Туннель, ведущий к морю, открылся перед героями как пасть древнего существа — узкий, извилистый коридор, вырубленный в скалах под "Мореходом" ещё в те времена, когда отель строили как крепость против бурь. Стены, обложенные влажным камнем и покрытые слоем плесени, источали запах соли и тления, а воздух был густым, как дыхание "Духа моря", пропитанным эхом далёких волн и шепотом, который, казалось, проникал в кости. Пол был неровным, усеянным обломками скал и ржавыми рельсами от забытых вагонеток, использовавшихся для доставки грузов, а потолок, низкий и давящий, украшали капли воды, падающие, как слёзы, и отражавшие слабый свет их фонарей. Каждый шаг эхом отзывался, создавая иллюзию, что туннель живёт своей жизнью, сжимаясь и расширяясь, как лёгкие под напором тумана, который проникал через трещины, формируя призрачные фигуры из теней и воспоминаний.
Александр, сжимая в руке амулет "Глаз Горы", шагнул первым, его лицо было бледным от напряжения, а Артём прижимался к нему, фонарик в дрожащей руке. "Папа, это место... оно шепчет," — прошептал мальчик, его голос эхом разнёсся по коридору, вызывая первый призрак: смутный силуэт женщины, скользящий по стене, с волосами, развевающимися, как водоросли. "Мы должны идти, — ответил Александр, стараясь звучать уверенно. — Расскажи, что ты боишься больше всего, Артём. Может, это ослабит его хватку." Артём замялся, но затем выдохнул: "Я боюсь, что ты уйдёшь, как мама. Что мы останемся одни в этом мире, где никто не слышит." Его слова повисли в воздухе, и туман отреагировал, материализуя голоса — смех детей, смешанный с криками, — заставляя группу остановиться. Дмитрий, идущий сзади с рюкзаком инструментов, добавил: "Я боюсь, что моя жизнь — сплошная погоня за фикцией, как этот туннель. В инженерии мы строим, чтобы защитить, но здесь... здесь всё рушится." Его признание эхом отразилось, и призраки thickened, показывая тени погибших — Виктора, с его обвиняющим взглядом, и Сергея, шепчущего о предательствах.
По туннелю они продвигались медленно, каждый метр был борьбой: туман обвил их, как удушающие ленты, вызывая видения. Александр увидел Наталью, её лицо искажённое гневом: "Ты обещал спасти меня, но бросил в волны!" Он упал на колено, борясь с иллюзией, и прошептал: "Я виноват... Я не смог тебя спасти, потому что боялся сам. Это страх парализовал меня, но я учусь жить с этим." В этот момент туман атаковал физически — острый камень, вырвавшийся из стены, ранил его ногу, кровь потекла по скользкому полу. Артём закричал: "Папа! Ты ранен!" Дмитрий быстро отреагировал, опустившись рядом: "Держись, Александр. Это всего лишь царапина, но мы не сдадимся." Он достал из рюкзака бинт и антисептик, перевязывая рану с профессиональной точностью. "Ты не один, — сказал Дмитрий, его голос твёрдым. — Мы все боимся, но вместе мы сильнее. Расскажи, что ещё терзает тебя?" Александр, через боль, ответил: "Я боялся, что мой сын увидит меня слабым, но теперь понимаю — слабость в молчании." Их диалог разрезал туман, как нож, и призраки отступили, но не исчезли, продолжая шептать истории: голоса супругов из Ростова, эхом повторяющие утраты.
К концу туннеля напряжение достигло пика — стены сжимались, а звуки нарастали, как буря в отдалении. Герои, опираясь друг на друга, продолжали идти, их исповеди становились щитом: Артём признался в страхе перед неизвестным, Дмитрий — в вине за упущенные шансы в жизни, а Александр, хромая, завершил: "Мы все что-то задолжали морю — наши грехи, наши страхи. Но сегодня мы возвращаем баланс." Наконец, впереди забрезжил свет, слабый, как рассвет после ночи, пробивающийся сквозь выход к морю, обещая свободу и надежду, несмотря на раны и тени позади.