— Мам, ты смотришь новости? — спросил Игорь, наливая чай. За окном моросил осенний дождь, а в квартире пахло картошкой с маслом — привычным запахом детства.
— Смотрю, — вздохнула Анна Петровна, поправляя очки. — Опять про пенсии говорят. В Думе признали: у каждого третьего — ошибки в начислениях. Представляешь?
Игорь поставил чашку и удивлённо приподнял брови:
— Что значит — признали? А что дальше? Пересчитают?
— Ничего, — тихо ответила она. — Говорят, да. Печатают отчёты. Делают красивые презентации. А потом — тишина.
Она достала из шкафа потрёпанную папку с документами. На обложке — наклейка «Пенсия. 2015». Внутри — выписки, справки, копии заявлений, исписанные карандашом расчёты.
— Вот, смотри. Я работала с 1978 года. Швейная фабрика, потом детский сад, потом больница… Тридцать семь лет. А пенсия — как будто я работала полгода. Дважды ходила в Пенсионный фонд. Сначала сказали: «Нет оснований». Потом — «Подождите, проверим». Прошло два года. Ответ — тот же.
Игорь листал бумаги, чувствуя, как внутри нарастает раздражение.
— Но если ошибается каждый третий — это же миллионы людей! Как можно просто сказать: «Да, мы ошиблись» — и ничего не делать?
— А кто платить будет? — горько усмехнулась Анна Петровна. — Это же деньги из бюджета. А у нас дефицит, война, санкции… Каждый рубль на счету. А пенсионер? Он уже не работает. Не голосует громко. Живёт тихо. Ест мало. Лекарства делит пополам.
— Но это несправедливо! — воскликнул Игорь. — Ты всю жизнь трудилась. А теперь тебе отказывают в том, что положено по закону!
— По закону — да, — кивнула она. — А на практике система сложная. Там коэффициенты, баллы, индивидуальный лицевой счёт… Кто в этом разберётся? У меня среднее образование. Я не экономист и не юрист. Просто человек, который честно работал.
За стеной зазвонил телефон. Анна Петровна поднялась медленно, с усилием — колени болели всё чаще. Она вернулась с листком бумаги.
— Вот, получила по почте. Уведомление. Повышение пенсии — на 4%. Радуйся, мол. А я смотрю — было 23 тысячи, стало 23 тысячи 900. А между тем за этот год цены выросли на 15. Хлеб — 60 рублей. Молоко — почти 100. Картошка — как мясо.
— А если подать в суд? — спросил Игорь.
— Подавала, — сказала она. — Юрист взял деньги. Говорит: «Шансы есть». Через полгода — отказ. Без объяснений. Только бумажка: «Решение суда вступило в силу». А я даже не поняла, в чём была ошибка. Может, в стаже? Может, в региональных коэффициентах? Кто знает…
На кухне повисла тишина. За окном капал дождь. Игорь смотрел на мать — её седые волосы, усталые глаза, руки, испещрённые морщинами и следами работы. И вдруг понял: дело не только в деньгах. Дело в человеческом достоинстве.
— Знаешь, мам, — тихо сказал он.
— Когда в Думе говорят: «Мы признаём ошибки»
— это похоже на то, когда кто-то приходит в домой, ломает стул и говорит - «Простите, мы я его сломали». А потом уходят, а стул остаётся сломанным.
Анна Петровна улыбнулась.
— Вот именно. Признали — и ушли. А мы сидим на полу. Без стула. Без тепла. Без надежды.
— Но ведь нельзя молчать! — сказал Игорь. — Люди должны требовать перерасчёта. Все вместе. Создать комиссию. Проверить каждый случай.
— Пробовали, — вздохнула она. — Были инициативы. Общественные советы. Коллективные обращения. Но бюрократия — как стена. Формальности, сроки, недостающие документы… А главное — нет политической воли. Зачем менять систему, если она выгодна тем, кто у власти?
Игорь встал и подошёл к окну
— Получается, пока ты не напишешь президенту или не станешь героем новостей, тебя никто не услышит?
— Похоже на то, — сказала Анна Петровна. — Мы — не скандал. Мы — фон. Мы — тихие старики, которые не умеют кричать. А им нужны зрелища, а не справедливость.
Она закрыла папку и убрала её обратно в шкаф.
— Главное — здоровье, — добавила она. — А там — как Бог даст.
Игорь молча обнял мать. Он знал: никакие слова не вернут ей годы честного труда. Но он также знал, что если промолчать, то завтра такой же разговор состоится за другим кухонным столом. И ещё за одним. И ещё.
— Мам, — сказал он. — Я сделаю копии твоих документов. Я найду юриста. Я напишу в прокуратуру. В Госдуму. В СМИ. Даже если они не ответят, то хотя бы будут знать, что мы не молчим.
Анна Петровна лишь кивнула. В её глазах блеснула слабая, но живая искра. Надежда. Та самая, которую пытаются погасить годы, бюрократия и равнодушие.
Но пока ведутся такие кухонные разговоры, справедливость ещё не побеждена.
Что вы думаете об этом? Напишите в своих комментариях.