Я стояла у окна, прислонившись лбом к холодному стеклу, и лениво листала ленту телефоном — как будто хрустящим колесиком, которое от щелчка к щелчку стирает чужие дни и праздники.
И вдруг — тот самый кадр. Белая арка, узкая тропинка из розовых лепестков, свет на лицах. Алина, моя Алинка, в платье с прозрачными рукавами, смеётся, а рядом — её избранник в синем костюме, чуть смущённо тянет руку к тортовой фигурке. В сторис — танец. В сторис — бокалы.
В сторис — салют. И подпись: «Лучший день с самыми близкими».
Я почувствовала, как в животе тонко, холодно шевельнулось. Пальцы сами собой остановились, лента застыла. Я прочитала подпись ещё раз. «С самыми близкими». Меня там не было.
— Потрясающе, — вслух сказала я пустой комнате и чуть не рассмеялась, — просто потрясающе.
Телефон мигнул — ещё сторис, ещё смех, губы подруги блестят, светится кожа, мелькают какие-то знакомые лица: девчонки с колледжа, Саша с практики, даже Лёха-фельдшер, который, казалось, не выберется из своих смен никогда. А меня… меня нет.
Я сделала шаг назад от окна и набрала воздух в грудь — слишком резкий, слишком холодный, будто вдохнула в себя весь декабрь сразу. Ногти врезались в чехол. Первая мысль была такая острая, что я не успела её отловить: «Как она могла?» Следующая — ещё неприятнее: «А что, если это не случайность?»
— Спокойно, Лида, — сказала я себе, — спокойно. Сейчас позвоним и разберёмся. Наверняка недоразумение. Наверняка… список потеряли, или почта сломалась, или голубь устал.
Телефон легко нашёл в избранном имя «Алина».
И пока гудки раскатывались в тишине, я невольно вспомнила, как мы вообще познакомились, как сидели за одной партой на сестринском деле, писали истории болезни на коленках, спорили, где кофе вкуснее и почему в одной кофейне лаванда убивает всё, даже здравый смысл.
Тогда казалось, что нас нельзя ничем рассорить. Тогда.
— Привет, — ответила Алина, и от её голоса у меня, как всегда, что-то мягко клацнуло в груди, знакомо и по-домашнему. — Ты видела?
— Видела, — сказала я ровно. — Поздравляю. А почему я видела это в сторис, а не со стола напротив?
На секунду повисла пауза, как снежинка, не решившаяся упасть.
— Лид, — медленно произнесла она, — мы праздновали в очень узком кругу. Десять человек. Родня, пара друзей. Ничего большого.
Я закрыла глаза. Перед глазами вспыхнули кадры: арка, танцы, салют.
— М-м, правда? — я будто проглотила острую косточку. — Салют тогда для кого? Для родни?
— Это у соседей, — спокойно сказала она. — В соседнем зале тоже свадьба была.
— Ага, конечно. Алина, ты же понимаешь, что я не идиот. У вас была свадьба. Настоящая. Без меня.
— Лид, — она вдруг устало выдохнула, — давай не по телефону. Я сейчас не потяну объяснений. Просто… прости. Так вышло.
— Так вышло? — переспросила я. — У тебя всегда «так выходит». Вечно занята, вечно устала, вечно простыла. А в сторис — кексы, латте и «самые близкие». Ладно. Пока, «самая близкая».
Я сбросила звонок. Сердце билось в горле. Я пошла на кухню, включила чайник и, стоя в пустоте, поймала себя на абсурдном желании: написать ей список десяти причин, почему так нельзя. И добавить одиннадцатую — самую длинную.
Мы с Алиной сошлись на упрямстве — это сейчас я понимаю. Тогда казалось, что нас связывает одинаковый вкус к жизни: быстро, остро, со смешками. Мы обе учились на медсестёр, обе падали с ног на практике, обе рано научились не моргать, когда больно. И всё же, если честно, у нас всегда были споры.
— Лид, давай сегодня «Лимон и розмарин», — писала Алина. — У них суп дня бомбический.
— Розмарин пахнет, как мыло, — отвечала я. — И у них стулья неудобные. Пойдём в «Чернику».
— В «Чернике» шумно и допотопный эспрессо.
— А у «Лимона» ужасная музыка. И эти лампочки, как в допросной.
Мы смеялись, спорили, и обычно победа оставалась за мной — просто потому, что я говорила громче и точнее. Я могла на ходу составить таблицу минусов и плюсов любого места, блюда, платья, человека. Могла повернуть чужую идею так, что она смотрелась выцветшей, и предложить свою — яркую, как вывеска.
— У тебя глаз алмаз, — говорила Алина, когда я строго возвращала баристе латте: «Слишком горячий молоко, горчит». — Без тебя я бы не заметила.
— А ты и не должна, — отмахивалась я. — Для этого нужна я. Смотри: свет зелёный, плитка скользкая, официант шепелявит — значит, десерты у них с меренгой не брать.
Мы подрабатывали на скорой, и там мой перфекционизм казался достоинством.
— Лида, ты орлица, — усмехался наш старший фельдшер. — Видишь небезопасность с порога. Ошибки не прощают — и правильно.
И когда Алине задерживали зарплату, я писала ей шаблоны писем, в которых было ровно столько жёсткости, чтобы результат был быстрым. Когда ей не вернули предоплату за платье, я выцарапала деньги, потому что «так принято» — не аргумент.
Но у любого острия есть оборотная сторона.
— Лида, можно без списков? — однажды попросила Алина, когда я в третий раз за вечер перечисляла недостатки фильмa. — Иногда хочется просто посмотреть.
— Просто смотреть — это для тех, у кого нет вкуса, — ответила я. — Честно. Я не могу иначе.
— Понимаю, — смиренно сказала она, и улыбка на секунду погасла.
Я не заметила. Тогда ещё — не заметила.
После сторис я не спала почти ночь. Представляла, как захожу в зал, как Алина удивлённо вскидывает брови: «Лида!» — и как я говорю: «Ну что, справляешься без меня?» Бред. Утром я записалась к парикмахеру, хотя это было никому не нужно. Сидела в кресле и смотрела на себя в зеркале, как на чужую: волосы блестят, глаза злые.
— На праздник? — спросила мастер, аккуратно поднимая локон.
— На войну, — сказала я.
На следующий день я позвонила снова. В трубке повисла та же тишина, но теперь она была тяжёлой.
— Привет, — сказала Алина.
— Привет, — повторила я. — Поздравляю ещё раз. И сразу к делу. Почему меня не было?
— Я уже говорила, — мягко ответила она. — Мы праздновали узким кругом.
— Узким кругом вы празднуете день рождения кота, — отрезала я. — А свадьба — это не узкий круг. Если ты не хотела приглашать — сказала бы честно. Я не ребёнок.
— Лида, — она вздохнула, — я не хотела тебя ранить. И себя — тоже.
— О, то есть моё присутствие травматично? — я саркастически хмыкнула. — Потому что? Потому что я не пью тёплый латте и не киваю на посредственность?
— Потому что рядом с тобой всегда чуть холодно, — вдруг тихо сказала она. — Даже когда лето. Ты видишь, что не так. И я тебя за это ценила. Но в какой-то момент поняла, что рядом с тобой мне вечно нужно сдавать экзамен.
— Прекрасная метафора, — усмехнулась я. — Алина, я не контролирую твою жизнь. Я просто… люблю, когда всё хорошо.
— А у меня право на «не идеально» есть? — её голос слегка дрогнул. — На «криво», на «как получилось», на «мне нравится так»? Ты всегда знаешь, как лучше. Но «лучше» — по-твоему. Для моей свадьбы я выбрала «по-моему».
— То есть я в списке «не идеально», — подытожила я. — Спасибо, всё ясно.
— Не в этом дело, — взмолилась она. — У меня нет сил потом неделю слышать, что зал был «с излишне тёплой температурой света», что торт «слишком сладкий», что ведущий «с буквой «р». Я хочу помнить смех, а не отчёт по недочётам.
— Сочиняешь, — отмахнулась я. — Никогда так не делала… Ладно, иногда. Но это забота.
— Это контроль, — спокойно сказала Алина. — И мне от него устало.
— Великолепно, — отрезала я. — Тогда и не узнаешь, как будет на моей свадьбе.
— Пусть так, — тихо сказала она. — Береги себя.
Я бросила трубку и долго сидела, глядя на окно. За стеклом шёл дождь — такой, ковровый, вязкий. Я взяла блокнот и написала вверху: «Почему она не права».
Ниже — «Почему я права». И стала перечислять. На десятой строке рука устала. На одиннадцатой — я впервые подумала: «А вдруг…» И зачеркнула.
Месяц тянулся тянучкой. Мы не переписывались.
Иногда я была в ярости, иногда — в тоске. Платье, которое я купила «на свадьбу», висело в шкафу, как чужая тайна. По ночам мне снилось, что я всё-таки пришла, и меня встречает шёпот: «А что это она?» Я просыпалась и, не включая света, говорила себе: «Это она виновата. Она».
На тридцатый день я не выдержала и написала: «Давай кофе». Алина ответила через час: «В «Лимоне и розмарине». Завтра, 18:00».
Я усмехнулась — ну конечно, «Лимон». Пришла на пять минут раньше, села к окну. Лампы действительно были слишком «допросные», и я поймала себя на том, что снова думаю о цветовой температуре. Остановилась. Вдох. Выдох.
Алина вошла легко, свет прилип к её волосам. Она была без кольца — хотя я знала, что носит его на цепочке. Мы awkwardly улыбнулись, обнялись на секунду.
— Привет, — сказала она.
— Привет, — ответила я. — Заказывай свой бомбический суп.
— Буду латте, — она улыбнулась уголком губ. — И… давай сразу? Без танцев?
— Давай, — согласилась я. — Расскажи мне правду. Любую. Только без «узкого круга».
Она кивнула.
— Лид, — начала она, — я реально устала. Не от тебя одной, от всего. Смены, родители, ремонт, деньги. Свадьба… Я мечтала, что это будет радость, а вышло — проект. И вот посреди этого октября я поняла: я не потяну рядом с собой человека, который будет держать лупу. Любого. Даже тебя. Особенно тебя. Потому что ты — лучшая в мире лупа.
— Прелестно, — фыркнула я, но как-то беззлобно.
— Помнишь, как ты вернула нам деньги за платье? — она улыбнулась. — Это было офигенно. И как ты отстояла мою премию? И как сказала Лёхе-фельдшеру, что он не имеет права на мои выходные? Ты умеешь защищать. Но ты защищаешь и от ландышей на скатерти, и от несмешного тоста, и от чужого «мне нормально». Я в какой-то момент перестала различать, где забота, а где — привычка всё улучшать по шкале «Лиды».
— То есть я монстр, — подвела я итог.
— Ты человек, — мягко возразила Алина. — С опытом, с талантами, с… этим твоим прожектором, который высвечивает пыль. И ты привыкла думать, что так всех спасёшь. Иногда — да. Но в день, когда я надевала платье, мне хотелось пыли. Своей.
— И ты решила меня не приглашать, — сказала я. — Не попросить меня… помолчать, не поставить мне полосу препятствий — просто вычеркнуть.
— Я пыталась говорить, — тихо ответила она. — «Давай туда». «Давай не будем возвращать суп». «Мне здесь нравится». А ты слышала, но спорила лучше. А я умею хуже. В итоге я выбирала с тобой твой вариант. И злилась — и на себя, и на тебя. На свадьбе я захотела выбрать свой. Без экзамена.
Мы замолчали. Официант принёс латте. Я посмотрела на молочную пену и впервые за долгое время ничего не захотела исправить. Алина смотрела на меня устало и доброжелательно — как смотрят на человека, с которым прошли много смен.
— И всё-таки, — сказала я, — можно было хотя бы написать. Честно. «Лид, я боюсь, что ты испортишь». Я бы… ну, я бы, наверное, взорвалась. Но это было бы честно.
— Наверное, — кивнула она. — И за это мне правда стыдно. Я поступила не лучшим образом. Но на тогда — это была моя сила: сделать, как я могу.
— А мне теперь что делать с платьем? — спросила я и вдруг хмыкнула. — Оно, между прочим, восхитительное.
— Надень на свидание, — улыбнулась Алина. — Или на собственную свадьбу. Только выбери сама, без перечня рисков.
Мы обе чуть рассмеялись. И я почувствовала, как в груди что-то сдвинулось — едва, но ощутимо.
После встречи я шла домой пешком. Холод промывал мысли, как воду промывают скользкие камешки. Я достала блокнот и раскрыла ту страницу, где «Почему она не права». Внимательно перечитала. Сверху вниз — жалобы, снизу вверх — оправдания.
И вдруг поняла, что ни одна из этих строк не делает меня ближе к Алине; все они делают меня ближе к победе в споре. А мне ли нужно побеждать?
Мы лезли на одну и ту же гору, только я несла с собой линейку, отвес и уровень, а она — термос и плед. И когда начался дождь, ей понадобилась теплая чашка, а не мой уровень.
Я поймала себя на ещё более неприятной мысли: «Я правда делала отчёты». В голове вспыхнули микросцены:
— «Там слишком громко, зачем ты туда ходишь» — ровный, уверенный голос, где-то старше меня самой.
— «Ты опять взяла этот оттенок, он тебя желтит» — будто я косметолог на конкурсе.
— «Зачем тебе этот Вася, у него речь безликая, а шутки вторичные» — эксперт в шоу, а не подруга.
И ведь я искренне верила, что помогаю. Что защищаю. Что строю ей лучшее из возможного.
Я остановилась у витрины, где в ряд стояли крошечные кактусы. И тихо сказала себе:
— Лида, у каждой дружбы есть своя тишина. Твоя — никогда не наступает.
От этой фразы стало смешно и горько одновременно. Я прислонилась к холодному стеклу и позволила себе признать: я — не только «орлица». Я ещё и человек, который боится хаоса настолько, что готов перестроить чужую вечеринку, лишь бы не шатало. А чужая свадьба — не моя крепость.
Когда я вернулась домой, сняла с вешалки то самое платье, провела ладонью по ткани. Повесила обратно. Потом села и написала Алине сообщение, короткое и непривычное:
«Прости, что рядом со мной холодно. Ты права. Спасибо, что сказала. Если захочешь — позвони. Если нет — тоже пойму».
Отправила — и положила телефон на стол. Никакой драматической музыки, никакого салюта. Только тишина, которую я впервые не пыталась заполнить указаниями.
Телефон молчал. Я заварила чай, расправила одеяло, открыла окно — впустить ноябрь. И вдруг — тихий сигнал, вибрация по столу, короткое «динь». Я посмотрела: «Можно завтра? У меня есть кое-что для тебя. Небольшой праздник. Узкий круг».
Улыбнулась. Написала: «Можно». И впервые за долгое время не стала добавлять «только давай выберем место без розмарина и с нормальным светом». Не стала писать «подумай про другое платье». Не стала прилаживать в кармане линейку.
На следующий день мы встретились в «Чернике» — да, как ни странно, в моей «Чернике». Но в этот раз выбор сделала она: «Я хотела в шумное место. Чтобы говорить громко и смеяться без оглядки».
Мы сидели за столиком у стены. Музыка была действительно громкой, люди — радостными, эспрессо — неидеальным. Алина достала из пакета крошечную белую коробочку.
— Это тебе, — сказала она. — Я хотела подарить на той свадьбе, на которой тебя не было. Но, может, этот момент даже лучше.
Я приподняла крышку — внутри лежал маленький серебряный кулон в форме лупы. Настоящий, с крошечным стеклом.
— Символично, — хмыкнула я. — Очень тонко издеваешься.
— Вообще-то, — улыбнулась Алина, — это напоминание. Лупа — это не оружие. Это инструмент. Его можно направлять туда, где просят. И не направлять — если не просят.
Я поднесла кулон к свету. Крошечное стекло поймало лампу и блеснуло, как капля воды. И я вдруг поняла: мне не нужно отрезать себе ту часть, которая видит «как лучше». Достаточно научить её спрашивать: «Нужно ли?»
Мы разговаривали долго. Говорили о сменах, о ремонте, о её муже Илье, которого я раньше мысленно называла «скучным». Оказался не скучный — просто спокойный. И о том, что мне, возможно, стоит перестать воспринимать любое «мне норм» как угрозу миру.
Мы смеялись, когда официант перепутал наш заказ, и я, поймав автоматический порыв сказать «переоформите», впервые проглотила его и произнесла: «Оставим так. Сегодня — так». Алина удивлённо подняла брови, а потом кивнула — как согласие на новую главу.
— Слушай, — сказала она под конец, — я всё ещё думаю, что не пригласить тебя — было жёстко. Я не горжусь этим. Но спасибо, что ты не стала сжигать мосты.
— Я… — я поискала слова и выбрала простые, — тоже не горжусь многим. Но мы же медики: мы умеем промывать раны. Главное — вовремя.
— И не шуршать бинтом слишком громко, — добавила она и мы обе рассмеялись.
На выходе из «Черники» мы стояли в дверях и не могли распрощаться — как в первых курсах, когда спешили на трамвай, но всё ещё обсуждали анатомию. Я обняла её крепче, чем обычно.
— Лид, — сказала она мне в волосы, — я правда хочу, чтобы ты была рядом. Только не как комиссия по качеству. Как Лида.
— Посмотрим, как это делается, — ответила я. — Я давно не пробовала.
Мы разошлись. Домой я шла легко. В витрине мимо меня снова стояли те кактусы. Я улыбнулась им — они терпеливые, им всё равно, какой у тебя свет. Дома я сняла кулон, положила на стол, рядом — блокнот. Открыла на старой странице и аккуратно сверху написала: «Новая договорённость с собой». Ниже — четыре простые строки:
— Спрашивать, нужна ли лупа.
— Выбирать свои битвы.
— Оставлять людям право на «как получилось».
— Помнить, что «самые близкие» — это те, с кем тепло, даже если лампы «не те».
Телефон снова лёгко вибрировал: «Через неделю у Ильи день рождения. Хочу звать друзей домой. Хочешь прийти? Обещаю… без экзаменов». Я усмехнулась и набрала: «Приду. И принесу самый неправильный торт. Слишком сладкий. Чтобы помнить смех».
— Договорились, — пришло почти мгновенно. — Слишком сладкий — это теперь наш пароль.
Я положила телефон и поймала себя на странном ощущении: как будто внутри меня стало немного теплее. Не из-за кулона, не из-за новой чашки латте, не из-за чьего-то извинения.
Просто потому, что я, кажется, впервые оставила в покое чужой праздник — и смогла устроить небольшой свой. В узком кругу, из двух человек: я и моя лупа, которая наконец-то научилась лежать спокойно, пока её не позовут по делу.
История читателя. Свои истории присылайте на почту: mistikaist@yandex.ru