— Представляешь, этот идиот из третьего отдела опять всё перепутал! Я ему три раза на почту отправлял правки, три раза! А он сегодня приносит мне на подпись первоначальный вариант. У меня глаз дёргаться начал, честное слово. Пришлось орать.
Кирилл влетел в квартиру, как небольшой ураган: сбросил на пол рюкзак, стянул на ходу кроссовки, расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. Он был полон энергии, дневных забот и праведного офисного гнева. Он прошёл на кухню, откуда пахло запечённой курицей с розмарином, и плюхнулся на стул, не обращая никакого внимания на то, что стол был сервирован на двоих. Не просто тарелки и вилки, а те самые, «гостевые» тарелки с тонким золотым ободком, тяжёлые столовые приборы из мельхиора и хрустальные бокалы для вина, которые доставались из серванта от силы два раза в год.
Яна молча поставила перед ним салатник. Её движения были выверены и точны, как у хирурга. Она не смотрела на него, её взгляд был сосредоточен на посуде, на складках скатерти, на бликах света в гранях бокалов. В ней не было суеты. В ней вообще ничего не было. Пустота, вычищенная до стерильного блеска, как комната перед капитальным ремонтом, из которой вынесли всю старую мебель, оставив только голые стены и гулкое эхо.
— Ммм, пахнет отлично! Я зверски голоден, — он взял вилку и подцепил оливку из салата. — Так вот, я ему говорю: «Сергей, ты либо издеваешься, либо тебе нужно проверить зрение». А он стоит, глазами хлопает. Такой инфантил, просто диву даёшься, как его вообще на работу взяли. В итоге пришлось самому всё переделывать, задержался на час. День насмарку.
Он говорил, а Яна двигалась по кухне без единого звука. Открыла бутылку красного сухого вина — его любимого, — наполнила свой бокал, потом его. Она делала всё правильно. Идеальная жена, накрывающая ужин для уставшего мужа. Но в этой идеальности был холод морга. Она знала, что он забыл. Она поняла это ещё утром, когда он, уходя, бросил через плечо дежурное «до вечера», не сказав ни слова больше. Но в ней ещё теплился крошечный, идиотский уголёк надежды. Может, он притворяется? Может, готовит сюрприз? Может, сейчас он войдёт с букетом за спиной и дурацкой улыбкой?
Но он вошёл с рассказом про Сергея из третьего отдела. И уголёк надежды не просто погас — он рассыпался в пыль. Третий год подряд. Первый раз он сослался на аврал на работе, извинялся, дарил подарок на следующий день. Второй раз — на то, что «просто замотался», и откупился походом в ресторан через неделю. Сегодня он даже не пытался вспомнить. Дата просто перестала для него существовать. Она превратилась в обычный четверг.
Кирилл вытащил из кармана телефон, чтобы положить его на стол. Он небрежно бросил его рядом со своей тарелкой. Аппарат ударился о скатерть с глухим стуком, и экран загорелся, озарив его лицо мягким светом. Вверху дисплея всплыло уведомление из мессенджера. Яна увидела это боковым зрением, но ей даже не нужно было вглядываться. Она знала, что там будет. Её взгляд сам собой примагнитился к светящемуся прямоугольнику.
Отправитель: «Леночка Солнышко».
Сообщение: «Кирюш, спасибо! Ты единственный, кто помнит. Целую!»
Яна замерла с бутылкой вина в руке. Она не шелохнулась. Она просто смотрела на светящиеся буквы, которые только что вынесли приговор. Не ей. Не ему. А тому хрупкому, почти невидимому «мы», которое она так отчаянно пыталась сохранить в одиночку.
Яна медленно, с какой-то нечеловеческой аккуратностью, поставила бутылку вина на стол. Звука почти не было, словно дно бутылки коснулось не дерева, а ваты. Она не рванулась к телефону, не закричала. Она сделала несколько шагов, обошла стол и остановилась за спиной Кирилла, глядя на экран сверху вниз. Он почувствовал, как изменилась атмосфера. Его весёлая болтовня про идиота Сергея повисла в воздухе и прокисла.
— У Леночки сегодня праздник? — спросила она. Голос был ровный, без интонаций, как у диктора, зачитывающего прогноз погоды.
Кирилл вздрогнул от этого спокойствия больше, чем если бы она разбила тарелку о его голову. Он медленно повернул голову, посмотрел на неё, потом на свой телефон. Его лицо, только что расслабленное и довольное, начало каменеть.
— А, да, вроде того. День рождения у неё. А что? — он попытался сказать это небрежно, но получилось напряжённо. Он уже понял, что наступил на мину, но ещё не осознавал её мощности.
— «Ты единственный, кто помнит. Целую», — Яна процитировала сообщение по памяти, не отрывая взгляда от его глаз. Она произнесла это так, будто пробовала на вкус каждое слово. — Ты такой внимательный, Кирилл. Какая молодец эта Леночка, что ценит твою заботу.
Он дёрнулся, как от пощёчины, и потянулся к телефону, чтобы погасить экран, но было уже поздно. Слова были произнесены. Они висели между ними в воздухе, пропитанном запахом розмарина, и отравляли его.
— Яна, ну что ты опять начинаешь? Это просто вежливость. Мы дружили сто лет, ещё до тебя. Я всех поздравляю, это нормально. Простое человеческое отношение.
— Вежливость? — она смаковала это слово. — Какое прекрасное слово. Вежливость. А напомни-ка мне, Кирилл, как зовут твою жену? Кажется, у неё день рождения тоже сегодня. Или это невежливо — помнить о таких мелочах? Это ведь не дружба, проверенная годами, это так, рутина.
Он вскочил со стула. Его лицо побагровело. Защита — лучшая форма нападения.
— Ты совсем уже?! Какого чёрта ты лезешь в мой телефон?! Это моё личное пространство! Кто тебе давал право читать мои сообщения?
Вот оно. Не извинение. Не раскаяние. Обвинение. Она ждала этого. Она знала, что так и будет. И эта предсказуемость ранила сильнее всего.
Её ледяное спокойствие треснуло, но из-под него полился не поток слёз, а раскалённая лава чистой, незамутнённой ярости. Её голос, до этого тихий, обрёл силу и зазвенел, как натянутая струна.
— Как здорово получается! Ты не помнишь про мой день рождения, но всех своих бывших ты поздравляешь вовремя! Может, ты тогда к ним жить сразу пойдёшь? Ко всем сразу? Зачем тебе я?!
— Прекрати нести чушь! Причём тут они и ты? Не смешивай всё в одну кучу! Я просто поздравил человека, что в этом такого?! Ты устраиваешь трагедию на пустом месте!
— На пустом месте? — она сделала шаг к нему, и он инстинктивно отступил. — Мой день рождения, который ты игнорируешь третий год подряд, — это пустое место? Стол, который я накрыла, — пустое место? Я для тебя — пустое место?
Он молчал, тяжело дыша, не находя слов. А она смотрела на него, и в её взгляде гасло последнее тепло. Она вдруг увидела всё предельно ясно, как на рентгеновском снимке.
— Ты прав. Это совершенно разные вещи, — её голос снова стал спокойным, но теперь в нём звучал приговор. — Они — праздник. А я — быт. Поняла. Спасибо, что объяснил.
Кирилл смотрел, как она соглашается с ним, и это согласие пугало его до чёртиков. Он был готов к продолжению крика, к упрёкам, к чему угодно, но не к этой тихой, мёртвой констатации факта. Он одержал пиррову победу в споре, но чувствовал, что проиграл нечто гораздо более важное.
— Да, я понял, ты обиделась. Ну прости, виноват, замотался. Давай не будем портить вечер, — он попробовал сменить тактику на примирительную, протянул руку, чтобы коснуться её плеча.
Она отстранилась от его прикосновения так, будто он был раскалённым. Не обернувшись, она сделала шаг к столу и взяла его телефон. Не вырвала, не схватила, а просто взяла. Уверенным, хозяйским движением, как берут со стола солонку.
— Эй, ты что делаешь? Положи на место, — его голос снова обрёл жёсткие, командные нотки.
Она проигнорировала его. Её палец легко скользнул по экрану, вводя графический ключ. Его ключ. Она знала его, конечно. Сколько раз она брала его телефон, чтобы поставить на зарядку или включить музыку. Это было частью их общего быта. Того самого быта, которым она, по её же словам, и являлась. Кирилл смотрел на это с нарастающим раздражением и долей самодовольной уверенности. Ну давай, ищи. Читай переписку с Леной. Ты не найдёшь там ничего, кроме одного-единственного поздравительного сообщения. Убедишься, что ты параноик, и мы, наконец, закроем эту тему.
Но она не открыла чат с Леной. Она прошла в список всех диалогов, а затем — в контакты. Кирилл непонимающе нахмурился. Что она там ищет? Номер своей матери?
Её большой палец завис над строкой поиска. Кирилл подался вперёд, пытаясь разглядеть, что она делает. Он увидел, как она нажала на иконку создания новой группы. Его недоумение сменилось любопытством. Это что ещё за спектакль?
Она начала вводить название. Буквы появлялись на экране одна за другой, складываясь в слова, от которых у Кирилла по спине поползли ледяные мурашки: «Фан-клуб Кирилла». Он замер. Что. Она. Делает.
А она, не обращая внимания на его застывшую фигуру, вернулась к списку контактов. Она не искала по фамилиям. Она вбивала в поиск уменьшительно-ласкательные имена. Те самые, которые он сам когда-то записывал в телефонную книгу, будучи влюблённым или просто увлечённым.
Первой в список участников группы полетела «Леночка Солнышко». Затем — «Катюша Зайка». Следом — «Светик (работа, бывш.)». «Оленька-дизайнер». «Марина Фитнес». Каждое нажатие её пальца на кнопку «добавить» было похоже на щелчок затвора. Она не читала их переписки, не искала компромат. Она делала нечто гораздо худшее. Она собирала его прошлое в одном месте, чтобы столкнуть его лбами с настоящим.
— Яна, что ты творишь? А ну прекрати немедленно! — зашипел он, пытаясь выхватить телефон.
Она крепко сжала аппарат в руке и отступила на шаг, продолжая своё дело. Её лицо было абсолютно непроницаемым, как у карточного игрока, собравшего флеш-рояль. Она была полностью поглощена процессом, и это хладнокровное, методичное безумие завораживало и ужасало одновременно.
— Яна! Ты пожалеешь об этом! — его голос сорвался на визг.
Она подняла на него глаза, и в них не было ничего, кроме холодной, весёлой злости. Она закончила добавлять участниц. Их было семь. Семь имён из его прошлого, которые он так вежливо не забывал. Закончив, она не стала ничего писать. Она переключилась на фронтальную камеру. На экране появилось её лицо — спокойное, с презрительно изогнутыми губами и горящими яростью глазами. Она чуть поправила волосы, нашла удачный ракурс на фоне праздничного стола, который теперь выглядел как декорация к казни, и сделала селфи.
Щелчок. Фотография, прикреплённая к сообщению, загрузилась. Яна не перечитывала текст. Она знала, что написала. Её пальцы, словно два обученных хирурга, заканчивали последнюю, самую важную операцию. Она прикрепила фотографию и набрала подпись.
— Девочки, привет. Освобождаю вакантное место. Можете составить график, кто забирает его на следующей неделе. Он очень вежливый и всех помнит.
Её большой палец завис над кнопкой «Отправить». На одно бесконечное мгновение всё замерло. Кирилл, стоявший в метре от неё, застыл с полуоткрытым ртом, его мозг отчаянно пытался обработать происходящее, но не поспевал за её действиями. Он видел на экране своё прошлое, собранное в один чат. Он видел её злое, прекрасное лицо на селфи. Он видел текст. Но он всё ещё не верил. Не мог поверить, что она нажмёт.
Она нажала.
Ничего не произошло. Секунда тишины. А потом телефон в её руке тихо завибрировал. Один раз. Потом ещё раз. И ещё. Спустя несколько секунд он уже не вибрировал, а мелко, яростно дрожал, словно в его корпусе бился пойманный разъярённый шмель. Экран безостановочно вспыхивал превью входящих сообщений. «???». «Это что за шутки?». «Яна?». «Кирилл, что происходит?». И десятки стикеров с удивлёнными лицами.
— Что ты наделала… — прошептал Кирилл. Осознание обрушилось на него, как бетонная плита.
Он рванулся к ней, наконец-то выйдя из ступора. Его целью был телефон — этот маленький светящийся ящик Пандоры, который только что распахнулся настежь. Он протянул руку, чтобы вырвать его, но Яна сделала плавный, почти танцевальный шаг в сторону. Его пальцы схватили пустоту. Он потерял равновесие и чуть не упал, ухватившись за спинку стула.
— Отдай телефон! Немедленно! — заорал он, и в его голосе теперь был не гнев, а животный ужас.
— Зачем? — спокойно спросила она, глядя на то, как вибрирует в её ладони аппарат. — Ты же любишь общаться. Вот, общайся. Тебе все пишут. Ты в центре внимания. Как ты и любишь.
Он снова шагнул к ней, но на этот раз она не стала уворачиваться. Она просто протянула руку и положила телефон на стол, прямо посреди идеальной сервировки. Он продолжал жужжать и светиться, как ядовитый гриб в ночном лесу.
— Ты всё уничтожила! — выкрикнул он, глядя не на неё, а на телефон. — Ты уничтожила мою жизнь! Мою репутацию! Всё!
Она горько усмехнулась. Репутация. Вот что его волновало. Не она. Не их семья. Не её растоптанный день рождения. А то, что о нём подумают «Леночки» и «Светочки».
— Я ничего не уничтожила, Кирилл, — её голос был тихим, но он резал по живому. — Я просто всех познакомила. Открыла двери в твой фан-клуб для всех желающих. Ты ведь так гордишься своей вежливостью, своей памятью. Ты считаешь себя хорошим человеком, который поддерживает тёплые отношения со всеми. Я просто помогла тебе собрать всех твоих «друзей» в одном месте. Чтобы вы все вместе порадовались, какой ты замечательный. Разве это плохо?
Он смотрел на неё, и его лицо исказилось от бессильной ярости. Он хотел что-то крикнуть, что-то сделать, но все слова и действия казались бессмысленными на фоне того цифрового ада, который разверзся на его кухонном столе.
— Ты… ты… — он не мог подобрать слов.
— Я — быт, — закончила она за него. — А это — праздник. Твой праздник. Наслаждайся.
Она развернулась. Не хлопнув дверью, не швырнув в него ничем. Она просто пошла в спальню. Её шаги были ровными и твёрдыми. Она не оглянулась. Дверь в комнату закрылась с тихим, мягким щелчком.
Кирилл остался один на кухне. Один на один с накрытым праздничным столом, остывающей курицей, двумя бокалами вина и своим телефоном, который продолжал неистово вибрировать, разрываясь от вопросов, обвинений и насмешек из чата под названием «Фан-клуб Кирилла». И в этой оглушающей тишине квартиры его собственная «вежливость» смотрела на него с экрана и требовала ответа…