«Меня вышвырнули, как щенка», — рыдала её внучка Оля, когда бездушные менеджеры из фирмы «Горизонт-Строй» растоптали её мечту об открытии своей кондитерской. Сердце Нины Петровны разрывалось от боли за единственную кровиночку. Возвращаясь домой в тот вечер, она увидела у заброшенного кинотеатра замерзающего мужчину в обносках. Движимая состраданием, она подошла и отдала ему свой ужин, принесенный из дома. Старушка просто хотела согреть несчастного, не догадываясь, что в этот самый момент она кормит с рук того самого владельца «Горизонта», который только что лишил её внучку последней надежды. Она и представить не могла, что этот её поступок запустит цепь невероятных событий, которые изменят их жизни навсегда.
***
Октябрь в этом году выдался на удивление сухим и тихим. Он не плакал холодными дождями и не завывал промозглым ветром, а лишь мягко устилал тротуары ковром из багряных и золотых листьев. Нина Петровна, невысокая сухонькая женщина с копной совершенно седых волос, уложенных в аккуратный пучок, возвращалась из районной библиотеки. В её авоське, помимо двух увесистых томов исторических романов, лежал термос с горячим чаем с чабрецом и несколько бутербродов с сыром — её неизменный обеденный набор. Всю жизнь проработав в этой самой библиотеке, она и на пенсии не могла отказать себе в удовольствии приходить сюда, чтобы посидеть в тишине читального зала.
Её путь лежал через небольшой сквер, в центре которого возвышалось заброшенное здание старого кинотеатра «Аврора». Когда-то здесь кипела жизнь, крутили лучшие советские и зарубежные фильмы, а по вечерам собиралась молодежь. Теперь же облупившийся фасад с пустыми глазницами окон и выцветшей афишей, застрявшей где-то в семидесятых, наводил лишь тоску. У подножия массивных ступеней, на холодном граните, сидел мужчина. Он обхватил колени руками и смотрел куда-то вдаль, на суетливый проспект. Одежда на нем была потрепанной: старая, но когда-то явно дорогая осенняя куртка, выцветшие джинсы и стоптанные ботинки. Длинные темные волосы спутались, а на лице пробивалась густая щетина, делая его старше своих лет. Но было в нем что-то, что не вязалось с образом обычного опустившегося человека. Не было в его позе ни озлобленности, ни попрошайнической покорности. Лишь какая-то вселенская усталость и глубокая, тихая печаль в глазах.
Нина Петровна остановилась. Сердце, привыкшее сострадать — то ли из-за прочитанных книг, то ли из-за врожденной мягкости характера, — жалостливо сжалось. «Простудится ведь, так сидеть на камне», — подумала она. Поколебавшись мгновение, она подошла ближе.
«Молодой человек, простите за беспокойство», — тихо начала она. Мужчина вздрогнул, словно очнувшись от глубоких мыслей, и поднял на неё глаза. Взгляд был ясным, осмысленным, даже пронзительным. «Вы, верно, замерзли. Возьмите, выпейте горячего чаю. Он с чабрецом, хорошо согревает».
Она достала из авоськи термос и один из своих бутербродов, завернутый в салфетку. Мужчина сперва удивленно посмотрел на неё, потом на скромное угощение. В его взгляде промелькнуло что-то похожее на смущение.
«Спасибо вам большое, — его голос оказался неожиданно низким и приятным, без малейшего намека на хрипоту или пьяную развязность. — Не стоило беспокоиться».
«Ну что вы, какое же это беспокойство, — отмахнулась Нина Петровна, присаживаясь на край скамейки неподалеку. — Смотрю, вы на это здание так пристально глядите. Любуетесь архитектурой?»
Он усмехнулся, и уголки его губ тронула едва заметная улыбка. «Можно и так сказать. Интересный образец сталинского ампира с элементами конструктивизма. Жаль, что в таком состоянии. Из него мог бы получиться великолепный культурный центр. Тут акустика, должно быть, потрясающая».
Нина Петровна изумленно приподняла брови. Такие слова она никак не ожидала услышать от человека, сидящего на холодных ступенях в поношенной одежде. Он говорил как архитектор или искусствовед.
«Вы в этом разбираетесь?» — с неподдельным интересом спросила она.
«Так, немного, — уклончиво ответил он, отпивая чай из крышки-стаканчика. — Дилетантский интерес. Спасибо, чай и правда чудесный». Он с аппетитом съел бутерброд, стараясь делать это аккуратно. Нина Петровна заметила на его запястье, выглянувшем из-под рукава куртки, ремешок от часов. Самих часов не было видно, но ремешок был из дорогой, потертой кожи. Еще одна деталь, не вписывающаяся в общую картину.
Они помолчали. Мужчина, казалось, снова погрузился в свои мысли.
«Меня Нина Петровна зовут», — решилась нарушить тишину женщина.
«Дмитрий», — коротко ответил он, не отрывая взгляда от фасада «Авроры».
«Вы не отчаивайтесь, Дмитрий, — вдруг сказала она, сама не зная, почему. — Жизнь — она как зебра. Сегодня полоса черная, а завтра, глядишь, и белая наступит. Главное — не падать духом».
Он медленно повернул голову и посмотрел на неё долгим, внимательным взглядом, будто пытаясь заглянуть в самую душу. «Спасибо вам, Нина Петровна. За чай и за добрые слова. Иногда они нужнее хлеба».
Он поднялся, вернул ей пустую крышку-стаканчик и, кивнув на прощание, медленно побрел в сторону старых дворов за кинотеатром. Нина Петровна долго смотрела ему вслед, и на душе у неё было тревожно и в то же время как-то светло. Этот странный, печальный мужчина с глазами мыслителя и познаниями архитектора не выходил у неё из головы.
***
Квартира Нины Петровны, маленькая двушка в старой «сталинке», всегда была наполнена двумя запахами: старых книг и свежей выпечки. Первым была пропитана гостиная, где вдоль стен выстроились стеллажи с книгами, вторым — крохотная кухня, вотчина её внучки Ольги.
Оля была смыслом жизни Нины Петровны. Родители Оли погибли в автокатастрофе, когда девочке было всего десять, и бабушка воспитывала её одна. Сейчас Оле было двадцать четыре. Она была живой, лучезарной девушкой с рыжеватыми волосами, вечно собранными в небрежный пучок, и руками, почти всегда испачканными в муке или шоколаде. Ольга была кондитером от Бога. Её торты, пирожные и эклеры были не просто десертами, а настоящими произведениями искусства.
Окончив с красным дипломом престижный кулинарный колледж, на который бабушка потратила все свои скромные сбережения, Оля горела одной мечтой — открыть свою маленькую, уютную кондитерскую-кофейню. Она уже и название придумала — «Сладкие истории». Но мечты разбивались о суровую реальность. Банки отказывали в кредите молодой девушке без залогового имущества и стабильного дохода, а аренда подходящего помещения в хорошем месте стоила баснословных денег.
В тот вечер Нина Петровна застала внучку на кухне в расстроенных чувствах. На столе стоял очередной шедевр — муссовый торт, покрытый зеркальной глазурью, в которой отражались звезды. Но сама Оля сидела, понуро опустив плечи, и бездумно водила пальцем по рассыпанной муке.
«Оленька, что случилось? Опять отказ?» — тихо спросила Нина Петровна, кладя руку ей на плечо.
Оля тяжело вздохнула. «Хуже, бабуль. Я нашла идеальное место. Помнишь, я рассказывала? На углу Лесной и Садовой, там раньше был книжный магазин. Маленькое, уютное, с большими окнами. Проходимость отличная. Я уже представила, как поставлю там столики, повешу гирлянды…»
«Так это же чудесно!» — обрадовалась было Нина Петровна.
«Было бы, — горько усмехнулась Оля. — Я сегодня встречалась с представителем собственника. Это какая-то крупная строительная компания, «Горизонт-Строй». Он посмотрел на меня как на умалишенную. Сказал, что у них очередь из сетевых аптек и банков на это место, а я со своими тортиками лезу. Даже бизнес-план смотреть не стал. «Девушка, — говорит, — мы серьезная организация, нам нужны надежные арендаторы, а не ваши девичьи фантазии». Так обидно, бабуль, до слез».
Она уткнулась в бабушкино плечо, и её плечи задрожали от беззвучных рыданий. Нина Петровна гладила её по голове, а у самой сердце кровью обливалось. Она видела, как горит её внучка своим делом, сколько сил и души вкладывает в каждое пирожное. Видела, как она ночами сидит над новыми рецептами, как её глаза светятся, когда у неё получается особенно сложный десерт. И видеть сейчас её отчаяние было невыносимо.
«Ну-ну, моя хорошая, не плачь, — успокаивала она. — Ну, не получилось с этим местом, значит, найдется другое, еще лучше. Не могут же все быть такими черствыми сухарями».
«Дело не только в месте, бабуль, — всхлипнула Оля, отстраняясь. — Я ведь в долгах как в шелках. За учебу, за инвентарь… Я брала заказы на дому, думала, скоплю стартовый капитал, но это копейки. Если я в ближайшие полгода не откроюсь, мне придется все продать и пойти работать на кондитерскую фабрику — стоять у конвейера и украшать розочками тысячи одинаковых тортов по одному шаблону. И тогда прощай, мечта. Прощай, творчество, здравствуй, бездушная рутина».
Она посмотрела на свой великолепный торт, и в её взгляде была такая безнадежность, что Нина Петровна почувствовала, как холод пробежал по её спине. Она понимала, что дело не в деньгах. Дело было в угасающей надежде. Её талантливая, яркая девочка была на грани того, чтобы сдаться.
«Ничего, мы что-нибудь придумаем, — твердо сказала Нина Петровна, хотя сама не имела ни малейшего понятия, что именно можно придумать. — А ну-ка, давай пить чай с твоим шедевром. Нельзя, чтобы такая красота пропадала зря».
Они сидели на маленькой кухне, ели невероятно вкусный торт, и обе пытались делать вид, что все хорошо. Но горький привкус отчаяния был сильнее аромата ванили и шоколада. Вечером, когда Оля уже спала, Нина Петровна достала из шкатулки старые фамильные драгоценности — мамины сережки и тоненькое обручальное кольцо. Этого не хватило бы даже на месяц аренды. Она беспомощно опустила руки. Впервые в жизни она чувствовала себя абсолютно бессильной.
***
Нина Петровна стала встречать Дмитрия у старого кинотеатра почти каждый день. Он появлялся там после обеда, садился на те же ступени и подолгу смотрел на городскую суету, словно был не её частью, а лишь сторонним наблюдателем. Нина Петровна, идя в библиотеку или возвращаясь из неё, всегда подсаживалась на скамейку неподалеку. Иногда она приносила ему горячий суп в термосе или свежую выпечку внучки. Он принимал угощения с тихой, сдержанной благодарностью, но денег, которые она однажды попыталась ему предложить, не взял категорически.
«Не нужно, Нина Петровна, правда. У меня все есть», — сказал он тогда так твердо, что она смутилась и больше не пыталась.
Они мало говорили о его прошлом. На все её осторожные вопросы он отвечал уклончиво или отшучивался. Зато он с большим интересом слушал её рассказы о книгах, о забавных случаях из её библиотечной практики, о внучке Оле и её кондитерских талантах.
«Вы так о ней рассказываете, что мне кажется, я уже пробовал все её пирожные на вкус», — однажды улыбнулся он.
Иногда она приносила ему книги. К её удивлению, он отказывался от легких детективов и любовных романов, которые она подбирала, чтобы «отвлечься», и просил что-то серьезное. Так, они «прошли» всего Ремарка, обсуждая горечь «потерянного поколения», а потом переключились на русскую классику. Дмитрий обнаруживал поразительную начитанность и глубину суждений.
«Знаете, Нина Петровна, — сказал он как-то, возвращая ей том Достоевского, — мне кажется, Раскольников разделил людей на «тварей дрожащих» и «право имеющих» не от гордыни, а от бессилия. Когда ты видишь вокруг столько несправедливости и не можешь ничего изменить, в голове начинают рождаться чудовищные теории, оправдывающие твое право на бунт».
Он говорил это, глядя на проносящиеся мимо дорогие иномарки, и Нина Петровна чувствовала в его голосе неподдельную боль. Она все больше убеждалась, что за его нынешним положением скрывается какая-то личная драма, глубокий внутренний надлом.
Осень подходила к концу. Дни становились короче, а ночи — холоднее. Первый иней посеребрил опавшие листья. Дмитрий стал выглядеть хуже: он осунулся, под глазами залегли темные круги, его часто бил кашель. Нина Петровна беспокоилась, где он проводит холодные ночи. Однажды она увидела, как он скрылся в проеме заколоченной двери, ведущей в подсобные помещения кинотеатра. Видимо, он нашел себе убежище там, в холодных, заброшенных недрах «Авроры».
«Дмитрий, вам нужно в тепло, — говорила она ему. — Так ведь и до воспаления легких недолго. Может, пойти в социальный центр? Вам помогут, хотя бы временно…»
«Нет, Нина Петровна, спасибо, — качал он головой. — Мне не нужна помощь. Мне нужно… подумать. А здесь, в тишине, хорошо думается. Шумный город отвлекает».
Однажды, когда зарядил мелкий, холодный дождь, она пришла в сквер, закутавшись в старый плащ, и увидела его промокшим до нитки. Он сидел под жиденьким навесом афишной тумбы и дрожал от холода. Она без лишних слов протянула ему большой клетчатый плед и термос с горячим молоком и медом.
«Забирайте и не спорьте, — строго сказала она. — У меня дома еще два таких».
Он посмотрел на неё, и в его глазах она впервые увидела не просто благодарность, а что-то теплое, почти сыновнее. Он молча взял плед и закутался в него.
«Спасибо, — тихо сказал он. — Вы… вы очень добрый человек, Нина Петровна. Редкий».
«Доброта — это единственное, что имеет смысл в этом мире, Дима», — просто ответила она, впервые назвав его так коротко.
Они сидели под дождем, каждый думая о своем. Нина Петровна думала о том, какая жестокая штука жизнь, если такой умный, тонко чувствующий человек оказывается на улице. А Дмитрий, кутаясь в теплый плед и вдыхая аромат домашнего молока, возможно, впервые за долгое время чувствовал, что он не один в этом холодном, безразличном мире. Их странная дружба, завязавшаяся на руинах старого кинотеатра, становилась для них обоих своего рода убежищем.
***
Ноябрь пришел с ледяными ветрами и первым снегом, который, впрочем, тут же таял, превращая город в серое, грязное месиво. Нина Петровна, прихватив кастрюльку с горячим куриным бульоном и несколько шерстяных носков, отправилась на свое обычное место. Она не видела Дмитрия уже два дня и всерьез беспокоилась.
Она нашла его там же, на ступенях. Он сидел, плотно закутавшись в её клетчатый плед, и тяжело дышал. Его лицо было бледным, с нездоровым румянцем на щеках, а сухой, надсадный кашель разрывал грудь.
«Дима, голубчик, да ты совсем болен! — ахнула она, присаживаясь рядом и трогая его лоб. Лоб был горячим. — Тебе срочно нужен врач! Давай я вызову скорую?»
«Не надо, Нина Петровна, не надо, — прохрипел он. — Отлежусь. Это просто простуда. Спасибо за бульон».
Он с жадностью выпил горячую жидкость прямо из кастрюльки, и на его лице проступило некоторое облегчение. Но кашель не отпускал.
«Какое «отлежусь»? В этом ледяном подвале? Ты же себя погубишь! — всплеснула руками Нина Петровна. Внезапно все её собственное горе, вся боль за внучку, которую она держала в себе, прорвались наружу. — Почему мир так несправедлив? Одни жируют, не знают, куда девать деньги, строят эти свои «Горизонты», а другие, умные, хорошие люди, должны гнить в подвалах и умирать от простуды! Талантливые девочки должны отказываться от мечты, потому что какому-то сытому менеджеру их «фантазии» не понравились!»
Слезы, непрошеные и горячие, покатились по её морщинистым щекам. Она уже не могла остановиться. Она говорила о своей Оле, о её бессонных ночах над рецептами, о её горящих глазах, которые теперь потухли. Рассказывала о последнем разговоре, когда Оля, вернувшись после очередной неудачной попытки продать свои пирожные в местную кофейню, сказала: «Все, бабуль. Наверное, ты права. Пойду искать работу. Мечты — это для богатых».
«Она сдалась, Дима, понимаешь? Сдалась! — шептала Нина Петровна, вытирая слезы кончиком платка. — Моя девочка, мой лучик света… А я, старая дура, ничем не могу ей помочь. Абсолютно ничем. Этот ваш «Горизонт-Строй»… они ей даже шанса не дали. Просто вышвырнули, как котенка. Будь они прокляты!»
Она замолчала, обессиленная от собственного взрыва эмоций. В сквере было тихо, только ветер завывал в голых ветвях деревьев. Дмитрий долго молчал, не сводя с неё своего горячечного, лихорадочного взгляда. Его лицо было непроницаемым, но в глубине глаз что-то изменилось. Он словно окаменел.
«Горизонт-Строй», — тихо, почти беззвучно повторил он, будто пробуя название на вкус. — На углу Лесной и Садовой, бывший книжный?»
«Да, — машинально кивнула Нина Петровна, удивленная его памятью. — А что толку?»
«Понятно», — так же тихо сказал он. И в этом простом слове было столько всего — и горечи, и какого-то холодного решения, — что Нина Петровна невольно вздрогнула.
«Что тебе понятно, Дима?» — спросила она, но он не ответил.
Он медленно поднялся, опираясь на колонну. Его шатало.
«Вам нужно идти домой, Нина Петровна. Холодно, — сказал он глухим голосом. — Не переживайте за внучку. Иногда… иногда черная полоса заканчивается самым неожиданным образом. Просто верьте в неё. И в себя».
Он с усилием улыбнулся ей, но улыбка получилась вымученной и болезненной. Поплотнее закутавшись в плед, он развернулся и, не оглядываясь, скрылся в темном проеме кинотеатра. Нина Петровна осталась сидеть на скамейке в полном смятении. Его последние слова, его странный, жесткий взгляд и это тихое «понятно» не давали ей покоя. Что-то должно было произойти, она чувствовала это всем своим существом.
***
Следующие два дня прошли в глухой тишине. Оля была молчаливой и подавленной, механически выполняла работу по дому и часами просматривала сайты с вакансиями, где требовались кондитеры. Нина Петровна с тяжелым сердцем наблюдала за ней, не решаясь ничем утешить. Все слова казались пустыми и фальшивыми. Сама она ходила к кинотеатру, но Дмитрия там не было. И это пугало её больше всего.
А потом раздался звонок.
Оля, сидевшая за кухонным столом, безучастно посмотрела на экран своего телефона. Незнакомый городской номер. Она хотела уже сбросить, решив, что это очередная реклама, но что-то заставило её ответить.
«Алло, Ольга? Добрый день. Вас беспокоит коммерческий директор компании «Горизонт-Строй», Астахов Игорь Сергеевич», — раздался в трубке вежливый мужской голос.
Оля замерла. «Да, слушаю», — холодно ответила она, ожидая услышать, что они окончательно решили сдать помещение очередной аптеке.
«Ольга, я звоню по поводу вашей заявки на аренду помещения на Лесной. Произошло досадное недоразумение. Наш младший менеджер превысил свои полномочия и, честно говоря, проявил вопиющий непрофессионализм. Руководство ознакомилось с вашим бизнес-планом, и мы считаем вашу концепцию очень перспективной и интересной».
Оля не верила своим ушам. Она медленно встала, опираясь рукой о стол.
«Мы хотели бы не просто извиниться за поведение нашего сотрудника, но и сделать вам встречное предложение, — продолжал голос в трубке. — Мы готовы предоставить вам это помещение. Более того, понимая, что вы начинающий предприниматель, мы предлагаем вам арендные каникулы на первые три месяца, чтобы вы могли спокойно сделать ремонт и запуститься. Арендная ставка после этого будет минимальной по данному району. Что скажете?»
Оля молчала, не в силах произнести ни слова. В горле стоял ком. Нина Петровна, видевшая выражение лица внучки, подошла и вопросительно заглянула ей в глаза.
«Алло? Ольга, вы меня слышите?» — обеспокоенно спросил директор.
«Да… да, я слышу, — наконец выговорила Оля, и её голос дрогнул. — Я… я согласна. Спасибо».
«Вот и отлично! Тогда ждем вас завтра в нашем центральном офисе для подписания договора. Возьмите с собой все документы. И еще раз примите наши извинения».
Когда Оля положила трубку, она еще несколько секунд стояла неподвижно, глядя в одну точку. Потом она медленно повернулась к бабушке. На её лице было написано абсолютное недоумение, которое постепенно сменялось осознанием и безграничной, всепоглощающей радостью.
«Ба… — прошептала она. — Они… они мне его отдают. Помещение. С каникулами на три месяца. Бабуль!»
И тут её прорвало. Она закричала, засмеялась и заплакала одновременно. Она подхватила ошеломленную Нину Петровну и закружила её по крохотной кухне так, что у той закружилась голова.
«Чудо! Бабушка, это просто чудо! Я не верю!» — кричала она.
Нина Петровна, обнимая смеющуюся и плачущую внучку, тоже не могла поверить. Чудо? Да. Но её острый ум, натренированный десятилетиями чтения, искал логическое объяснение. И оно было только одно. В её памяти всплыл образ Дмитрия, его горящие глаза и тихое, жесткое «понятно». И его слова: «Иногда черная полоса заканчивается самым неожиданным образом».
«Дима…» — прошептала она.
«Что, бабуль?» — не расслышала Оля сквозь свой счастливый смех.
«Говорю, чудеса случаются, милая моя. Случаются, — ответила Нина Петровна, а сама приняла твердое решение. Завтра, после того как Оля подпишет договор, она снова пойдет к кинотеатру. Она должна найти Дмитрия и все у него узнать. И поблагодарить. Кем бы он ни был, этот странный, больной человек спас мечту её внучки.
***
Пролетела зима, отшумела весна с её капелью и первыми клейкими листочками. Наступило лето. Для Ольги эти полгода превратились в один сплошной, наполненный суетой и счастьем марафон. Ремонт, закупка оборудования, разработка меню… Она работала по восемнадцать часов в сутки, но никогда еще не чувствовала себя такой живой и энергичной.
Её кондитерская «Сладкие истории» открылась в начале мая и почти сразу стала популярным местом. Люди шли на аромат свежесваренного кофе и ванили, на уютную атмосферу с мягкими креслами и книжными полками, но главное — на невероятные десерты Ольги. От клиентов не было отбоя.
Нина Петровна часто заходила к внучке, помогала протирать столики или просто сидела в уголке с книгой, с гордостью наблюдая за своей повзрослевшей, уверенной в себе девочкой. Но одна вещь не давала ей покоя. Дмитрий исчез. Она ходила к кинотеатру всю зиму, но так его и не нашла. Нина Петровна молилась, чтобы он был жив и здоров, и в глубине души благодарила его каждый день.
Заметила она и другие перемены во внучке. Оля стала чаще улыбаться не только клиентам, но и своим мыслям. Иногда она задумчиво смотрела в окно, и на её губах играла нежная улыбка. А по вечерам, после закрытия кондитерской, она не спешила домой, говоря, что ей нужно «прогуляться, подышать воздухом».
«У тебя кто-то появился, Оленька?» — однажды не выдержала Нина Петровна.
Оля покраснела, как маков цвет. «Бабуль, ну что ты такое говоришь…»
«А то и говорю. Глаза-то у тебя светятся не только от успехов в работе. Я ведь вижу. Хороший парень?»
Оля улыбнулась и сдалась. «Очень хороший. Он архитектор. Представляешь, приходит ко мне почти каждый день. Сначала просто пил кофе и работал за ноутбуком, а потом мы как-то разговорились… Он такой умный, интересный. И очень добрый. Поддерживает меня во всем».
«Ну, наконец-то! — искренне обрадовалась Нина Петровна. — А я уж думала, ты так и будешь со своими эклерами всю жизнь встречаться. Пора бы уже и познакомить бабушку с этим архитектором».
«Я как раз хотела предложить, — кивнула Оля. — Он очень хочет с тобой познакомиться. Я ему столько про тебя рассказывала. Давай так: в субботу вечером закроем кофейню, и я вас познакомлю. Посидим все вместе прямо здесь. Хорошо?»
«Договорились!» — хлопнула в ладоши Нина Петровна.
Всю неделю она жила в предвкушении. Ей было ужасно любопытно посмотреть на человека, который смог растопить сердце её девочки. В субботу она надела свое лучшее платье и пришла в кондитерскую за час до закрытия, чтобы помочь Оле прибраться.
Ровно в восемь вечера, когда последний посетитель ушел, звякнул колокольчик на двери.
«А вот и он!» — радостно прошептала Оля, вытирая руки о передник.
Нина Петровна с любопытством обернулась. В кондитерскую вошел высокий, хорошо одетый мужчина. На нем был стильный пиджак, светлая рубашка и дорогие брюки. Коротко постриженные темные волосы, гладко выбритое лицо… Но глаза… Когда он улыбнулся Оле, а потом перевел взгляд на Нину Петровну, её сердце пропустило удар, а потом бешено заколотилось.
Это были те же глаза. Умные, немного печальные, но теперь в них светилась теплота. Это был взгляд Дмитрия.
Он замер на пороге, увидев её. Улыбка медленно сошла с его лица, сменившись растерянностью и чем-то похожим на вину. Ольга, ничего не понимая, смотрела то на своего парня, то на побледневшую бабушку.
«Нина Петровна… Здравствуйте», — тихо произнес он.
***
В кондитерской повисла оглушительная тишина, нарушаемая лишь тиканьем настенных часов. Оля в полном недоумении переводила взгляд с застывшего на пороге Дмитрия на свою бабушку, у которой, казалось, пропал дар речи.
«Вы… вы знакомы?» — наконец выдавила она.
Нина Петровна медленно опустилась на стул. Она смотрела на Дмитрия — не на того бездомного бродягу в потрепанной куртке, а на успешного, уверенного в себе мужчину, — и не могла поверить своим глазам.
«Так это был ты…» — прошептала она.
Дмитрий виновато кивнул и прошел в зал. «Да. Это был я. Простите меня, Нина Петровна. И ты прости, Оля. Я должен был рассказать все раньше, но я… я не знал, как».
Он сел за столик напротив Нины Петровны. Оля присела рядом с бабушкой, обняв её за плечи, и выжидающе посмотрела на своего парня.
«Я ничего не понимаю, — сказала она. — Бабушка, откуда ты его знаешь? Дима, что происходит?»
Дмитрий тяжело вздохнул. «Год назад в моей жизни произошел коллапс. Я потерял очень крупный проект, в который вложил всего себя. От меня ушла невеста. Я… выгорел. Полностью. Мне казалось, что все, что я делаю, бессмысленно, что мир состоит из лжи, денег и предательства. Я владелец той самой компании, «Горизонт-Строй». И в один момент я возненавидел все, что с ней связано».
Он говорил тихо, глядя куда-то в сторону. «Я решил все бросить. Просто уйти. Я снял со счетов немного наличных, оставил телефон и машину в офисе и ушел на улицу. Мне хотелось понять, остался ли в этом мире хоть кто-то, способный на бескорыстный поступок. Хотелось доказать самому себе, что я неправ насчет людей. Я жил в подсобке того старого кинотеатра несколько месяцев. И за все это время единственным человеком, который подошел ко мне не для того, чтобы пнуть или оскорбить, а чтобы предложить чашку горячего чая, были вы, Нина Петровна».
Он посмотрел на неё, и в его глазах стояли слезы. «Вы спасли меня. Не от холода или голода, а от полного разочарования в людях. Ваша доброта, ваши книги, ваши разговоры… они вернули меня к жизни».
«А потом… — продолжил он, — вы рассказали мне про Олю. Про её мечту и про то, как моя же компания с ней обошлась. В тот момент мне стало так стыдно и больно, как никогда в жизни. Я понял, что построил монстра, который пожирает мечты таких светлых людей, как ваша внучка. В ту же ночь я вернулся. Вернулся в свой дом, в свою компанию. На следующий день я устроил там такой разнос, который они запомнят надолго. Того менеджера я уволил в тот же час. А потом позвонил коммерческому директору… В общем, остальное вы знаете».
Оля слушала его, приоткрыв рот. Картина сложилась. Чудесный звонок, внезапная щедрость арендодателя — все это было делом рук человека, которого её бабушка подкармливала бульоном на холодных ступенях.
«А потом я стал приходить сюда, — Дмитрий улыбнулся и посмотрел на Олю. — Я хотел просто издалека посмотреть на девушку, ради которой ваша бабушка была готова на все. А потом… я не смог уйти. Я влюбился, Оля. Как мальчишка».
Нина Петровна плакала. Но это были слезы не горя, а какого-то тихого, светлого счастья. Она встала, подошла к Дмитрию и обняла его.
«Спасибо тебе, сынок. За все спасибо», — прошептала она.
Он крепко обнял её в ответ. «Это вам спасибо, Нина Петровна. За то, что научили меня снова верить».
Через год они сидели за большим столом в той же кондитерской, которая была закрыта по особому случаю. Они праздновали свадьбу Ольги и Дмитрия. Нина Петровна подняла бокал с шампанским.
«Я всегда говорила, что жизнь — как зебра, — сказала она, улыбаясь сквозь слезы. — Но иногда, если очень верить и делать добро, после черной полосы наступает не просто белая, а яркая, цветная, как радуга».
И глядя на счастливые лица своей внучки и человека, которого она когда-то назвала своим сыном, она знала, что это самая чистая правда.
«Если вам понравилось — подпишитесь. Впереди ещё больше неожиданных историй.»