В театре «Шалом» состоялась первая премьера нового сезона — спектакль «Натан Мудрый», основанный на произведении немецкого драматурга Готхольда Эфраима Лессинга. Пьесу о мирном сосуществовании иудеев, мусульман и христиан для современного зрителя адаптировал Семен Саксеев, а постановку осуществил Пётр Шерешевский — главный режиссер МТЮЗа (Москва) и Камерного театра Малыщицкого (Санкт-Петербург). В команде создателей также работали художники Фемистокл и Ольга Атмадзас, художник по свету Дмитрий Зименко (Митрич) и композитор Ванечка с Оркестром приватного танца.
История разворачивается в Иерусалиме XII века, в эпоху Третьего крестового похода, а действующими лицами становятся представители трех религий. Богатый еврейский купец Натан (Дмитрий Уросов) возвращается домой и узнает, что дочь Рэха (Элизабет Дамскер) едва не погибла в пожаре. Её спас неизвестный, которого девушка называет ангелом, но здравомыслящий Натан считает, что благодарить в данном случае нужно не бога, а конкретного человека. Он находит героя, оказавшегося храмовником Куртом (Антон Шварц) — пленным христианином, оставленным в живых после победы над крестоносцами милостью правящего в ту пору султана Саладина (Евгений Овчинников). Сближение Курта и Рэхи пробуждает в молодых людях любовные чувства, хотя убежденному воину Христа и антисемиту претит связь с иудейкой. Ситуация усложняется, когда купеческая служанка Дайя (Янина Хачатурова) открывает храмовнику тайну: Рэха на самом деле не родная дочь хозяина дома, а спасенная им девочка христианских кровей. В дело вмешивается иерусалимский патриарх, жаждущий предать Натана сожжению за богомерзкое деяние: отлучение дитя от истинной веры («Ребенку лучше с голоду погибнуть, чем вечного спасения лишиться»). Меж тем вопросики по происхождению есть и к Курту: он не ведает, кто были его настоящие родители.
Отмечая, что «пьеса написана в ХVIII веке про ХII век, а ставим мы её в ХХI веке», Петр Шерешевский создает пространство без времени, помещая героев классического произведения в зал некоего заводского цеха по переработке автомобильных покрышек. В просторном запущенном помещении, где ныне кафельная плитка уже поросла плесенью, выделяется ржавый, но работающий станок, измельчающий в труху никчемную старую резину. Одновременно здесь существует и дом Натана, где Дайя готовит настоящую яичницу, и дворец султана, где посетителей перед аудиенцией раздевают до трусов и подвергают унизительному мытью-дезинфекции. Обычный, кстати, для Шерешевского натурализм: в каждом втором его спектакле актеры на сцене готовят, едят и моются – иногда целиком, иногда только руки, но водопровод всегда проведен настоящий. В остальном старина и роскошь (античный бюст, пианино, люстра) перемежается с производтвенными отходами — покрышки вместо стульев, старые деревянные поддоны — вместо стола и видавший виды автопогрузчик – исключительно в качестве транспортного средства для патриарха. Многослойные старинные костюмы в духе аутентичных одежд того времени также без смущения соседствуют с формой работников завода.
Сложную систему образов дополняет постоянное для спектаклей Шерешевского использование неустанно работающих на сцене камер. Они увеличивают визуальное пространство и обеспечивают кинематографические восьмерки, заодно демонстрируя героев с бокового и других ракурсов, недоступных зрителям. Режиссер деловито осваивает каждый сантиметр, удваивая, а то и утраивая при помощи зеркал количество перспектив, не ограничиваясь формулой «театр+кино». Постановка усложняется за счет текстовых цитат и ремарок, появляющихся над сценой, а еще, конечно, световых и музыкальных решений. Периодически площадка заливается ядреными зелеными и фиолетовыми лучами, проверенными в прошлом сезоне в ТЮЗе на «Улитке на склоне», и действие периодически оборачивается эксцентричным мюзиклом. Для этого всё предусмотрено: стойки с микрофонами, гитара, клавиши упомянутого выше пианино и спрятанная под покрывалом ударная установка. Актеры театра «Шалом» сами себе аккомпанируют и демонстрируют отличные вокальные данные (особенно хороша в этом Дамскер). Музыкальные номера одновременно и разряжают плотное по части диалогов действие, добавляя изысканной иронии, и переводят спектакль на рельсы сложной постмодернистской игры, внося дополнительные, порой парадоксальные идеи.
«Натан Мудрный» длится три с половиной часа с двумя антрактами, постепенно набирая обороты и накапливая смыслы. Поднимаются вопросы о взаимоотношениях с властью и иерархиях, но главной темой остается принятие людей другой веры, возможность их мирного сосуществования. В ключевом эмоциональном эпизоде Натан приходит на прием к султану, который, прослышав о его мудрости, просит ответить, какая религия лучше. Раздетый до трусов еврей отвечает самолюбивому властителю притчей об отце, который должен был передать кольцо, символ первенства, одному из трех сыновей, но не смог выбрать, кого он больше всех любит. Тогда он сделал три одинаковых кольца, тайно вручив их каждому. Как братья не смогли определить, какое из колец настоящее, так и людям не дано узнать, какая вера истинная, заключает Натан. Он убежден, что религия не главное: «Еврей и христианин — не люди ли сперва, а уж потом еврей или христианин?»
Одним из главных пацифистов среди героев спектакля оказывается мусульманский дервиш (Антон Ксенев), большой поклонник Джона Леннона. В откровенном разговоре с Натаном он включает на телефоне песню Imagine и переводит её текст. Imagine all the people living life in peace — «Представь, что все люди живут в мире». В итоге он снимает с себя тяжелые средневековые одеяния — груз многовековой культуры — и уходит странствовать в черной футболке с портретом Леннона. Размышления о том, как устаревшие религиозные традиции определяют наши поступки и мысли, приводя человечество в тупик, достигают апофеоза в одной из музыкальных интермедий, когда актеры ритмичным речитативом декламируют законы вавилонского царя Хаммурапи («Если знатный человек выколет глаз знатному человеку, то ему пусть тоже выколют глаз.»). Люди жили по этим законам сотни лет, считая их справедливыми, так как правила были подтверждены богами. Однако времена меняются. Колеса, которые когда-то двигали цивилизацию вперед, пора сдавать в утиль. Как и изношенные автомобильные покрышки, законы и культурные коды требуется перемолоть и создать из них что-то новое и полезное.
