
"Мне никто не поверит", — устало сказала Марина.
"Поверят. Если правильно подать, — Кирилл задумался. — Был у моего отца покойного один знакомый. Следователь. Павел Горлов. Говорят, мужик честный до скрипа, упертый как бык. Он когда-то вел дело против одного оборотня в погонах, так ему чуть ли не угрожали. Но он того урода посадил. Может, к нему?"
Имя "Павел Горлов" показалось Марине смутно знакомым. Она вспомнила. Молодой, принципиальный лейтенант, который приходил к ним на кафедру по какому-то мелкому делу о краже и единственный, кто говорил с профессорами уважительно, а не как с недоумками.
"Я попробую", — решительно сказала она. Ярость придала ей сил. Это была уже не борьба за себя. Это была борьба за сына.
***
Кабинет майора Павла Горлова в здании Следственного комитета на Техническом переулке не был похож на те, что Марина помнила. Никакого запаха сигарет, никаких заваленных бумагами столов. Порядок, чистота и пронзительные, уставшие глаза мужчины лет пятидесяти.
Он долго рассматривал ее, потом перевел взгляд на справку об освобождении.
"Волкова, Марина Андреевна... Статья 105. Десять лет. И вы хотите сказать, что ваш покойный муж, за убийство которого вы отсидели, жив?" — в его голосе не было ни удивления, ни насмешки, только сухая констатация.
"Он не просто жив. Он живет под другим именем, с другой женщиной. И с моим сыном", — Марина выложила на стол распечатки с "Авито" и из соцсетей, которые сделал для нее Кирилл.
Горлов молча изучал бумаги. Его пальцы мерно постукивали по столу.
"Интересная история. Похожа на сценарий для НТВ, — он поднял на нее глаза. — Почему я должен вам верить? У вас есть мотив — месть. У вас нет ничего, кроме распечаток из интернета, которые можно подделать за пять минут".
"Потому что у меня больше ничего нет! — в голосе Марины прорвалось отчаяние. — У меня отняли десять лет жизни, отняли сына, мое имя втоптали в грязь! Если вы мне не поможете, я... я сама его найду. И тогда будет еще одно убийство. Только на этот раз — настоящее".
Горлов помолчал, глядя в окно. "У меня сын... — неожиданно тихо сказал он. — Два года назад попал в историю. Драка. Защищал девчонку. А у того парня отец — шишка из мэрии. Сыну моему дали условный срок, сломали поступление в институт. Я ничего не смог сделать. Система... она своих не сдает". Он резко обернулся. "Я ненавижу несправедливость, Волкова. Больше всего на свете".
Он снова взял в руки распечатки. "Хорошо. Я не могу начать официальное расследование. Нет оснований. Но я могу сделать пару звонков друзьям в Питер. Неофициально. Если в вашей истории есть хоть доля правды, мы ее откопаем. Дайте мне три дня".
Эти три дня были для Марины пыткой. Она не спала, не ела, сидела в каморке Степаныча, уставившись в одну точку. На четвертый день телефон старика зазвонил.
"Марина Андреевна, это Горлов. Можете приехать?"
В кабинете майора ее ждал сюрприз. По видеосвязи с ними разговаривал хмурый мужчина в форме — полковник угрозыска.
"Павел, твой "Георгий" — личность интересная, — говорил коллега. — Настоящее имя — Вадим Соколов. Пропал без вести десять лет назад во время речной прогулки. Тело не нашли. Был объявлен умершим. Его жена, Волкова, осуждена за убийство. А теперь самое интересное. Семь лет назад в Ростове был похожий случай. Некий бизнесмен Антон Вырубов охмурил вдову, заставил продать дом и исчез с деньгами. По фотороботу — вылитый твой Соколов-Георгий".
Горлов посмотрел на Марину. В его глазах больше не было сомнений.
"Значит, серийный мошенник. И убийца, — он сжал кулаки. — Будем брать. Но тихо. Нам нужно не просто его арестовать. Нам нужно доказать, что он — это он. И что вы, Волкова, невиновны".
***
Операция началась. Горлов подключил все свои ресурсы. За квартирой на Котельнической набережной, установили круглосуточное наблюдение. Телефон "Георгия" поставили на прослушку.
Марина приходила в кабинет Горлова, как на работу. Она слушала записи его разговоров, и от знакомых интонаций по коже бежали мурашки. Он говорил Ирине те же слова, что и ей десять лет назад.
"Ирочка, любовь моя, этот бизнес в Европе — наше будущее. Но мне нужны гарантии. Давай ты оформишь на меня генеральную доверенность? Это просто формальность, для партнеров".
"Милый, но зачем? Я тебе и так доверяю".
"Ты не понимаешь, это мир больших денег! Они должны видеть, что мы — единое целое. Что моя спина прикрыта. Я же все для нас делаю, для нас".
Марина видела на фотографиях, как ее сын, ее Миша, гуляет с этим чудовищем за руку, как он его обнимает. Мальчик выглядел счастливым. Он не знал. Не знал, что этот человек лишил его матери. Боль была почти физической.
"Мы не можем просто ворваться и забрать его?" — спросила она у Горлова.
"И что мы скажем мальчику? Что его отец — преступник, а мать — бывшая заключенная? — жестко ответил майор. — Мы должны сделать все чисто. Иначе сломаем парню жизнь окончательно".
Вскоре прослушка дала новые результаты. Вадим разговаривал с кем-то по другому телефону.
"Петрович, все готово? Доверенность будет на днях. Как только подпишет, я перевожу деньги на офшорный счет и исчезаю. Женщину... жалко, конечно, но бизнес есть бизнес. Мальчишку заберу с собой".
"А если та, старая, объявится?" — спросил невидимый Петрович.
"Кто? Волкова? Да она сгнила давно в своей тюрьме. А если и выйдет, кому она нужна? Уголовница. Никто ей не поверит".
"Он собирается бежать, — сказал Горлов. — У нас мало времени. Нужно действовать. И у меня есть идея, как поймать его на живца. Он продает ваши часы. Так пусть продаст их нам".
***
Покупателем выступил один из лучших оперативников Горлова, представившийся коллекционером. Встречу назначили в квартире. Вадим, или "Георгий", был на седьмом небе от счастья: еще один куш перед финальным рывком.
Марина настояла на том, чтобы присутствовать. Горлов был против, но, увидев сталь в ее глазах, сдался. Гримеры изменили ее до неузнаваемости: короткая стрижка, парик другого цвета, очки, строгий деловой костюм. Она должна была играть роль помощницы "коллекционера".
Она вошла в свою бывшую квартиру... и сердце замерло. Все было чужим, дорогим, бездушным. И посреди этой роскоши, у окна, стоял он. Вадим.
"Здравствуйте, Георгий, — бодро сказал оперативник. — Вот, как и договаривались. Хотим взглянуть на ваш великолепный "Breguet".
"Конечно-конечно, — расплылся в улыбке Вадим. — Редкая вещь. Семейная реликвия. Досталась от прадеда-адмирала".
Он начал рассказывать выдуманную историю часов, а Марина смотрела на него, и в ушах шумело. Вот он, человек, который смеялся, когда ее арестовали. Человек, который говорил ее сыну, что его мама умерла.
"Простите, — вдруг произнесла она, и ее собственный голос показался ей чужим. — Но у этих часов совсем другая история. Их купил мой прадед, профессор-историк Волков, в Париже в 1913 году. И они никогда не покидали семью Волковых".
Вадим замер. Он резко обернулся, вглядываясь в лицо "помощницы". Его улыбка медленно сползла с лица. Он узнал. Не черты..глаза.
"Марина?.." — прошептал он, и в его голосе был не страх, а паническое изумление.
"Да, Вадим. Я, — она сняла очки. — Сюрприз".
В этот момент в квартиру ворвался спецназ. "Всем стоять! Полиция!"
Вадим метнулся к двери, но было поздно. Его скрутили и повалили на дорогой персидский ковер.
И тут из комнаты вышел Миша-Егор. "Папа? Что происходит?" — испуганно спросил он. Он увидел отца на полу, людей в масках и незнакомую женщину, которая смотрела на него и плакала.
"Миша... сынок..." — Марина шагнула к нему.
Мальчик испуганно попятился. "Вы кто? Я вас не знаю! Мама!" — он бросился к вбежавшей в комнату Ирине.
Это было страшнее тюрьмы. Страшнее всего на свете. Видеть своего сына, который боится тебя и зовет мамой другую.
Очная ставка была короткой. Прижатый к стене неопровержимыми доказательствами — записями разговоров, показаниями ростовской жертвы, экспертизой ДНК, подтвердившей, что он — Вадим Соколов, — он сломался.
"Да! Это я все устроил! — кричал он, глядя на Марину с ненавистью. — А что мне было делать? Ты — вся такая правильная, из профессорской семьи, с антиквариатом! А я кто? Парень из Бирюлево! Я всю жизнь ползал, чтобы дотянуться до вашего уровня! Я заслужил эти деньги! Я изображал любовь! Это была моя работа! И я ее выполнил!"
"А сын? — тихо спросила Марина. — Он тоже был частью "работы"?"
Вадим отвернулся. "Сын... получился случайно. Но он моя кровь. ".
***
Суд был быстрым. Вадим Соколов получил пятнадцать лет строгого режима за мошенничество в особо крупном размере и организацию преступной группы. Его подельника "Петровича" и коррумпированного следователя, который вел дело Марины, тоже осудили.
Приговор Марине был отменен "в связи с вновь открывшимися обстоятельствами". Полная реабилитация. Возврат имущества. Компенсация за десять лет незаконного заключения.
Цифры на бумаге выглядели внушительно, но они не могли вернуть ни одного потерянного дня.
Самым сложным был Миша. Мальчик пережил страшный шок. Его мир, где был любящий "папа Гоша" и "мама Ира", рухнул. Понадобились месяцы работы с лучшими психологами. Ирина, которая тоже оказалась жертвой, проявила невероятное благородство. Она не исчезла, а помогала Марине наладить контакт с сыном.
Марина продала квартиру на Котельнической, полную призраков. Продала и часть антиквариата, оставив только самое ценное. На вырученные деньги она купила большой загородный дом с садом. Степаныч, ставший ей за это время почти родным, переехал к ней, занявшись хозяйством. Кирилл, гениальный айтишник, стал частым гостем, помогая ей наладить новую жизнь в цифровом мире.
Она открыла небольшую фирму — онлайн-консультации по искусствоведению и оценке антиквариата. Ее имя, очищенное от грязи, снова стало работать на нее.
Отношения с Горловым развивались медленно. Два израненных человека, они не спешили, боясь новой боли. Они просто были рядом. Гуляли по парку, говорили о книгах, о работе, о сыновьях.
Прошел год.
Летний вечер. В саду большого дома под яблоней сидит тринадцатилетний мальчик и что-то увлеченно читает на планшете.
"Мам, — отрывается он от экрана, — а ты знала, что у "Breguet" был специальный механизм, который отбивал время даже в кармане?"
Марина, поливавшая розы, улыбается. "Знала, Миша. Хочешь, покажу, как наши часы заводятся?"
Она смотрит на сына, и сердце наполняется тихим счастьем. Ее он теперь тоже называет мамой. Лед тронулся.
Павел Горлов, сидящий на веранде, откладывает газету и смотрит на них.
"Помнишь, как ты ворвалась ко мне в кабинет? Как дикая кошка, готовая вцепиться в горло, — говорит он. — Я тогда подумал: либо сумасшедшая, либо говорит правду".
"А оказалось — и то, и другое", — смеется Марина.
В гостиной на каминной полке стоят старинные часы "Breguet". Их мерное тиканье больше не отсчитывает потерянное время. Оно отсчитывает новое. Время, которое у них никто не отнимет. Справедливость не вернула ей прошлое, но она подарила ей будущее.