Прошла неделя. Толика выписали. Он не вернулся домой. Позвонил Лене и сказал, что временно поживёт у друга, пока «всё не уляжется». Даша знала, что это ложь. Наверняка он уже перевёз свои вещи к ней, к этой Свете. Само слово «Света» вызывало у неё приступ тошноты. Она представляла себе молодую, хищную девицу, которая вцепилась в её немолодого, больного мужа, рассчитывая на его скромные, но стабильные доходы и имущество.
Квартира казалась пустой и гулкой. Даша механически делала обычные дела: ходила на работу, ставила танцы, проверяла у девочек растяжку, заходила в магазин за продуктами. Но всё это было как в тумане. По ночам она почти не спала, лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок, где плясали тени от уличных фонарей. Воспоминания наваливались, душили. Вот здесь, на этом диване, они смотрели кино, укрывшись одним пледом. А за этим столом праздновали дни рождения, собирали всю семью. Каждая вещь кричала о прошлом, о предательстве.
Однажды она не выдержала. Собрала все его вещи, которые остались в квартире — рубашки, свитера, удочки, коллекцию значков — в большие мусорные мешки и выставила на лестничную клетку. Позвонила ему и сухо сказала:
— Забери своё барахло. Если через час его здесь не будет, я вынесу всё на помойку.
Он приехал. Не один. С ней. Даша увидела их в дверной глазок. Светлана оказалась совсем не такой, как она себе представляла. Невысокая, полноватая женщина лет сорока пяти, с обесцвеченными волосами и усталым, но нагловатым взглядом. Она была одета в дешёвую болоньевую куртку и курила прямо на площадке, стряхивая пепел на пол. Толик, осунувшийся, постаревший, молча грузил мешки в машину. Он ни разу не поднял на Дашину дверь глаза.
После этого Даше стало немного легче. Словно она провела черту. Прошлое осталось за дверью, вместе с этими мешками.
Но телефонные звонки от свекрови не прекращались. Тамара Семёновна сменила тактику. Теперь она плакала в трубку, жаловалась на своё давление, на чёрствость и неблагодарность детей.
— Леночка со мной разговаривать не хочет, ты трубку бросаешь… А я ведь вам всю жизнь посвятила! Толечку на ноги поставила, тебе во всём помогала! А теперь я никому не нужна! Дача — это единственная память о моём муже, о Толином отце! Он её начинал строить! А ты хочешь её себе забрать, чужого человека наследства лишить!
Даша научилась не вступать в перепалки. Она молча слушала и клала трубку. Она знала, что дачу начинал строить её отец, а отец Толика только помог залить фундамент. Она знала, что почти все деньги, вложенные в этот дом, были её — от премий, от частных уроков, которые она давала годами, экономя на всём. Но доказывать что-то этой женщине было бесполезно.
Единственным местом, где Даша чувствовала себя живой, была её студия. Девочки в розовых трико, музыка Чайковского, скрип пуантов по деревянному полу — всё это возвращало её к себе. Она с головой ушла в работу, готовя большой отчётный концерт.
Однажды после репетиции, когда она уже закрывала студию, её окликнули. На крыльце стоял Андрей Сомов. В руках он держал небольшой букет осенних астр.
— Дарья Сергеевна… Даша. Я надеюсь, я не помешал?
Даша смутилась. Она была в спортивном костюме, уставшая, с собранными в небрежный пучок волосами. Совсем не в том виде, в каком хотелось бы предстать перед мужчиной. Тем более — перед ним.
— Андрей Петрович? Что вы здесь делаете?
— Я живу в соседнем доме, — улыбнулся он. — И уже несколько дней вижу в окне, как вы занимаетесь с детьми. Решил вот зайти. Это вам.
Он протянул ей цветы. Простые, фиолетовые, они пахли осенью и детством.
— Спасибо, — пробормотала Даша, принимая букет.
— Может, пройдёмся немного? Погода хорошая.
Она колебалась. Часть её хотела немедленно убежать, закрыться дома и никого не видеть. Но другая, слабая и уставшая от одиночества, шептала: «Почему бы и нет?».
Они медленно пошли по аллее парка, усыпанной золотыми и багряными листьями. Андрей рассказывал о себе. Оказалось, после института он несколько лет работал в Москве, потом вернулся в родной город, чтобы ухаживать за больными родителями. Он был женат, но жена умерла от рака пять лет назад. Детей у них не было.
— Я так и не смог тогда найти твой адрес, — вдруг сказал он. — Писал письма в никуда, на старую квартиру. А вы, оказывается, переехали. Я тогда обиделся, думал, ты меня забыла. Глупый был, молодой.
— А я думала, это ты забыл, — тихо ответила Даша. — Ждала, каждый день в почтовый ящик заглядывала.
Они помолчали, и в этом молчании была грусть об упущенных возможностях, о том, что могло бы быть, но не случилось.
Андрей стал иногда встречать её после работы. Они гуляли, пили кофе в маленькой кофейне, говорили обо всём на свете — о книгах, о музыке, о детях. С ним было легко и спокойно. Он не лез в душу, не расспрашивал о разводе, но Даша чувствовала его молчаливую поддержку. Он просто был рядом. И от этого было теплее.
Зима в тот год пришла ранняя и снежная. Город укутали белые сугробы, и мир, казалось, затих, замер в ожидании чуда. Даша потихоньку приходила в себя. Она снова начала готовить, даже испекла на Новый год свой фирменный медовик. Праздник они отмечали втроём — она, Лена и Паша. Впервые за тридцать лет без Толика. Было немного грустно, но в то же время появилось ощущение свободы, начало чего-то нового.
Толик пару раз звонил, поздравлял с праздниками. Голос у него был виноватый. Спрашивал, как дела, как здоровье. Даша отвечала вежливо и коротко. Она знала от общих знакомых, что жизнь у него не складывается. Светлана оказалась женщиной требовательной и скандальной. Шиномонтаж приносил всё меньше дохода, а её аппетиты росли. К тому же, Тамара Семёновна, попробовав пожить с новой невесткой, сбежала от неё через месяц, заявив, что «эта мегера» сведёт её в могилу.
А потом наступила весна. Вместе с первой капелью и робкими лучами солнца в Даше проснулась неудержимая тяга — на дачу. Ей нужно было туда, к её земле, к её саду.
В первый же тёплый выходной она поехала открывать сезон. Дом за зиму промёрз, пах сыростью и забвением. Но стоило растопить печку, вскипятить чайник на старой плитке, как он ожил. Даша вышла в сад. Всё было в запустении: прошлогодняя листва, сухие ветки. Но под этим серым тленом уже пробивались к свету зелёные ростки тюльпанов и нарциссов. Жизнь продолжалась.
Она работала весь день, не чувствуя усталости. Убирала мусор, обрезала кусты смородины, белила стволы яблонь. Эта простая физическая работа очищала душу лучше любого психолога. Каждый сорняк, вырванный из земли, был похож на обиду, от которой она избавлялась.
В один из таких дней к калитке её дачи подъехала машина. Из неё вышел Андрей.
— Решил вас проведать, — улыбнулся он. — Лена сказала, что вы все выходные здесь пропадаете. Помощь нужна?
Даша не знала, что и сказать. Она была в старой куртке, резиновых сапогах, перепачканная землёй. Но Андрей смотрел на неё так, словно она была королевой в бальном платье.
— Если только сарай помочь разобрать, — смущённо пробормотала она.
И он остался. Они работали вместе. Он оказался на удивление рукастым: починил расшатанную дверь, вскопал тяжёлую глинистую землю под грядки, которые Даша сама бы не осилила. А потом они сидели на старой скамейке, пили чай из термоса с бутербродами и смотрели, как садится солнце.
— Знаете, Даша, — сказал Андрей, — есть такой агротехнический приём — обрезка. Иногда нужно отрезать старую, больную ветку, чтобы дерево могло расти дальше, давать новые побеги и плоды. Это больно для дерева, но необходимо для его жизни. Мне кажется, в жизни людей так же.
Даша поняла, о чём он говорит. Её старая, больная ветка была отрезана. И это действительно было больно. Но теперь у неё появился шанс вырастить новые.
Андрей стал приезжать каждые выходные. Они вместе сажали рассаду помидоров, которую Даша заботливо выращивала на подоконнике всю зиму. Она делилась с ним своими маленькими хитростями: чтобы рассада была крепкой, нужно поливать её не простой водой, а слабым раствором марганцовки, а в лунку перед посадкой обязательно класть горсть золы и яичную скорлупу. Он слушал с интересом, помогал, и в этой совместной работе было что-то очень настоящее, правильное.
Однажды, когда они сажали розы — новые сорта, которые Даша давно мечтала посадить ещё весной…
— Андрей вдруг взял её руку в свою. Его ладонь была тёплой и сильной.
— Даша, я, наверное, старомоден. И говорить красиво не умею, я же врач, а не поэт. Но я хочу, чтобы ты знала. Ты мне очень нравишься. И я не хочу быть просто другом, который помогает копать грядки.
Даша замерла. Сердце забилось часто-часто. Она боялась этого момента. Боялась снова поверить, снова обжечься.
— Андрей, я… я не готова, — прошептала она. — Я больше никому не верю.
— А ты не верь, — мягко сказал он. — Ты просто позволь мне быть рядом. А время покажет. Я умею ждать.
Лето расцвело пышным цветом. Дашина дача превратилась в райский уголок. Розы цвели так, как никогда раньше. Помидоры наливались соком, огурцы хрустели на зубах. Внук Ванечка всё лето провёл у неё, носился по траве, помогал поливать грядки из маленькой лейки. Андрей часто приезжал к ним. Он научил Ваньку мастерить скворечник, они вместе ходили на рыбалку. Даша смотрела на них, и на сердце теплело.
Развязка наступила в конце августа. На дачу без предупреждения приехал Толик.
Он был один. Похудевший, какой-то серый и поникший. Он стоял у калитки и не решался войти.
— Здравствуй, Даша, — сказал он, когда она подошла. — Красиво у тебя тут.
— Здравствуй.
— Я поговорить пришёл. В общем… ушла от меня Света. Нашла себе другого, помоложе и побогаче. Сказала, что я старый, больной неудачник.
Он говорил, а Даша не чувствовала ничего. Ни злорадства, ни жалости. Только пустоту. Этот человек стал для неё чужим.
— Я всё понял, Даш. Каким я был идиотом. Прости меня, если сможешь. Я не прошусь обратно, я знаю, это невозможно.
Я просто хотел сказать… Дача… она твоя. Я не буду на неё претендовать. Я понимаю, что она всегда была твоей.
— Живи счастливо, Даша. Ты это заслужила.
Он развернулся и пошёл к своей старой, побитой машине. Даша смотрела ему вслед, и впервые за этот год ей стало его немного жаль. Не как мужа, а как заблудившегося, несчастного человека. Она развернула бумагу. Это действительно был нотариально заверенный отказ от всех имущественных претензий.
В тот вечер на дачу приехал Андрей. Даша рассказала ему о визите Толика. Он молча выслушал, а потом крепко обнял её.
— Всё, Даша. Теперь всё закончилось. Старая глава закрыта.
Она прижалась к его плечу и впервые за долгое время заплакала. Но это были не слёзы горя и обиды. Это были слёзы освобождения.
Они стояли на веранде, увитой диким виноградом, и смотрели на свой сад, залитый мягким вечерним солнцем. Жизнь продолжалась. Впереди было много дел: собрать урожай, сварить варенье, подготовить сад к зиме. А потом будет новая весна. И новые цветы.
Даша посмотрела на Андрея, на его добрые, умные глаза, и поняла, что больше не боится. Она готова начать новую главу. В её саду, где она с такой любовью выкорчевала все сорняки прошлого, нашлось место для нового, прекрасного цветка — её поздней, выстраданной, а оттого ещё более ценной любви.
Судьба Толика сложилась незавидно: он продал свой бизнес, вернулся к матери и тихо доживал свой век, жалуясь на сердце и предательство женщин. Тамара Семёновна до конца дней считала, что во всём виновата Даша, «которая не простила и не приняла раскаявшегося сына». Лена с семьёй часто навещала мать и Андрея, и их большой дом всегда был полон смеха и любви. А Даша… Даша нашла своё счастье там, где не ожидала — в своём саду, в своей работе и рядом с надёжным, любящим мужчиной, которого ей, оказывается, подарила сама судьба ещё много-много лет назад.
От автора:
А ведь и правда, чужую рассаду на свой огород не пересадишь — не приживётся, пока свои корни как следует не пустит.