Воздух в кухне подмосковной хрущевки пропитался густым ароматом свежесваренного кофе. Галина Петровна Морозова, бывшая учительница русского с тридцатилетним стажем, поправляла скатерть с выцветшими ромашками. Ее руки, привыкшие уверенно держать указку, теперь слегка дрожали ― возраст давал о себе знать.
― Галочка, ну сколько можно ждать? ― раздраженно постукивала облупленным ногтем соседка Людмила Семеновна, женщина с вечно поджатыми капризными губами. ― Внуки собирались приехать в субботу, а я не знаю, верить ли их обещаниям после прошлого раза.
Галина Петровна достала тяжелую медную турку ― свадебный подарок матери, бережно хранимый с 1975 года. Плавно снимая тонкой медной ложкой пену, она тихо произнесла:
― Думай о своем вопросе, пока кофе закипает. Судьба не любит спешки.
Когда кофе был готов, она налила его в фаянсовую чашку с синей каемкой ― ту, что Вадим Ильич подарил ей 25 мая 1987 года. После последнего школьного звонка, на котором они вместе дежурили.
― Сделай три медленных глотка, затем переверни чашку на блюдце, ― проинструктировала она Людмилу Семеновну.
Людмила зажмурилась, послушно выполнила ритуал, обжигая губы. Когда Галина Петровна заглянула внутрь чашки, в причудливых разводах четко проступил силуэт легкового автомобиля.
― Тебе предстоит поездка, ― нахмурилась она. ― Но гости приедут не к тебе.
― Врешь, как сивый мерин! ― фыркнула соседка, нетерпеливо одергивая кофту. ― Я никуда не собиралась и не собираюсь! Сказала же, внуки обещали ко мне приехать!
Однако, в следующую субботу утром раздался тревожный звонок: младшая дочь Людмилы попала в аварию под Серпуховом. Вечером, зайдя на чай к Галине, соседка причитала:
― Ну как же так вышло? Ты показывала машину, а я решила, что это все-таки гости едут!
Галина Петровна лишь мягко улыбнулась:
― Гадание ― не расписание электричек, милая. Оно лишь подсказывает возможности.
Но это все случится после.
Сегодня же, когда кухня опустела, Галина Петровна не спеша вымыла чашки. Взяв свою фаянсовую с синей каемкой, она ощутила подушечками пальцев едва заметную трещинку на ручке. Этот изъян появился в ноябре 1991-го, когда чашка выскользнула из рук при новости о распаде Союза.
Наливая свежий кофе, она вспомнила тот далекий день, когда Вадим Ильич, преподаватель физики, обычно сдержанный, после уроков вручил ей сверток. «Твои занятия для этих сорванцов ― как свет в конце туннеля», ― сказал. В его глазах читалось что-то большее, чем просто симпатия к коллеге. Она смущенно отводила взгляд. Тогда она была еще в тяжелом, мучительном браке с мужем-алкоголиком. Вадим стал соломинкой, вытянувшей ее из болота. Благодаря ему она решилась на непростой развод. Снова смогла почувствовать себя привлекательной, живой женщиной.
Сделав три медленных глотка, она перевернула чашку. Дыхание перехватило: в коричневых кофейных разводах проступила четкая конструкция моста, удивительно похожая на те чертежи, что Вадим показывал ей в учительской. Всплыли в памяти его слова: «Посмотри, как опоры переплетаются ― словно наши судьбы, Галя».
Он часто рассказывал о своей несостоявшейся мечте ― строить мосты. Еще в МИСИ его диплом по расчету виадуков получил «отлично», но судьба привела талантливого инженера в школу. Когда в восемьдесят седьмом позвали консультировать в новосибирский проект ― глаза загорелись, как у мальчишки. Это была редкая подработка: как эксперт по сопромату он помогал проверять чертежи. «Всего на недельку, ― говорил, ― проверю расчеты и назад, к нашим сорванцам».
Вадим подрабатывал экспертом на нескольких крупных стройках ― его знания в сопромате высоко ценили проектировщики.
Да, он в юности мечтал работать инженером, увлекался архитектурой, но преподавание оказалось истинным призванием. Дети его просто обожали. Поэтому он оставался в школе, лишь изредка консультировал.
С подоконника донеслось недовольное мяуканье. Рыжий кот Васька, подобранный прошлой зимой у подъезда, смотрел на хозяйку укоризненным взглядом, словно прочитал мысли.
― Знаю, знаю, это глупости, ― прошептала она, почесывая кота за ухом. ― Но ведь он же обещал вернуться. Это не выходит у меня из головы.
Память неумолимо возвращала ее к тем дням. Чувства вспыхнули быстро. В тот же день, когда Галина вышла из ЗАГСА, сжимая в дрожащих от облегчения пальцах свидетельство о разводе, Вадим сделал ей предложение. Только до нового брака дело так и не дошло ― недолгое счастье оборвала ужасная трагедия.
Бесконечные бессонные ночи у телефона после звонка о катастрофе: рухнувший мост, жертвы, Вадим в списках погибших; бледное лицо директора, вручающего ей официальное извещение; шепоток коллег в учительской: «Бедная Галя, такой удар судьбы».
Она резко встала, и чашка звякнула о блюдце. Теперь в разводах отчетливо читалось слово «ОБЬ».
― Ладно, ― твердо сказала она, глядя на кота. ― Пора перестать бояться прошлого.
* * *
Здание бывшего райкома на Советской улице едва сохранило признаки былого величия. Штукатурка осыпалась, обнажая кирпичную кладку, а у парадного входа грелись на солнце бездомные псы.
В архиве царил хаос: стеллажи гнулись под тяжестью папок, на полу громоздились коробки с кричащей надписью «На списание». Молодой сотрудник даже не поднял глаз, когда она подошла:
― Запись на консультацию ― через три недели, бабушка.
― Я не за справкой, ― Галина Петровна протянула потертое извещение о гибели с печатью районного военкомата. ― Мне нужно уточнить сведения о человеке. Возможно, была допущена ошибка.
Парень вздохнул, но взял документ. Пока он стучал по клавиатуре, она разглядывала фотографию на его рабочем столе ― он с девушкой на фоне Эйфелевой башни, улыбающиеся, беззаботные. Сердце защемило от непонятного чувства.
― Козлов Вадим Ильич... ― протянул, листая цифровое дело. ― Значится погибшим 12 октября 1987 года при обрушении мостовой конструкции, ― внезапно его брови поползли вверх. ― Вот это да! Регистрационная пометка от 5 сентября 1991 года: «Сведения ошибочны. Гражданин выжил. Диагноз: компрессионный перелом позвоночника, ЧМТ».
Галина Петровна схватилась за холодную стойку, чувствуя, как подкашиваются ноги.
― Как это выжил? ― прошептала она.
― Согласно отчетам, его извлекли из-под обломков через шесть часов, ― сотрудник листал информацию на экране, щелкал мышкой. ― Два месяца в коме, потом реабилитация. Ноябрь 1988 ― перевод в московскую больницу №15, ― он замолчал, пробегая глазами текст. ― Март 1989: «Пациент отказался от дальнейшей реабилитации. Рекомендовано оформление инвалидности II группы».
Он распечатал листок с адресом: улица Гагарина, 15, кв. 32. Галина Петровна мысленно представила этот район ― старые хрущевки за железной дорогой, куда в лихие девяностые свозили беженцев.
― Почему же он... ― голос прервался.
Парень неожиданно смягчил тон:
― Бабушка, в девяносто первом всем было не до поисков, честное слово, ― он протянул еще один лист. ― Вот свидетельство о смерти ― 14 марта 2012 года, ― помолчав, добавил: ― Может, помочь с вызовом такси?
Она лишь покачала головой. На улице прислонилась к холодной стене, прижимая бумаги к груди. Слезы капали на казенную печать, размывая даты. Вадим был жив. Все эти годы ― всего в сорока минутах езды на автобусе.
Вот тебе и гадание на кофейной гуще, да что же это за чертовщина…
Дверь в квартире на пятом этаже открыла усталая женщина лет сорока с ребенком на руках.
― Вы, наверное, Галина? Я уже и не ждала вашего звонка. Проходите. Отец умер девять лет назад, ― тихо сказала она, видя растерянность гостьи. ― Я его дочь, Ольга.
В гостиной, пропахшей лекарствами и детской присыпкой, висели фотографии в самодельных рамках: Вадим с проседью у висков с удочкой у реки; Вадим с миловидной женщиной помоложе; Вадим, держащий на коленях смеющегося мальчика. Ничего общего с тем стройным юношей, что читал ей Блока в опустевшем классе после уроков.
― Он часто перечитывал эту книгу, ― Ольга сняла с полки потрепанный сборник стихов. На полях ― карандашные пометки: «Г. помнит наше лето?», «Эти строки ― про нас...».
― Почему... почему он не искал меня? ― голос Галины Петровны дрогнул.
― После больницы он два года не мог ходить, ― Ольга усадила ребенка на ковер с игрушками. ― Когда смог передвигаться на костылях, ваш общий друг, Сергей Николаевич, показал ему фотографию: вы с мужчиной у подъезда вашего дома...
Саша! Ее двоюродный брат приезжал в девяностом помочь с ремонтом. А Сергей… Школьный завхоз. Хорош друг, он ведь сам пытался ухаживать за Галиной, так злился, когда она ему отказала. Какая мелкая, страшная месть!
― Отец хотел прийти, поговорить с вами. Проверить, как вы живете, но... ― Ольга кивнула на фото женщины с добрыми глазами. ― Потом встретил мою маму. А через год, когда он случайно узнал правду ― я уже родилась. Папа ведь был очень порядочный, не стал рушить семью. Видимо, судьба.
Обратная электричка была полупустой. Галина Петровна купила зерновой кофе в станционном буфете. В пластиковом стаканчике ― горький осадок, будто от всех этих тридцати лет. Перевернув его, она вдруг рассмеялась ― в расплывшихся разводах ясно читались две буквы: «В.Г.», будто подпись под их несостоявшейся историей.
― Дура я, старая дура, ― прошептала она, глядя на мелькающие за окном огни дачных поселков. ― Тридцать лет боялась заглянуть в прошлое. Старалась забыть лучшее, что случалось со мной в жизни.
Дома Васька встретил ее громким мурлыканьем у ног. Галина поставила на кухонный стол прощальный подарок от Ольги ― потрепанный маленький фотоальбом и тетрадь в кожаном переплете, с выцветшей надписью «Дневник».
Открыв его на последней странице, она прочла запись, датированную 14 марта 2012 года ― за день до смерти:
«Если бы я не поверил Сергею тогда... Если бы проверил... Но мне сказали ― она выглядела такой счастливой с этим мужчиной! А потом встретил Таню, и жизнь пошла своим чередом. Только вот этот проклятый кофе в синей чашке до сих пор напоминает о ней...»
Галина Петровна сварила себе кофе. Не для того, чтобы снова гадать на кофейной гуще. Не для поиска знаков судьбы. Просто так, чтобы неторопливо выпить. За него. За себя. За тридцать лет, украденные ложью и недомолвками.
Галина Петровна сварила себе кофе. Не для гаданий. Не для знаков. Просто чтобы выпить. За него. За себя. За тридцать лет, что больше не казались украденными. Лишь прожитыми, каждым из них, по-своему.
Когда чашка опустела, на дне проступили две ветви, сплетенные в кольцо. Она провела пальцем по теплому фаянсу. «Значит, ты не пропал в пустоте... ― подумала она, глядя на фото Вадима в альбоме. ― Имел семью. Дождался внука. Видимо, судьба все же была добра к тебе».
Первую слезу она сердито смахнула. Вторую ― уже не стала. Они текли тихо, смывая старую боль. Позже останутся лишь светлая грусть и душевный покой.
Автор: Александра Карташова