Полина Анненкова (Жанетта-Полина Гебль) (1800-1876) – одна из двенадцати жён декабристов, последовавших за своими мужьями в Сибирь. Кто-то из декабристок остался в Сибири навсегда, кому-то посчастливилось вернуться, некоторые написали свои воспоминания о том, что с ними и с их мужьями происходило. Полине Анненковой, можно сказать, повезло. Она выжила в Сибири, выжил и Иван Анненков, потом ещё 20 лет они прожили счастливой жизнью. Полина Анненкова (Прасковья Егоровна Анненкова) прожила 76 лет. Она оставила воспоминания о своей жизни, написала их по-французски, а одна из её дочерей, Ольга Ивановна, перевела их на русский язык и опубликовала в 1888 году, уже после смерти родителей, в журнале «Русская старина».
Начинает свои воспоминания Полина Анненкова с описания самого раннего детства. Детство у неё было удивительное, поскольку выпало на годы Великой французской буржуазной революции. Её отец служил в императорских войсках казначеем на флоте. Полина была старшей из четырёх детей, и её раннее детство прошло в военных лагерях.
«Мне было два года, и я хорошо помню, как отец отправился в Булоньский лагерь, где получил место казначея во флоте. На нем был голубой мундир с малиновыми отворотами и серебряные эполеты; мундир мне чрезвычайно нравился. К отцу я была привязана до крайности с самых пеленок, и отъезд его врезался у меня в памяти со всеми подробностями. Мать моя отправилась за отцом, оставя нас в пансионе. Моложе меня была еще сестра. Потом нас обеих привезли в Булонь. Там мы обе носили матросское платье, и нас выдавали за мальчиков, потому что на них шло особенное содержание: выдавалось по 33 франка в месяц на каждого и, кроме того, припасы».
Интересное наблюдение о том, как платили жалование в императорской наполеоновской армии:
«Когда жалование раздавалось, меня заставляли помогать отсчитывать деньги, и я ставила тоже столбики из золотой и серебряной монеты на бюро отца. Медная и мелкая монета раздавалась на вес. Для этого были устроены особенные весы, монета высыпалась на пол, ее сгребали и клали, как теперь помню, на весы лопатами».
Полина помнила Наполеона, она видела его вблизи.
«Я помню палатку, в которой останавливался Наполеон, когда объезжал лагерь. Она ничем не отличалась от солдатских палаток, была такая же небольшая и простенькая, убрана внутри так же незатейливо: железная кровать, стол и маленькое зеркало составляли всю меблировку, на стене висели серый плащ и треугольная шляпа. Помню и самого Наполеона, всегда сопровождаемого своим неизменным мамелюком Рустаном. Когда нам случалось встречать его, я мигом снимала свою матросскую шляпу и, поднимая ее вверх на шпаге моего отца, кричала: «Да здравствует император!» Властелин Франции, всегда ласково и улыбаясь, кивал мне своей могучей головой».
Когда семья осталась без кормильца (отец во время испанской кампании пропал без вести), личное участие Наполеона обеспечило вдове с четырьмя детьми определённое материальное положение.
Интересный факт: отец Полин был дружен с четырьмя братьями Гюго – отцом и дядями Виктора Гюго, и сестра Полин порой гостила с проживанием в семье Гюго. Когда отец Полин пропал без вести в 1809 году в Испании, именно один из братьев Гюго принес его супруге эту трагическую весть.
В воспоминаниях Полины Гебль встречаются интересные факты, которых больше я нигде не встречала.
«В Шампиньи был еще другой замок под горой, из которого Наполеон сделал прекрасный артиллерийский парк, где главным доктором был отец моей матери. У него-то и оставались мы. Начальником парка был m-r Кастенг – негр, женатый на m-lle де-Богарнэ. Странным покажется, каким образом m-lle де-Богарнэ была замужем за негром. Но во время революции, в это страшное время смешения всех и всего, все было возможно. М-llе де-Богарнэ должна была погибнуть во время нантских утоплений. В то время как ее уже связанную с кем-то готовились бросить в воду, Кастенг заявил желание жениться на ней. Разбирать было некогда, и m-lle де-Богарнэ приняла руку и сердце великодушного негра. Наполеону не могло нравиться такое родство, а отвергнуть его было невозможно. Чтобы помирить одно с другим, Кастенга держали в Шампиньи, где он был скрыт от всех глаз, а между тем занимал приличное место и получал большое содержание. (Наполеон назначил его начальником парка, – об этой личности нигде не говорится.) Мать моя была довольно близка с m-me Кастенг. Я хорошо помню как ее, так и ее мужа. У них был сын, который, несмотря на то, что не был так черен, как отец, был гораздо безобразнее его. Это ему, однако, не помешало жениться на хорошенькой девушке, m-lle де-Блэй. Они имели человек пять детей, одни были мулаты, другие – совершенно белые».
Я хотела уточнить эту информацию, нашла в википедии статью про нантские утопления, статью про фамилию Богарне, но ни там, ни там ничего подобного не обнаружила.
Когда наполеоновская армия вторглась в Россию, Полине было 12 лет, и она хорошо помнит тот год.
«Я видела знаменитую комету, предшествовавшую войне 1812 года (жара тогда стояла невыносимая, воздух казался раскаленным, поля все выгорели, зато вино было дешево), и помню, как французские войска отправились в поход, когда Наполеону вздумалось покорить всю Европу. В этом походе участвовал один из моих дядей, брат матери. Накануне своего выезда он ужинал у нас и, прощаясь с матерью, сказал: «Бог знает, вернусь ли я. Мы идем сражаться с первыми в мире солдатами, русские не отступают». Слова эти поразили меня, я пристально посмотрела на дядю. Он как будто предсказал судьбу свою, потому что лег на поле Бородинской битвы».
Гораздо позже, много лет спустя, когда судьба занесла Полину в Вязьму, где она подавала прошение российскому императору Николаю I о дозволении ей следовать за своим возлюбленным в Сибирь, на обратном пути в Москву она заехала на Бородинское поле, где помолилась о своих соотечественниках, оставшихся там навсегда.
В Москву в начале 20-х годов 19 века Полина приехала работать модисткой в модный дом. Но она с детства мечтала совсем о другой судьбе.
«Еще с детства Бог наградил меня необыкновенно верным слухом. Несмотря на то, что я совсем не знала музыки, я пела все романсы и все арии, какие только попадались мне под ухо, и, вероятно, пела недурно, потому что меня слушали с удовольствием и заставляли всегда повторять. Чувствуя в себе большие способности к музыке и страстно любя ее, я умоляла мать поместить меня в консерваторию. Родные были за меня, но мать никак не соглашалась. «Я никогда не соглашусь видеть мою дочь на подмостках», – говорила она, обливаясь слезами, и согласилась лучше заставить меня заняться другим трудом, который считала более честным: она отдала меня в коммерческий дом. После революции это было принято; много бедных девушек из лучших разоренных фамилий поступало в магазины учиться работать или в купеческие конторы».
Россия стала судьбой этой француженки.
«В 1825 году, за шесть месяцев до происшествий 14 декабря, я познакомилась с Иваном Александровичем Анненковым. Он начал неотступно за мною ухаживать, предлагая жениться на мне. Оба мы были молоды, он был чрезвычайно красив собою, необыкновенно симпатичен, умен и пользовался большим успехом в обществе. Совершенно понятно, что я не могла не увлечься им. Но целая бездна разделяла нас. Он был знатен и богат, я – бедная девушка, существовавшая своим трудом».
Иван Анненков был очень завидным московским женихом: его матушка имела несметные богатства, но жениться он не спешил. Но в Полину влюбился так, что был обвенчаться с ней даже вопреки воле своей матери, которая не согласилась бы на такой мезальянс, если бы сын её не стал волею судьбы государственным преступником.
«Иван Александрович надеялся, однако, склонить ее, но это была одна надежда. Ничто не ручалось за успех, напротив, можно было ожидать, – и я замечала, что Иван Александрович сам боялся этого, – что в случае ее требования разойтись со мною, если бы только он не подчинился ее воле, она была в состоянии лишить его наследства, которое в то время было громадно, так как он оставался единственным наследником после смерти брата своего Григория Александровича, убитого на дуэли. Половина состояния, которым в то время владела Анна Ивановна Анненкова, перешла к ней от отца ее Ивана Варфоломеевича Якобия, бывшего наместника Сибири. Остальное было передано ей по духовному завещанию в пожизненное владение ее покойным мужем, Александром Никаноровичем Анненковым; стало быть, все находилось в руках Анны Ивановны, и она имела возможность при первом неудовольствии на своего сына лишить его всего. Понятно, что я не могла желать подвергать любимого человека гневу его матери, и никогда не решилась бы сделаться виновницею его разорения».
Очень подробно Полина пишет о невероятном богатстве матери Ивана Анненкова - Анны Ивановны.
Её московский дом был буквально переполнен прислугой и приживалками, более полутора сотен человек – как население большой деревни! В кухне постоянно дежурило 14 поваров, а в официантской - 12 официантов. По утрам Анну Ивановну ожидало с полдюжины дворовых девок строго от 16 до 20 лет, наряженных в её юбки, платья, чулки – они грели их своим теплом! Барыня не садилась в карету, прежде чем самая объёмная («усадистая») девка не «насидела» ей место; для этого в доме содержалась очень толстая немка. Одних платьев было у Анненковой несколько тысяч штук!
«В Сокольниках была богатейшая дача с замечательными оранжереями. Дача эта была так известна своею роскошью и обстановкою, что иностранцы, приезжавшие в Москву, ездили ее осматривать. Там особенно в одной из комнат обращали на себя внимание двери из цельного богемского хрусталя, сделанные с необыкновенно роскошными бронзовыми ручками».
Богатством своим, однако, достойно распорядиться матушка не сумела, и всё впоследствии было или распродано, или присвоено многочисленными родственниками.
«После ссылки сына ее в Сибирь разорение пошло так быстро, что в 1830-х годах Анна Ивановна жила уже на квартире, продав свой пышный дом и дачу в Сокольниках, а когда она умерла в 1842 г., то нечем было похоронить ее, и расходы на похороны были сделаны Алексеем Григорьевичем Тепловым, женившимся на ее внучке, дочери моей, Александре Ивановне».
Подробнейшим образом описывает Полина все события, которые случились с ней после ареста Ивана Александровича. Как она, едва оправившись от родов, поехала в Петербург разыскивать его, как искала свиданий, как пыталась поддерживать его, передавая ему деньги и продукты, как добилась высочайшего разрешения следовать за Анненковым в Сибирь, не имея на то никакого по сути права: она же не была ему женой. Обвенчались они только в Чите.
Можно сказать, она спасла его от депрессии, от полного уныния, от болезней. Если бы не она, он, возможно, не пережил бы каторги.
По сравнению с другими жёнами декабристов она была очень деятельной и умелой. Развела в Чите замечательный огород, и урожай овощей был такой, что можно было только удивляться. Она учила графинь и дворянок варить супы и печь пироги. Она умела договариваться с обслуживающим персоналом.
Полина Анненкова довела свои воспоминания до того момента, когда она, сопровождая мужа, перебралась за ним из Читы в Петровский завод – это было в 1830 году. На руках у неё на тот момент было две маленьких дочери, а третья, старшая, осталась в Петербурге у свекрови и жила с ней до самой её смерти.
В Сибири в общей сложности Анненковым довелось прожить 30 лет, до самой амнистии. Полина родила Анненкову 18 детей, из них выжило семеро, а до взрослого возраста дожило шестеро. После амнистии в 1857 году Анненковы перебрались в Нижний Новгород. В Санкт-Петербург и Москву въезд им был заказан. В Нижнем Новгороде супруги прожили душа в душу еще почти двадцать лет.
Историю любви Полины Гебль и Ивана Анненкова описал Александр Дюма в романе «Учитель фехтования». Роман этот получился захватывающим и не во всём правдивым (сама Полина пишет об этом), но воспоминания самой Полины читаются ничуть не менее завлекательно, столько приключений и событий выпало на долю этой удивительной женщины.
Прочитать воспоминания Полины Анненковой можно здесь