Марина пришла домой поздно. Хотелось просто сесть, снять туфли и хотя бы десять минут ни о чём не думать. Но телефон затрезвонил так резко, будто кто-то ткнул в больное место.
Сергей говорил коротко и нервно. Сначала про то, что задержали зарплаты, потом — что мать опять влезла в долги, а ещё — что она временно поживёт у них. Слово "временно" прозвучало так, будто его уже десять раз полоскали и оно потеряло смысл.
— Сергей, — Марина опёрлась ладонью о стол, — у нас и так тесно. Это моя квартира. Я не против помочь, но жить у нас — не выход.
— Мама одна, — отозвался он, — ты же понимаешь. У неё спина, давление. Чуть-чуть. На пару недель. Ты добрый человек, всегда была такой.
Марина знала, как это будет. Начнётся с пары недель, закончится постоянными уколами: "ты чужая, зато у тебя есть, а у нас нет". Она сняла туфли, прошла в гостиную и села на край дивана. Внутри всё сжалось. Вроде семья, а будто каждый тянет одеяло на себя.
Вечером Сергей вошёл с пакетом лекарств. Он поцеловал Марину в висок, поставил пакет на стол и, не глядя ей в глаза, произнёс:
— Я позвонил маме. Она приедет завтра.
Марина подняла голову.
— Ты со мной это даже не обсудил! Решил за меня. Это не честно.
— Это семья, — ответил он, словно это отменяло её право на дом. — Мы не бросаем своих.
— А как же моё мнение? — спросила Марина.
Он не ответил. Прошёл в ванну, включил воду, заглушив любой разговор.
Ночь была беспокойной. Марина лежала с открытыми глазами и вспоминала, как эта квартира досталась ей от родителей — маленькая двухкомнатная, ремонт она делала по частям, с зарплаты, своими силами. Здесь были её стены, её чашки, её порядок. Она пугалась не самой свекрови, а того тонкого ощущения, что её жизнь постепенно уходит из её же рук.
Утром приехала Тамара Павловна. Невысокая, ловкая, с сумками, как будто возвращается туда, где всегда была хозяйкой. Она сразу стала измерять взглядом полки, спрашивать, где постельное бельё, где полотенца.
— Марина, дорогая, — сказала свекровь, торопливо и покровительственно, — у нас всё будет хорошо. Ты не переживай. Мы же семья.
Марина кивнула. Слово семья звучало как пластинка с одной мелодией. Днём она ушла на работу и всё время ловила себя на том, что не может вспомнить, о чём ей говорят коллеги. В голове крутилась одна мысль: её дом становится общим для всех, кроме неё.
Вечером в гостиной Сергей и Тамара Павловна разговаривали о кредитах. Говорили, как будто Марина — бухгалтер, который обязан найти решение. Её вопрос прозвучал тихо:
— И что вы предлагаете?
— Есть простой вариант, — сказала свекровь. — Можно заложить вашу квартиру или переоформить часть, взять хороший кредит под удобный процент, закрыть мои хвосты, потом вы спокойно всё восстановите. Вы молодые.
Марина посмотрела на мужа. Он отвёл глаза.
— Мы ничего переоформлять не будем, — произнесла она. — Я уже помогала, деньгами и делом. Но это моя квартира. Я не сдаю её в залог и не переписываю ни на кого.
Тишина повисла, как тяжёлая штора. Потом свекровь тихо сказала:
— Знаешь, Марина, доброта проверяется делом. Семья — это когда делишься.
Марина устала. Ей хотелось сказать много резких слов, но она сдержалась. Встала, ушла на кухню и долго мыла одну и ту же чашку. Вода шла тёплая, но пальцы ледяные. Она понимала: за этой вежливой просьбой — попытка взять её жизнь в кредит без возврата. И никто, кроме неё, не защитит её границы.
Следующие дни превратились в марафон мелких уколов. Свекровь вставала раньше всех, шумела на кухне, переставляла посуду, жаловалась на цены, на врачей, на жизнь, на неблагодарность молодёжи. Сергей стал задерживаться на работе, приходить поздно. Когда Марина пыталась поговорить, он сжимал губы:
— Не сейчас. Не начинай.
В воскресенье Тамара Павловна разложила бумаги на столе — какие-то квитанции, распечатки, листочки с цифрами от руки. Сергей сидел рядом, как школьник на собрании. Марина села напротив, сложив руки.
— Давайте по-честному, — начала свекровь. — Я одна. Пенсия смешная. Кредиты давят. Но я же не чужая вам. Серёжа — мой сын. Значит, и ты — моя семья. Мне надо закрыть основной долг, дальше я справлюсь. Мы переждём.
Слово "переждём" Марина слышала сотни раз — когда у Сергея не шли дела, когда обещал бросить курить, когда говорил, что вот-вот начнёт откладывать. Переждать — значит ничего не менять и ждать, пока кто-то вытащит.
— Я готова помогать из того, что зарабатываю, — сказала Марина. — Но переписывать или закладывать квартиру не буду.
— Никто не просит навсегда, — вмешался Сергей. — Просто оформим долю, временно. Мамина ситуация решится — вернём. Ты что, не доверяешь?
Марина посмотрела на него и впервые увидела чужого. Он говорил мягко, но за мягкостью скреблась привычная уверенность: "Марина сдастся. Всегда сдаётся".
— Доверие — это когда не заставляют выбирать между собой и тобой, — сказала она. — Я уже выбрала себя. Я не отдам дом.
— Почему твоя мать свой дом не заложит? Почему рисковать должна я?
— Её халупа таких денег не стоит.
— Квартира моя. Выпутывайтесь сами.
Последняя фраза прозвучала твёрдо. Свекровь поджала губы и с тяжёлым вздохом начала собирать бумаги. День прошёл в холодном молчании. Ночью Сергей долго сидел на кухне. Марина лежала на спине и думала, что теперь всё висит на одном гвозде: или она сдастся, или этот гвоздь сломается.
Утром, едва она вышла в коридор, свекровь наклонилась к Сергею и шепнула, но так, чтобы Марина услышала:
— Она тебя не уважает. Ей важнее стены, чем ты.
Марина замерла. В груди вспыхнула злость, но она проглотила её. На работе она держалась спокойно, рассказывала коллегам про отчёты, смеялась над шутками, а внутри собирала силу. Вечером она купила папку, положила туда документы на квартиру, ещё раз проверила и спрятала в сейф.
Сергей пришёл поздно. Запах дешёвых сигарет, нервные движения. Он ходил по комнате, как по клетке, и вдруг резко остановился:
— Я устал от твоего упрямства. Ты делаешь из меня врага. Это просто доля. Просто бумаги. Мы же семья.
Марина подошла ближе. Голос был спокойным.
— Я не делаю из тебя врага. Но если ты стоишь между мной и моей жизнью, мне придётся тебя обойти.
Он усмехнулся.
— Ты без меня кто? Кому ты нужна будешь с этой своей гордостью?
Ответ пришёл сам:
— Себе. Скажи честно, у твоей мамы точно проблемы с кредитами или ты таким образом решил прибрать мою квартиру?
Сергей отвернулся, пошёл на кухню, хлопнул дверцей шкафа. Через час он вышел с телефоном у уха. Разговор был сжатый, злой. Прозвучало мамочкино любимое: "надо действовать решительнее, пригрози ей". Марина молча стояла в дверях. Потом Сергей бросил трубку на стол и посмотрел на неё с усталой злостью.
— Значит так, — сказал он, — если ты не готова идти навстречу моей семье, я ухожу.
Марина подняла голову и сказала медленно, отчётливо:
— Вот и катись к своей мамочке-нахлебнице. Про мою квартиру забудь, халявы больше не будет.
Сергей не ожидал такой реакции, думал жена будет умолять остаться. Он вскинул руку, будто собирался что-то доказать на пальцах, но слов не нашёл. Схватил телефон и вышел.
Через два часа пришли Сергей и свекровь. Марина сразу сказала:
— Вы гость. Вы жили здесь по моему согласию. Завтра до восьми вечера вы должны собрать вещи. На этом всё.
— Да как ты смеешь, — свекровь зашипела, — это же твой муж! Ты его выгоняешь к матери?
— Я возвращаю его туда, откуда приходят ваши требования, — ответила Марина. — Здесь больше не будет унижений.
Сергей дёрнул плечом, схватил куртку.
— Ладно, — сказал он. — Посмотрим, как ты запоёшь, когда останешься одна.
— Я уже одна, — спокойно сказала Марина. — И мне наконец не стыдно.
Дверь хлопнула. Тишина была густой, но не тяжёлой. Ноги дрожали, хотела сесть и плакать, но Марина не позволила себе сломаться. Она поставила чайник, вымыла раковину. Потом собрала свои бумаги в аккуратную стопку и впервые за много дней глубоко вдохнула.
Утро началось с шагов в коридоре и возни с сумками. Никаких сцен свекровь не устроила — видимо, решила, что лучше уйти с видом обиженной победительницы. Сергей не смотрел в глаза. На пороге он обернулся:
— Ты пожалеешь.
— Заботься о себе, — ответила Марина. — Это полезнее, чем искать халяву.
Когда за ними закрылась дверь, квартира стала другой. Воздух лёг на плечи, как тёплый плед. Марина прошла по комнатам, поправила вазу, расправила покрывало. Подошла к окну и увидела, как во дворе мальчишка учит сестрёнку кататься на самокате. Смех прокатился под окнами и исчез.
Днём она съездила и подала на развод.
Вечером позвонила подруга. Спросила, как дела. Марина впервые за долгое время сказала честно:
— Трудно. Но я справляюсь.
— Ты сильная, — ответила подруга. — Тебе такой мужик проблемный не нужен. Знай я рядом.
После разговора Марина сделала себе простой ужин — гречку и салат. Ела медленно, смотрела на ровную скатерть, на чашку с тёплым чаем и думала, что счастье иногда выглядит как порядок на своём столе. Все эти годы она строила дом, в котором можно дышать. И сегодня защитила его. Выгнала паразитов.
Ночью она спала крепко. Утром на телефоне были сообщения от Сергея: упрёки, обещания, попытки жалости. Марина прочитала и удалила. Не потому что ненавидела. Потому что выбрала себя. Она отправила Сергею сообщение: "Забери свои вещи, после замены замков, всё выброшу".
На работе коллега спросила, почему она как-то посвежела. Марина улыбнулась уголком губ:
— Перестала забивать голову чужими проблемами. Живу для себя.
Вечером она сделала чай, поставила музыку и села за стол писать список дел на неделю: заменить замки, заняться спортом, встретиться с подругой, записаться к стоматологу. Простые, свои вещи. Та самая жизнь, которая начинается там, где заканчиваются оправдания.
Она открыла окно. Двор шумел, где-то лай собаки, внизу кто-то смеялся. Марина прислушалась к этому звуку и поняла: её дом возвращён. И если однажды кто-то снова попробует забрать у неё право на дыхание, у неё хватит слов и сил сказать главное: "Это моя жизнь, и я не позволю ею распоряжаться".