– Отстань со своими врачами! Бог не дал – значит, так надо, – это его коронное.
А сам-то. Взгляд вечно тяжёлый, будто она ему что-то должна, она же пекарь, а не инкубатор. За эти мысли ей было самой стыдно, но куда деваться.
Каждое утро она поднималась затемно, замешивала тесто, слушала, как просыпается город, и думала: когда-нибудь и в моей жизни наступит рассвет, но пока был только бесконечный сумрак быта.
На кухне старой двушки она крутилась словно белка в колесе. Пока Игорь смотрел телевизор, поглощённый новостями спорта, Вера собирала со стола крошки после его ужина, мыла посуду, раскладывала бельё.
– Игорь, ты бы хоть кран в ванной подтянул, – как-то сказала она. – Капает же всю ночь.
Он только махнул рукой:
– Да ладно тебе, Вера. Что я, сантехник, что ли? Завтра сам перестанет. Или соседа попроси. – усмехнулся он.
И это «соседа попроси» отдавало такой безысходностью, что Вера просто замолкала. Ни на что он не реагировал. На её попытки поговорить о чём-то личном, о том, что «мы отдаляемся», он лишь отвечал: «Что ты опять начинаешь? Нормально же сидели. Иди отдохни, завтра на работу рано». И она уходила в свою спальню.
В пекарне было её спасение. Здесь, среди мешков с мукой и тёплых печей, она чувствовала себя нужной. Баба Нюра, постоянная покупательница, седая, но очень живая старушка, каждый день приходила за свежими сайками.
– Эх, Верочка, золотые у тебя руки! – вздыхала она, принимая тёплый пакет. – Ну, просто клад, а не женщина! Да мужчине-то, главное, чтобы тепло было, да сытно, а чего ещё им надо? У меня-то мой, царство ему небесное, тоже всё ворчал, а я ему пирожки, желудок наберёт и ворчать перестанет.
Вера лишь слабо улыбалась. Баба Нюра не знала всей правды, но её слова, хоть и наивные, давали Вере крошечную, но такую необходимую поддержку.
Год назад, после очередного праздника, когда Игорь, выпивший, снова завёл свою песню – «Вон, у всех дети, а ты мне даже сына родить не можешь!» – лопнула последняя тонкая ниточка, связывающая с надеждой. Он, конечно, забыл утром, что говорил.
А она помнила каждое слово.
Игорь к врачам не пойдёт, это ясно. Мужик он простой, деревенский, стыдно ему. А ей что делать? Прозябать всю жизнь под его укорами? И Вера решилась. Тайно. Взяла несколько кредитов.
Поехала не в больницу, а к бабке Матрёне, которую ей «знающие люди» посоветовали. Дорога на поезде в плацкарте, казалась бесконечной. Ночной стук колёс, приглушённые разговоры попутчиков. Рядом сидела женщина лет сорока, с усталым лицом, но в глазах – такая же отчаянная надежда.
– Куда путь держите? – негромко спросила Вера не выдержав.
– Да вот, к одному целителю еду, – вздохнула попутчица. – Сын болеет, врачи руками разводят. А тут посоветовали. Вдруг поможет?
Вера кивнула.
– Я тоже, – прошептала она. – К одной… знахарке. За помощью.
– Нам бы только верить, – грустно сказала женщина. Лишь бы помогло.
Стыд жёг Веру. Она, взрослая, разумная женщина, едет к бабке-знахарке, как деревенская простушка! Но отчаяние было сильнее стыда.
Деревня глухая, изба покосившаяся. Бабка Матрёна, сгорбленная, с проницательными глазами, поила Веру горькими травами, что-то шептала над ней. Запахи трав смешивались с запахом старого дерева и дыма.
Бабка окуривала её дымом, водила руками над животом, приговаривая что-то на старославянском. Вера отчаянно цеплялась за каждое слово. За «лечение» взяла почти все деньги.
Попытка, конечно, провалилась, Вера вернулась домой опустошённая. С огромными долгами за несбывшееся чудо и с ещё более тяжёлым камнем на душе. Она замолчала и замкнулась, спрятала свою тайну и свою боль глубоко-глубоко, под толстым слоем равнодушия. Чтобы никто не добрался.
Жизнь продолжалась, но вкус её потерялся.
Игорь это чувствовал. Его, наверное, раздражала её вечная «хандра». В её молчании он видел упрёк и нашёл себе другую. Молодую кассиршу, яркую, простую, без «загонов». С такими, как Оксана, всё легко, смех, танцы, без лишних мыслей.
Однажды Вера шла из пекарни в обеденный перерыв. Решила зайти в тот самый супермаркет, где работал Игорь. Взять молока да хлеба. Возле касс увидела его, своего мужа, который должен быть на работе. Он стоял рядом с молодой девицей, явно заигрывая.
Та громко смеялась, откидывая назад свои крашеные волосы. Вера узнала её – Оксана, кассирша из соседнего отдела. Наглая, с ярким макияжем и хищным взглядом. Вера просто прошла мимо, не поднимая глаз. Игорь не заметил её. А если бы и заметил, то что?
– Ну что ты с ней возишься? – услышала Вера однажды голос Оксаны, когда случайно задержалась у дверей магазина, дожидаясь, пока Игорь закончит смену. – Старая уже, бездетная, нам с тобой детей нарожать надо, а не её проблемы решать!
Бездетная. Это было самое больное, она стиснула зубы и пошла домой.
Когда Игорь объявил о разводе, Вера молча согласилась. Даже вздохнула с облегчением. Ни скандалов, ни криков. Она сама помогла ему собрать вещи, сложила его старые свитера, рыбацкие снасти. Он ушёл.
Вера осталась одна. В опустевшей «двушке». С работой от зари до зари. Надо было отдавать долги, за те кредиты. Каждый месяц отсылала часть зарплаты.
Жизнь Игоря с Оксаной, как он думал, должна была быть праздником, но праздник быстро закончился. Оксана требовала, новые платья, развлечения, кафе, поездки на юг. «Нам бы для себя пожить!», – говорила она, когда он заводил речь о детях, а Игорь всё равно хотел детей.
Всё равно, пусть и не признавался в этом, он чувствовал себя выжатым, словно лимон. С Оксаной было шумно, весело, но не было покоя. Не было той тишины и уюта, что были в его старой «двушке», которую он так легко покинул.
Прошло полгода. Пустая сторона кровати, тихие вечера на кухне с чашкой чая. Но она держалась. Долги. Они, словно привязь, держали её в этом мире.
Однажды вечером, когда Игорь сидел в своей охранной будке, к нему зашёл старый друг – дальнобойщик Михалыч. Они не виделись сто лет, обнялись, как братья. Михалыч вытащил из сумки бутылку коньяка. «Ну, за встречу!».
Коньяк был добрым, разговоры – душевными.
– Слышь, Игорь, – Михалыч отпил, крякнул. – Я тут на днях Веру твою подвозил. Из области. У неё ж там мама болеет, что ли? Я удивился, она ж не говорила.
Игорь едва не поперхнулся.
– Какая мама? Моя мама умерла давно. А у неё только брат в другом городе.
– Да ну? – Михалыч недоумённо пожал плечами. – Она ж сказала, что каждый месяц туда мотается, в больницу. Сказала, после «лечения» у какой-то бабки-знахарки здоровье сильно подкосилось. Теперь вот по врачам бегает, долги отдаёт…
Все складывалось в одну страшную, безобразную картину. Она пошла на это. На это унизительное, дремучее «лечение» у какой-то бабки. Ради него.
И он. Вместо того чтобы быть рядом, бросил её. Одну. С долгами.
Слова Михалыча, словно удар кувалдой, разнесли вдребезги всё его благополучие. Животный, мужицкий стыд накрыл его волной. Он сжал кулаки. Как он мог быть таким слепым?
Он не побежал к ней. Не мог смотреть ей в глаза.
Игорь начал действовать. Он брал дополнительные смены в супермаркете. Ночами халтурил, разгружал вагоны. Вспомнил молодость, когда был речником, грузчиком. Спина болела, руки ныли. Но он работал. Работал до изнеможения, до седьмого пота. Ел плохо, спал урывками. Копил деньги.
Оксана была недовольна. «Что ты как папа Карло? Денег всё равно мало!». Он её не слушал, уму было всё равно, в голове стучало одно: Вера. Долги. Вина.
Однажды утром он пришёл в пекарню. Запах тёплого хлеба и корицы ударил в нос. Вера стояла за прилавком, накладывая горячие булочки в пакет для покупателя. Увидела его, побледнела, руки с булочками замерли. Взгляд её был настороженным, почти испуганным.
Покупатель ушёл. Остались они двое.
Игорь молча, не отрывая взгляда от её лица, положил на прилавок толстую пачку денег. Купюры были смятые, потрёпанные. Но их было много.
– Тут всё, – сказал он хрипло. – За долги твои. И ещё сверху.
Он не сказал «прости», просто смотрел на неё. В его глазах было столько боли и раскаяния, что у неё перехватило дыхание. Она смотрела на деньги, на его уставшее лицо. Взяла пачку, прокрутила в руках, не веря. Это было столько, сколько она отдавала бы ещё почти год.
– Что это? – голос её дрожал. – Зачем?
Он молчал.
– Я завтра к врачу записался, – добавил он еле слышно. – Сам. Все анализы сдам.
И в её глазах, впервые за долгое время, появились слёзы. Словно лёд в её душе начал таять, а она чувствовала, как по телу разливается непривычное тепло.
Она не взяла деньги.
– Не надо, – сказала она тихо. Голос дрожал. – Я сама справлюсь.
Он не ушёл. Не настаивал на деньгах.
– Тогда я тебе помогу, – сказал он. – Просто помогу.
И он начал приходить каждый вечер. Молча чинил скрипучую дверь в пекарне, которую все руки не доходили починить. Прибивал отвалившуюся полку, на которую Вера боялась что-то ставить.
Установил новую лампочку в подвале, куда Вера спускалась со страхом, а теперь там стало светло. Привёз ей мешок лучшей муки, «достал по-свойски» через знакомых дальнобойщиков.
Мука была такая белая и рассыпчатая. Он просто приходил после своей охранной смены и помогал ей. Таскал мешки с мукой, подметал пол, выносил мусор. Делал то, что раньше было только её заботой.
Иногда они просто сидели на кухне после закрытия пекарни. Пили чай. Говорили о пустяках. О погоде, ценах, о том, что у соседей забор покосился. Обо всём, кроме самого важного.
Вера сначала была напряжена, потом удивлена, а потом начала привыкать к его присутствию и помощи. Ловила себя на мысли, что ждёт его вечерами.
У них была небольшая дача за городом, с маленьким, заросшим огородом, куда она давно не добиралась. Он же порой ездил туда, сажал картошку, помидоры. Однажды, когда он пришёл, держа в руках пару спелых помидоров, Вера улыбнулась.
– Тебе не скучно там, на огороде? – спросила она.
– Нормально, – ответил он, передавая ей помидоры. – Главное, что не один.
И в этом простом ответе было так много, что Вера почти поверила.
– А Оксана? – тихо спросила она.
Игорь вздохнул.
– Оксана… Мы разные. Она хочет праздника. А я… я хочу тишины и покоя с тобой.
Однажды, когда она, совсем уставшая, сидела после смены за столом, положив голову на руки, он молча поставил перед ней кружку горячего молока. С мёдом. Точно так, как делала её покойная мама, когда Вера болела в детстве. Горячий пар обволакивал её лицо, а сладкий, знакомый запах успокаивал.
– Откуда ты знаешь? – шепнула она, и по щекам потекли горячие слёзы. Не боли, не обиды, а просто – облегчения.
Игорь молча присел рядом, обнял её. Крепко, словно защищая от всего мира.
– Я помню, – ответил он.
И в этой простой фразе – всё его раскаяние и вся её надежда. Они не знали, будут ли снова вместе, как раньше. Слишком много было пережито, но он перестал быть слепым. А она перестала быть одна со своей болью.