Лариса Ивановна привыкла, что весь мир вращался вокруг неё. Это было не столько убеждение, сколько теория её бытия.
В шестьдесят пять лет характер женщины, и в молодости не отличавшийся лёгкостью, закалился до состояния кремня.
Её муж ушёл давно, сбежав, как она считала, к "какой-то дуре", а на самом деле – к тишине и спокойствию.
Друзья понемногу рассосались по своим семьям и проблемам, не выдерживая постоянной критики, вечного недовольства и язвительных комментариев Ларисы Ивановны.
Однако женщину это не смущало. Она была уверена: если мир не вращается вокруг, нужно его заставить это сделать с помощью скандалов, обид и манипуляций.
Её сын Арсений, тридцатипятилетний успешный IT-специалист, с юности выстроил прочный внутренний щит против материнских атак, но даже он иногда давал трещину.
Жена мужчины Ольга, мягкая, но принципиальная женщина, щит не имела и после каждого общения с свекровью чувствовала себя так, будто её пару раз пропустили через мясорубку.
В прохладный осенний вечер женщина налила в две высокие пиалы зелёный чай и поставила на низкий столик рядом с диваном, где растянулся уставший после рабочего дня Арсений.
— Сейчас звонила Тамара Ивановна, — сказала женщина, присаживаясь рядом и подтягивая к себе ноги.
— Тётя Тома? Что-то случилось? — Арсений оторвался от телефона, насторожившись.
Его тётя, младшая сестра Ларисы Ивановны, была женщиной излишне доброй и довольно безобидной.
— Приглашает через две недели на свой юбилей, шестьдесят лет. Будет праздник: теплоход, потом кафе...
— Здорово! Обязательно сходим. Маму, наверное, тоже позовёт, они же сестры...
— В том-то и дело, — Ольга вздохнула. — Арсений, я не могу. Я просто не вынесу ещё одного праздника в её компании. Помнишь день рождения Насти? Она весь вечер критиковала мою стрижку, твою работу, интерьер ресторана, подарок племянницы… Я потом неделю отходила.
Арсений положил телефон на грудь и с задумчивым видом уставился на потолок.
— Оль, я понимаю, но это же тётин юбилей. Мама же её сестра, естественно она маму позовёт.
— Естественно для нормальных семей, а у нас это неизбежно превратится в токсичный цирк. Ты же и сам это знаешь,... Я просто хочу один раз сходить на нормальный праздник и не чувствовать себя после него как выжатый лимон. Я… я сама ей позвоню и скажу, что мы с радостью придём, но если там не будет Ларисы Ивановны. Надеюсь, ты меня поймешь. Или иди один...
— Ты уверена? Это будет выглядеть как ультиматум,— Арсений сел, обнял её за плечи.
— Это и есть ультиматум. Но только для Тамары Ивановны. Для твоей матери это просто информация: её нежелание быть человеком имеет свои последствия...
Ольга набрала номер Тамары Ивановны на следующий день, с утра, набравшись решимости.
— Тамара Ивановна, здравствуйте, спасибо за приглашение, мы с Арсением с огромной радостью придём....
— Оленька, милая, как я рада! — послышался в трубке искренний, добрый голос.
— Но при одном условии… — Ольга сделала глубокий вдох. — Только, пожалуйста, не обижайтесь. Если вы планируете позвать Ларису Ивановну, то мы, к огромному сожалению, вынуждены будем отказаться. Мне очень жаль, что это звучит так грубо, но я больше не могу проводить праздники в её обществе. Для меня это не отдых, а тяжёлое испытание.
На той стороне провода повисла тишина. Женщина, казалось, была немного в шоке.
— Оля, я… я понимаю, — наконец сказала Тамара Ивановна. Голос её зазвучал задумчиво и печально. — Честно говоря, я сама не была уверена… У нас с ней сложные отношения. Она и меня постоянно критикует, всем недовольна. Спасибо, что сказала прямо. Я подумаю.
Ольга положила трубку с чувством вины, смешанным с облегчением. Через час раздался звонок.
— Оленька, я всё обдумала. Вы мои гости. Я очень хочу, чтобы на моём празднике были люди, с которыми мне хорошо и которых я рада видеть. Я Ларису не приглашу. Скажу, что отмечаю в очень узком кругу.
Юбилей удался на славу. Тёплый сентябрьский вечер, теплоход, огни города, отражающиеся в тёмной воде, вкусная еда, смех.
Тамара Ивановна сияла. Арсений и Ольга танцевали на палубе теплохода, окончательно расслабившись.
Вернувшись домой, женщина выложила в социальную сеть несколько фотографий: они с Арсением на фоне заката, улыбающаяся именинница, общий стол с гостями, и подписала: "Праздник души! С днём рождения, Тамара Ивановна!"
Это и стало ее фатальной ошибкой. Через два дня у Арсения зазвонил телефон. На экране высветилось имя "Мама". Он взглянул на Ольгу, которая читала на кухне, и вышел в гостиную.
— Алло, мам?
— Мам? Какая я тебе мама?! — в трубке зашипел ледяной, дрожащий от ярости голос. — У тебя, я смотрю, появилась новая мама! Тамара! Тамара Ивановна! Предатель!
— Мама, о чём ты?
— Не притворяйся, свинья беспамятная! Я всё видела! В интернете всё видела! Торжество! Теплоход! Все в сборе! А меня, сестру, даже не соизволили позвать! Это ты её надоумил, да? Чтобы твоя дурковатая жена почувствовала себя комфортнее? Вы все против меня! Все ополчились!
— Мама, при чём тут я? Тетя Тома сама приняла решение, кого приглашать на свой день рождения. Это её право, — Арсений прислонился лбом к холодному стеклу балконной двери.
— Её право? Её право отрезать родную сестру?! А твоё право — предать родную мать? Иди к своей новой семье! Ты мне больше не сын! Я тебя больше знать не хочу и чтобы духу твоего здесь не было! Ни звонков, ни визитов! Живите себе счастливо, твapи!
Затем раздался щелчок — женщина сбросила звонок. Арсений постоял ещё минуту, глядя на уличное движение внизу.
Он почувствовал знакомую тяжесть в груди — смесь вины, стыда и бессильной злости.
В расстроенных чувствах он вернулся на кухню. Ольга посмотрела на него с вопросом в глазах.
— Твоя мама?
— Да, — он присел на стул и провёл рукой по лицу. — Она увидела фотографии, взбесилась и обозвала меня предателем. Сказала, что я ей больше не сын, и запретила появляться на пороге ее дома.
Ольга молча подошла к мужу, обняла его сзади и прижалась щекой к его голове.
— Прости. Это из-за моих фото.
— Не из-за фото, а из-за неё самой. Если бы не фото, она нашла бы другой повод. Она как будто ждала его.
Прошла неделя
Лариса Ивановна не звонила. Арсений, движимый сыновним долгом и остатками надежды, попытался позвонить сам.
Она сбросила вызов, и тогда он написал сообщение: "Мама, давай поговорим. Не нужно так".
Ответ от Ларисы Ивановны пришёл мгновенно: "Мне не с кем разговаривать. У меня нет сына".
Выждав ещё неделю Арсений, поехал к матери, купив по дороге её любимых эклеров.
Дверь Лариса Ивановна открыла через цепочку. В щели было видно одно её холодное, осунувшееся лицо.
— Ты чего пришёл? Кому ты тут нужен?
— Мам, хватит. Открой. Давай поговорим как взрослые люди.
— У меня нет взрослого сына. У меня был сын, но он умер для меня, ушёл на теплоходе праздновать с чужими людьми. Убирайся.
Она захлопнула дверь. Арсений постоял на площадке, потом поставил коробку с эклерами у двери и ушёл.
В тот вечер он вернулся домой мрачнее тучи. Ольга молча налила ему немного коньяка.
— Я больше не буду... не поеду к ней, — тихо сказал он. — Я сделал всё, что мог. Она сама выбрала этот путь. Сама оттолкнула всех, кто был к ней хоть как-то привязан. Тётю Тому, отца, своих подруг… Теперь и меня. Бегать за ней, упрашивать, чтобы она позволила мне быть её сыном… Я не буду. Значит, так тому и быть.
Ольга посмотрела на мужа с болью. Она видела, как ему тяжело, но видела и твёрдое решение в его глазах, к которому он шёл годами.
— Она ведь несчастна, — прошептала Ольга.
— Да, — кивнул Арсений. — И делает несчастными всех вокруг. У меня есть ты, есть наша жизнь. Я не позволю ей разрушить и её.
Прошёл еще месяц
Лариса Ивановна жила в своей квартире, кипя от обиды и лелея свою праведную ярость.
Иногда она брала в руки старую фотографию, где маленький Арсений обнимал её за шею и беззаботно смеялся.
В такие моменты по её щекам текли слёзы. Но она тут же яростно их смахивала. Нет, она была права.
Все они были против неё. Весь мир. Она одна против всех. Именно так считала Лариса Ивановна.