Роман: "Неприкаянный"
Тишина после взрыва была вязкой и тяжелой, как грязь. Она забивалась в уши, мешалась с запахом сгоревшей проводки и горячего металла. Экипаж молчал. Каждый переваривал чудо своего спасения.
Чудо, у которого было имя — Мансур.
— Батя… — первым нарушил молчание Молот, и его обычно зычный голос звучал непривычно тихо, почти благоговейно. — Ты… ты как колдун, ей-богу. Я же в жизни бы туда пулемет не повернул.
Кедр, который возился с потухшими было мониторами, поднял голову. Его умные глаза смотрели на Мансура без обычной иронии. В них плескался страх, смешанный с недоумением и чем-то, похожим на суеверный ужас.
— Мансур Ибрагимович, «интуиция старого танкиста» — это для замполита. А нам скажите, как есть. Что это было?
Мансур сидел неподвижно. В руке он сжимал найденную пряжку. Металл холодил кожу, и этот холод, казалось, проникал прямо в кости, в душу.
Что я им скажу? Что услышал шепот из ниоткуда? Что учуял запах махорки, которую не курят уже полвека? Они меня в госпиталь отправят. Прямиком к «докторам-мозгоправам». И будут правы.
— Видение было, — глухо произнес он, сам удивляясь своему голосу. — Просто картинка в голове. Дуб… и точка, летящая от него. Секундный бред. Повезло, что бред оказался вещим.
Кедр недоверчиво покачал головой, но спорить не стал. В окопах не спорят с чудесами, которые спасают тебе жизнь. Их просто принимают.
— Ладно, — сказал он, и мониторы под его пальцами ожили, засияв зеленым. — Главное, что живы. Связь восстановил. Динамическая защита на правом борту в хлам, триплекс в трещинах, но в целом… в рубашке родились. Благодаря вашему «бреду».
Мансур ничего не ответил. Он разжал ладонь и снова посмотрел на пряжку. Позеленевшая латунь, потертая звезда. Вещь из другого времени, из другой жизни. Как она попала на броню его танка? Осколком принесло? Абсурд.
Он убрал ее в нагрудный карман, поближе к сердцу. Туда, где уже лежало нечто гораздо более ценное.
Ночью, когда экипаж наконец уснул тревожным сном, Мансур достал свой главный талисман. Небольшую герметичную сумку. В ней, завернутые в чистую тряпицу, хранились бумажные треугольники.
Письма деда.
Он включил тусклый светодиодный фонарик, прикрыв его ладонью, чтобы свет не бил наружу. В тесном пространстве танка, пахнущем войной, эти хрупкие листки казались порталом в другой мир.
Ты ведь тоже был здесь, бабай. На этой самой земле. Дышал этим же воздухом. Может, ты мне ответишь? Что это было сегодня? Это ты? Или я просто схожу с ума от усталости и страха?
Его пальцы, привыкшие к стали, осторожно развернули одно из писем. Бумага была тонкой, как папиросная. Он нашел нужные строки, которые читал сотни раз, но которые именно сегодня обрели новый, зловещий смысл. Почерк деда, двадцатидвухлетнего парня, был уверенным, но в словах сквозила смертельная усталость.
«…Сегодня был тяжелый день, Камиля. Очень. Мы попали в засаду у какой-то безымянной деревушки. По нам били из всего, чего можно. Наш танк подбили, гусеницу перебили. Стоим, как на ладони, отстреливаемся. А по нам бьют и бьют. Командир наш, лейтенант Громов, ранен в плечо, матерится, но командует. И тут я вижу — прямо на нас бежит фриц с фаустпатроном. Метров пятьдесят, не больше. А пулемет заело…»
Мансур затаил дыхание. Он читал это как сводку сегодняшнего боя. Только вместо дрона — фаустпатронник.
Ничего не меняется. Ничего.
«…Я думал — всё. Конец. Сейчас он нас сожжет. У меня перед глазами вся жизнь пролетела. Ты, сынишка наш маленький… Я выхватил наган, высунулся из люка мехвода и начал стрелять. Не знаю, попал или нет, но он залег. А в это время наш наводчик Коля, царствие ему небесное, смог вручную башню довернуть и из пушки по нему ударил. Осколочным. От немца только ошметки остались…»
Мансур сглотнул. Он представил, как его молодой дед, почти мальчишка, высовывается под пули с одним наганом против смертника.
Такая же ярость. Такое же отчаяние. Как у Молота сегодня.
«…Когда все стихло, мы кое-как гусеницу натянули, отошли. А я полез на броню, проверить, не пробило ли где. И смотрю — ремня моего нет. Оказывается, когда я из люка высовывался, ремень зацепился и сорвался. Пряжка, батина еще, со звездой, где-то там и осталась, у того разбитого дуба, под которым мы стояли. Жалко, память была. Ну да ладно. Главное — живы остались. Будто сам Аллах нас в тот день уберег. Или отец с того света приглядел…»
Мансур замер.
Его сердце пропустило удар, а потом заколотилось так громко, что, казалось, его услышит весь экипаж.
…у того разбитого дуба…
Он медленно, как во сне, сунул руку в нагрудный карман. Пальцы нащупали холодный, шершавый металл. Он вытащил пряжку. Тусклый свет фонарика выхватил из темноты пятиконечную звезду, серп и молот.
Нет. Не может быть. Это просто совпадение. Дикое, невозможное, чудовищное совпадение. Таких дубов здесь тысячи. Таких пряжек были миллионы.
Но холодок, снова пробежавший по его спине, говорил об обратном. Это не было совпадением.
Это было посланием.
Он сидел в тишине своего танка, посреди войны 21-го века, и держал в одной руке письмо из 1944-го, а в другой — его материальное доказательство. И он больше не сомневался.
Тень его деда была здесь. Рядом.
И эта тень была живой.
🤓Спасибо за интерес к книге и поддержку.
Это вдохновляет на создание ещё лучших последующих глав.