— Ты совсем рехнулся? Я не собираюсь тебе ничего объяснять по телефону. Приезжай и разбирайся сам, — голос Марии Петровны дребезжал от возмущения. — Я час под дверь сижу, а твоя женушка меня на порог не пускает. Говорит, тебя нет. А я слышу, как ты в ванной напеваешь!
Сергей прижал телефон к уху плечом, пытаясь одновременно застегнуть рубашку и не уронить бутерброд. Часы показывали восемь утра. Он опаздывал на важную встречу, а мать снова устраивала сцену.
— Мам, я не дома. Я уже полчаса как на работе.
— Не ври матери! — голос на другом конце провода взвился до неприятного визга. — Я слышу, как ты там бреешься! Эта... эта... твоя жена специально меня не пускает! Думает, я не знаю, что вы дома?
Сергей вздохнул. С тех пор как Ирина попросила его мать звонить перед визитами, Мария Петровна словно объявила войну. Теперь каждый визит превращался в испытание нервов.
— Я перезвоню, — коротко сказал он и нажал отбой.
Тут же телефон взорвался сообщениями: «Как ты смеешь бросать трубку на родную мать?», «Я всю жизнь тебе отдала», «Эта женщина тебя от семьи отворачивает».
Сергей отключил звук и сунул телефон в карман. Он чувствовал, как внутри поднимается знакомая волна раздражения и вины.
В тот же вечер Сергей сидел напротив жены за кухонным столом. Ирина смотрела в окно, крутя в руках чашку с остывшим чаем. Её тонкие пальцы слегка подрагивали.
— Ты должна понять, — начал Сергей, нарушая затянувшееся молчание. — Она моя мать. Да, она бывает... сложной. Но она одинока. У неё только мы.
Ирина поставила чашку на стол с такой силой, что чай выплеснулся на скатерть.
— Сложной? — переспросила она с горькой усмешкой. — Сложной — это когда человек имеет непростой характер, но уважает границы других. А твоя мать приходит без предупреждения, роется в наших вещах, критикует всё: от моей готовки до способа складывать полотенца. Она даже в спальню нашу заходит, когда нас нет!
— Откуда ты...
— Ключ, Серёж. Помнишь, ты дал ей ключ «на всякий случай»? Так вот, этот «всякий случай» происходит, когда мы на работе. Я нахожу переставленные вещи, вымытую по-своему посуду, переложенные документы.
Сергей потер виски. Эта карусель продолжалась уже третий год их брака. Сначала были намёки, потом — открытая критика, теперь — войны за территорию.
— Я заберу у неё ключи, — наконец произнес он.
— Правда? — в голосе Ирины звучало недоверие. — И что ты ей скажешь?
— Правду. Что нам нужно личное пространство.
Ирина покачала головой:
— Ты уже обещал поговорить с ней. Четыре раза.
Квартира Марии Петровны встретила Сергея запахом жареных котлет и громким звуком телевизора. Мать сидела в кресле, закутавшись в плед, хотя в комнате было жарко.
— Наконец-то вспомнил про мать, — проворчала она вместо приветствия. — Я уж думала, совсем забыл дорогу.
Сергей поцеловал её в щёку и сел напротив.
— Мам, нам надо поговорить.
— Начинается, — Мария Петровна скрестила руки на груди. — Я уж знаю, с чем ты пришёл. Наябедничала твоя Ирка? Не нравится ей, что свекровь иногда заходит? Что ж, я всё поняла. Мешаю я вам. Старая, никому не нужная...
— Перестань, — Сергей устало потёр переносицу. — Никто не говорит, что ты мешаешь. Просто есть границы...
— Границы? — Мария Петровна всплеснула руками. — У матери с сыном? Ты слышишь себя? Это она тебя научила таким словам? А помнишь, как я ночами не спала, когда у тебя температура под сорок была? Как последнее отдавала, чтобы ты в институт поступил? А теперь — границы!
— Мам...
— Да, понимаю, — она резко встала, направилась к серванту и выдвинула ящик. — Вот, забирай.
Она протянула ключ от их квартиры.
— Только знай: когда она тебя бросит — а она бросит, такие всегда бросают — не приходи ко мне плакаться.
Сергей взял ключ и почувствовал, как внутри что-то обрывается. Раньше он всегда уступал, убеждая себя, что мать есть мать, что она одинока, что нужно терпеть. Но сегодня что-то изменилось.
— Её зовут Ирина, — тихо, но твёрдо сказал он. — И она моя жена. Если ты хочешь оставаться частью моей жизни, тебе придётся научиться уважать её. И нас как семью.
Глаза Марии Петровны расширились от удивления, а затем сузились в гневе.
— Вон, — процедила она сквозь зубы. — Вон из моего дома. Предатель.
Две недели тишины казались Сергею одновременно облегчением и пыткой. Ирина заметно расслабилась — впервые за долгое время она не вздрагивала от каждого звонка в дверь. Но Сергей ловил себя на том, что проверяет телефон: не звонила ли мать? Не писала ли?
Он не рассказал Ирине о последнем разговоре. Сказал только, что забрал ключи и объяснил матери правила.
На исходе второй недели молчания, вечером в пятницу, раздался звонок. Незнакомый номер.
— Сергей Николаевич? — спросил женский голос. — Вас беспокоит соседка вашей мамы, Анна Михайловна. Мария Петровна в больнице. Сердечный приступ.
В больничном коридоре пахло хлоркой и застарелым горем. Сергей сидел на жёстком стуле, глядя на закрытую дверь палаты. Врач сказал, что состояние стабилизировалось, но первые сутки критичны.
— Чай будешь? — Ирина протянула ему пластиковый стаканчик. Она приехала сразу, как только он позвонил.
— Спасибо, — он взял стаканчик, не поднимая глаз. — Ты не обязана здесь сидеть. У тебя завтра презентация.
— Перенесла, — она села рядом, плечом к плечу. — Как думаешь, нас пустят к ней?
Сергей покачал головой:
— Она вряд ли захочет тебя видеть.
— Меня — возможно. А тебя?
Он молча пожал плечами. Последние слова матери звенели в ушах: «Предатель».
Ирина положила руку ему на плечо:
— Она любит тебя, Серёж. Просто не умеет любить... правильно.
Дверь палаты приоткрылась, и вышла медсестра.
— Родственники Скворцовой? — она оглядела коридор. — Пациентка пришла в себя. Можно ненадолго зайти. Только без волнений!
Сергей встал, чувствуя, как колотится сердце. Ирина сжала его руку:
— Иди. Я подожду здесь.
Палата была маленькой и светлой. Мать лежала у окна, бледная, с кислородной трубкой в носу. Казалось, она постарела на десять лет за эти две недели.
— Мам? — Сергей осторожно приблизился к кровати.
Она медленно повернула голову. Несколько долгих секунд просто смотрела на него, а потом её глаза наполнились слезами.
— Сынок, — прошептала она. — Пришёл всё-таки.
Он осторожно взял её руку — сухую, в синяках от капельниц.
— Конечно пришёл. Как ты?
— Жива пока, — она слабо улыбнулась. — Не дождётесь.
Сергей невольно улыбнулся в ответ — даже сейчас она оставалась собой.
— Доктор говорит, тебе нужен покой. Никаких волнений.
— Вот и хорошо, — неожиданно согласилась мать. — Поволновалась уже достаточно. Хватит.
В её взгляде мелькнуло что-то новое — усталость? смирение?
— Знаешь, — продолжила она тихо, — когда сердце схватило, думала — всё, конец. И так обидно стало... Столько лет злилась, воевала. А с кем? Зачем?
Сергей молчал, не зная, что ответить. Он никогда не слышал от матери ничего подобного.
— Тебя Ирина привезла? — вдруг спросила она.
— Да.
— Пусть зайдёт.
Ирина вошла в палату, нервно теребя ремешок сумки. Мария Петровна окинула её долгим взглядом.
— Спасибо, что приехала, — наконец произнесла она. — Не думала, что придёшь.
— Как Вы себя чувствуете? — осторожно спросила Ирина.
— Паршиво, — честно ответила свекровь. — Но теперь буду выкарабкиваться. Сергей, оставь нас на минутку.
Он вопросительно взглянул на жену. Ирина едва заметно кивнула.
Оставшись наедине, женщины молчали. Мария Петровна разглядывала потолок, Ирина — свои руки.
— Я не умею по-другому, — наконец сказала Мария Петровна. — Всю жизнь так жила — боролась, контролировала. Когда муж ушёл, осталась одна с ребёнком. Выживала как могла. Привыкла, что всё сама, всё под контролем.
Она перевела дыхание и продолжила:
— А потом Серёжа вырос. И ты появилась. А я... не знаю, как иначе. Понимаешь?
Ирина подняла глаза:
— Понимаю. Но это не оправдание.
— И не прошу прощения, — Мария Петровна хмыкнула. — Просто говорю, как есть.
Снова повисло молчание, но уже другое — без враждебности, скорее задумчивое.
— Когда меня выпишут, — наконец сказала свекровь, — придётся кое-что менять. Доктор сказал — или меняю жизнь, или в ящик. А я ещё пожить хочу.
Она посмотрела прямо на Ирину:
— Ключ я больше не попрошу. И без звонка не приду. Обещаю.
Прошёл месяц. Марию Петровну выписали с длинным списком предписаний и запретов. Сергей предложил ей пожить у них, но она отказалась. Впервые за всё время не стала давить, манипулировать, взывать к сыновнему долгу.
— У себя поживу, — сказала она. — Справлюсь.
Сергей навещал её каждые два дня. Иногда с Ириной, иногда один. Странно, но мать действительно менялась. Меньше жаловалась, больше спрашивала. Даже записалась на курсы компьютерной грамотности для пенсионеров в местном клубе.
А потом случилось непредвиденное. В одну из суббот, когда они с Ириной собирались к матери на обед, позвонила соседка:
— Сергей Николаевич, тут такое дело... Мария Петровна в подъезде упала. Скорая уже едет. Кажется, нога...
— Перелом шейки бедра, — констатировал хирург. — В её возрасте это серьёзно. Операция, потом длительная реабилитация. Самостоятельно передвигаться сможет не скоро. Есть кому за ней ухаживать?
Сергей и Ирина переглянулись.
— Да, есть, — ответил Сергей. — Мы справимся.
— Ты уверен? — спросила Ирина, когда они вышли из больницы. — Это будет непросто. И долго.
Сергей остановился и повернулся к жене:
— Я понимаю, что прошу многого. Ты имеешь полное право отказаться. Мы можем нанять сиделку или...
Ирина покачала головой:
— Дело не в этом. Я просто хочу, чтобы ты понимал: если мы забираем её к нам, нам придётся установить чёткие правила. И соблюдать их. Всем. Включая тебя.
Сергей нахмурился:
— Что ты имеешь в виду?
— То, что ты не можешь быть буфером вечно. Либо мы как семья справляемся с этим вызовом, либо... — она не закончила фразу.
Сергей понимал, о чём она. Последние годы он балансировал между двумя женщинами, которых любил. Пытался всем угодить и в итоге не угождал никому. Разрывался, злился, чувствовал себя виноватым. Это не могло продолжаться.
— Ты права, — сказал он. — Больше никакого буфера. Мы поговорим с ней вместе. Всё проясним. И если она не сможет уважать наши правила...
— Что тогда? — тихо спросила Ирина.
Сергей глубоко вздохнул:
— Тогда придётся искать другое решение. Но я верю, что до этого не дойдёт.
Первые дни после выписки были самыми сложными. Мария Петровна, привыкшая командовать и всё контролировать, оказалась в беспомощном положении. Она не могла сама дойти до туалета, самостоятельно помыться, приготовить еду. Зависимость от помощи других приводила её в бешенство.
— Не так подушку кладёшь! — кричала она на Ирину. — И суп пересолила! Я же просила немного соли!
Ирина молча поправляла подушку и уходила на кухню. Возвращалась с другим супом.
— Вот, — говорила она спокойно. — Попробуйте этот.
Сергей метался между работой и домом. Пытался помогать, но часто только мешал отлаженному, хоть и напряжённому ритму, который установился между женщинами.
Однажды вечером он застал их за странным занятием. Мать сидела в кресле с планшетом в руках, а Ирина показывала ей, как пользоваться какой-то программой.
— Вот здесь нажимаете, — терпеливо объясняла Ирина. — И фотография увеличивается. А здесь можно добавить подпись.
— А как сохранить? — Мария Петровна щурилась, разглядывая экран.
— Вот эта кнопка, видите? С дискетой.
— Дискета, — хмыкнула свекровь. — Надо же, помню ещё такие. У Серёжи в детстве были.
Они обе подняли глаза, заметив Сергея.
— А, явился, — сказала мать. — Иди сюда, посмотри, что мы с Ириной делаем. Альбом семейный оцифровываем. Я тут старые фотографии нашла...
Сергей недоверчиво переводил взгляд с одной женщины на другую. Что-то изменилось, пока его не было. Какой-то сдвиг произошёл в их отношениях.
— Мы с Марией Петровной решили, — сказала Ирина, — что раз уж она временно не может заниматься своими обычными делами, то могла бы освоить компьютер. Тем более что курсы она начала до... происшествия.
— И знаешь, что я тебе скажу, — подхватила мать, — твоя жена — отличный учитель. Терпеливая. В отличие от некоторых.
Она посмотрела на сына с лёгким укором, но в её глазах мелькнул смешок.
— Как это произошло? — спросил Сергей у Ирины позже, когда они остались одни на кухне. — Ещё вчера вы едва разговаривали, а сегодня...
Ирина пожала плечами:
— Ничего особенного. Просто сегодня утром, когда я помогала ей с гигиеническими процедурами, она вдруг расплакалась. Сказала, что чувствует себя обузой. Что всю жизнь была сильной, а теперь вот — беспомощная, никому не нужная старуха.
Она помолчала, а потом продолжила:
— Знаешь, я вдруг поняла кое-что. Она ведь боится. Всю жизнь боялась — остаться одной, потерять контроль, стать ненужной. И я подумала — а чем я лучше? Я тоже боюсь. Боюсь, что она заберёт тебя, что разрушит нашу семью. Мы обе цепляемся за тебя, как за спасательный круг. А ты разрываешься.
Сергей обнял жену:
— И что ты ей сказала?
— Правду. Что я не хочу воевать. Что я устала от этой вражды. Что если мы продолжим так, то все трое будем несчастны. Особенно ты.
Прошло полгода. Мария Петровна уже могла передвигаться с ходунками. Врачи говорили о хорошей динамике. Она всё ещё жила с ними, занимая небольшую гостевую комнату.
Однажды Сергей вернулся домой раньше обычного и услышал с кухни смех. Там сидели Ирина, его мать и две незнакомые пожилые женщины.
— А, вот и Серёжа, — мать помахала ему рукой. — Знакомься, это Нина Аркадьевна и Валентина Степановна, мои подруги по компьютерному кружку. Мы тут проект обсуждаем.
— Проект? — переспросил Сергей.
— Да, представляешь, нам в клубе предложили создать онлайн-группу для пенсионеров района, — с энтузиазмом объяснила мать. — Обмен рецептами, объявления, взаимопомощь. Ирочка нам помогает с техническими деталями.
Сергей ошеломлённо смотрел на эту идиллическую картину. Ещё полгода назад он не мог представить, что эти женщины будут мирно сидеть за одним столом.
Вечером, когда гости ушли, а мать удалилась в свою комнату, Сергей спросил у Ирины:
— Как думаешь, у нас получилось?
— Что именно?
— Ну... наладить отношения. Ты и мама. Вы ведь теперь почти... подруги?
Ирина задумчиво покачала головой:
— Не сказала бы, что подруги. Скорее... союзники. Мы обе поняли, что для нас важно. Ей — не терять связь с тобой и оставаться нужной. Мне — сохранить нашу семью и моё место в ней. И мы обе хотим, чтобы ты был счастлив.
Она помолчала и добавила:
— Знаешь, твоя мама однажды сказала мне кое-что важное. Она сказала: «Я воевала всю жизнь — с бедностью, с одиночеством, с болезнями. И победила. А теперь пора сложить оружие. Война закончилась».
Сергей обнял жену:
— Звучит почти как перемирие.
— Почти, — улыбнулась Ирина. — Но знаешь, иногда этого достаточно.
Через месяц Мария Петровна объявила, что возвращается в свою квартиру.
— Но ты ещё не полностью восстановилась, — возразил Сергей.
— Достаточно восстановилась, — отрезала мать. — Я стара, но не немощна. Справлюсь.
Она помолчала и добавила:
— К тому же, вам с Ириной нужно своё пространство. Я это понимаю.
Перед отъездом она отвела Ирину в сторону:
— Спасибо, — сказала она, глядя куда-то в сторону. — За всё. Я знаю, это было непросто.
Ирина кивнула:
— Мы справились.
— И ещё, — Мария Петровна наконец посмотрела ей прямо в глаза. — Я рада, что у Серёжи есть ты. Он... заслуживает счастья.
Это было не извинение и не признание в любви. Просто констатация факта. Но для них обеих это значило больше, чем любые пышные фразы.
Их жизнь не стала сказкой. Мария Петровна не превратилась в идеальную свекровь. Она всё ещё могла съязвить, всё ещё иногда пыталась командовать. Но теперь было иначе. Теперь она звонила перед визитом. Теперь она не приходила каждый день. Теперь она спрашивала, прежде чем что-то менять в их доме.
А Ирина научилась не воспринимать каждое замечание свекрови как личное оскорбление. Научилась видеть за колючестью страх и одиночество. Не любить — пока нет. Но понимать — да.
Сергей наблюдал за этими переменами с тихой радостью. Впервые за долгое время он не чувствовал себя разорванным на части. Впервые не нужно было выбирать.
Однажды вечером, когда они с Ириной лежали в постели, она вдруг спросила:
— А знаешь, что самое странное во всей этой истории?
— М-м?
— То, что в конечном счёте мы обе хотели одного и того же, — задумчиво сказала Ирина. — Быть любимыми. Быть нужными. Быть частью семьи.
Сергей притянул её ближе:
— И обе получили то, чего хотели?
Ирина улыбнулась:
— Возможно. По крайней мере, теперь у нас есть шанс.
За окном шумел ночной город. Где-то там, в своей квартире, его мать, наверное, сидела за компьютером, работая над своим «проектом». А здесь, рядом с ним, была его жена. И обе теперь занимали в его жизни то место, которое должны были занимать. Не воюя за территорию, не вытесняя друг друга.
Не идеально. Но достаточно хорошо.