— Пока ты копишь мне на шубу, я буду жить у мамы, — заявила Марина и с вызовом посмотрела на мужа. Дверной замок щелкнул с оглушительной финальной точкой, оставив Сергея одного посреди прихожей. В руке он все еще держал чашку с недопитым утренним чаем.
Он постоял так с минуту, глядя на царапину на входной двери, которую они оставили, когда заносили новый холодильник. Царапина была старая, привычная, но сейчас почему-то резала глаз. Он медленно прошел на кухню, поставил чашку в раковину и посмотрел в окно. Двор был пустым, только старый рыжий кот лениво перетекал через дорогу. Маринина машина уже исчезла.
Шуба. Все началось с этой злополучной шубы три месяца назад. Вернее, не с самой шубы, а с дня рождения ее подруги Светланы, которая вышла замуж за владельца сети шиномонтажек. Светлана явилась на праздник в белоснежном песцовом манто, и с тех пор мир для Марины сузился до одного слова. Сначала это были намеки, потом вздохи у витрин меховых салонов, а последнюю неделю — открытые ультиматумы.
Сергей работал столяром-краснодеревщиком. У него была своя небольшая мастерская в гаражном кооперативе, золотые руки и очередь из клиентов на полгода вперед. Он любил свою работу, запах дерева, ощущение гладкой, отполированной поверхности под пальцами. Деньги он зарабатывал неплохие, но не такие, чтобы вот так, с ходу, выложить несколько сотен тысяч на прихоть. У них была цель — достроить дачу, которую его отец начал еще при жизни. Осталось немного: внутренняя отделка да крыша.
Он прошелся по квартире. Тишина давила на уши. Обычно в это время Марина включала музыку, что-то веселое, и суетилась, собираясь на свою работу в туристическом агентстве. Сейчас было тихо. Слишком тихо. На туалетном столике в спальне остался ее любимый флакон духов, и в воздухе еще витал его сладковатый аромат. Сергей сжал кулаки так, что побелели костяшки. Дело было не в деньгах. Дело было в том, что его труд, его мечту о даче, где они могли бы проводить выходные, просто обесценили, променяв на кусок крашеного меха.
Вечером он не выдержал и позвонил. Трубку взяла теща, Тамара Павловна.
— Сережа? — в ее голосе слышалась осторожность.
— Здравствуйте, Тамара Павловна. Марину можно?
— Она в душе, — последовал быстрый ответ. — Что-то случилось?
Сергей усмехнулся в трубку.
— Случилось. Ваша дочь переехала к вам жить. Сказала, пока я на шубу не накоплю.
В трубке повисла пауза.
— Ох, дети, дети, — наконец вздохнула теща. — Ты не серчай на нее, Сережа. Это все Светка ее с толку сбила, вертихвостка. У самой муж наворовал, а она пыль в глаза пускает. Марина же верит.
— Верит не верит, а вещи собрала.
— Приезжай завтра, — вдруг сказала Тамара Павловна. — Я пирогов с капустой напеку. Поговорите спокойно.
— Не знаю, есть ли о чем говорить, — буркнул Сергей, но про себя решил, что приедет.
На следующий день, после работы, он заехал в магазин, купил торт к чаю и поехал к теще. Дверь открыла она. Обняла его, как родного.
— Проходи, сынок. Руки мой, и за стол.
Марина сидела на кухне, листая журнал. Увидев его, она поджала губы и демонстративно отвернулась.
— Привет, — сказал Сергей, ставя торт на стол.
Она не ответила.
— Марина, отец пришел, — строго сказала Тамара Павловна. — Поздоровайся.
— Мы не в детском саду, мама.
Сергей сел за стол. Теща поставила перед ним тарелку с горячим пирогом. Пахло уютом, домом. Таким, каким их дом перестал быть вчера.
— Ну, и что вы молчите, как два сыча? — не выдержала Тамара Павловна, садясь напротив. — Решили в молчанку играть? Сережа, ты что думаешь?
— А что я думаю? — он отложил вилку. — Я думаю, что мы пятнадцать лет прожили душа в душу. Что у нас есть общая цель — дача. Я думал, общая. А оказывается, кому-то важнее шуба, чтобы перед подружками хвастаться.
— Не перед подружками! — вспыхнула Марина. — А для себя! Я женщина, я хочу чувствовать себя красивой! Хочу, чтобы муж обо мне заботился, дарил подарки! А ты только про свои доски думаешь!
— Эти «доски» нас кормят! И дачу твою строят! Или ты забыла, как мы радовались, когда участок купили? Как ты сама проекты рисовала, где какая клумба будет?
— Это было давно! Я устала ждать! Все живут сейчас, сегодня! А мы все в будущем, все копим, экономим! Света с мужем три раза в год на море ездят! А мы где были последний раз? В деревне у твоей тетки!
Тамара Павловна слушала, подперев щеку рукой.
— Дочка, а ты знаешь, как Светин муж деньги зарабатывает? Нет? А я знаю. Ко мне на днях Зинка заходила, она у них бухгалтером работает. Говорит, там такие махинации, что тюрьмой пахнет. Сегодня он ей шубы покупает, а завтра сухари носить будешь. Ты такой жизни хочешь?
— Мама, не начинай!
— А я начну! — повысила голос теща. — Ты мужа своего ценить должна! Он у тебя не пьет, не курит, все в дом, все для семьи! Руки золотые! Люди к нему за полгода в очередь становятся! А ты его в грязь топчешь из-за тряпки!
Марина фыркнула и вышла из кухни. Сергей остался сидеть, глядя в тарелку.
— Ты ешь, ешь, — смягчилась Тамара Павловна. — Не бери в голову. Это блажь у нее, пройдет.
— Боюсь, что не пройдет, — тихо ответил он.
Домой он вернулся поздно. Пустая квартира встретила его гулкой тишиной. Он лег на диван, не раздеваясь, и долго смотрел в потолок. Вспоминал, как они с Маринкой познакомились. В парке, на катке. Она неуклюже упала, а он помог ей подняться. Потом они пили горячий шоколад в маленьком кафе и смеялись. Она была такой легкой, веселой. Куда все это делось?
Следующие несколько дней он с головой ушел в работу. Взял сложный заказ — реставрацию старинного буфета девятнадцатого века. Работа была кропотливой, требовала полного погружения. Он возился с потрескавшимся деревом, снимал старый лак, подбирал фурнитуру. И чем больше он работал, тем яснее понимал, что этот буфет — как их брак. Снаружи обветшал, потерял лоск, но основа-то крепкая, добротная. Нужно только терпение и любовь, чтобы вернуть ему прежний вид.
Марина не звонила. Он тоже. Гордость не позволяла. Иногда по вечерам на него накатывала такая тоска, что хотелось выть. Он садился в машину и просто катался по ночному городу, слушая музыку. Проезжал мимо их любимых мест: того самого парка, набережной, где они встречали рассветы. Все напоминало о ней.
Как-то вечером в его мастерскую заглянул заказчик буфета, пожилой профессор истории. Он долго рассматривал работу, цокал языком и одобрительно кивал.
— Руки у вас, молодой человек, от Бога, — сказал он, надевая очки. — Возвращаете жизнь мертвым вещам.
— Стараюсь, — пожал плечами Сергей.
— А в своей жизни порядок? — неожиданно спросил профессор, пронзительно глядя на него поверх очков. — Вижу, маешься.
Сергей растерялся.
— С чего вы взяли?
— Глаза, — просто ответил старик. — Глаза у тебя как у побитой собаки. Жена ушла?
Сергей молча кивнул.
— Глупости все это, — вздохнул профессор. — Знаешь, что самое ценное в старых вещах? История. Царапины, трещинки… Каждая из них — это событие, это жизнь. Так и в семье. Не бывает гладких, полированных отношений всю жизнь. Главное, чтобы основа не сгнила. А остальное… все можно починить. Если захотеть, конечно.
Слова профессора запали ему в душу. Он вдруг понял, что все это время злился и жалел себя, но даже не попытался понять Марину. Что на самом деле стоит за ее желанием? Неужели только зависть к подруге?
Он снова поехал к теще. На этот раз без торта и без предупреждения. Дверь ему снова открыла Тамара Павловна. Вид у нее был усталый.
— Проходи, — сказала она тихо. — Она у себя.
Он прошел по коридору к двери в комнату, где Марина жила до их свадьбы. Дверь была приоткрыта. Марина сидела на кровати и плакала, разговаривая по телефону.
— Света, я не могу… Да понимаю я все… Но это нечестно по отношению к нему… Он же старается, я знаю…
Сергей замер. Он не хотел подслушивать, но слова уже донеслись до него.
— Нет, я не приеду на твою вечеринку… Какая норковая жилетка? Света, отстань! У меня другие проблемы!
Марина с шумом бросила телефон на кровать и уткнулась лицом в подушки.
Сергей тихо вошел в комнату. Она вздрогнула и подняла заплаканные глаза.
— Что ты здесь делаешь?
— Приехал поговорить.
Он сел на стул рядом с кроватью.
— Марин, я не понимаю. Что происходит? Неужели эта шуба тебе дороже всего, что у нас было?
Она молчала, только плечи ее вздрагивали.
— Я… я не знаю, — наконец прошептала она. — Я запуталась. Мне кажется, что жизнь проходит мимо. У всех что-то происходит, все куда-то ездят, что-то покупают. А мы как будто застряли. Работа-дом, работа-дача…
— Но ведь это наша жизнь. Мы сами ее выбрали.
— Я знаю, — она подняла на него глаза, полные слез. — Но я так устала. Устала чувствовать себя хуже других. Когда Света рассказывает про свои Мальдивы, а я могу рассказать только про прополку грядок… Мне становится стыдно.
— Стыдно? — поразился Сергей. — Тебе стыдно за нашу жизнь? За то, что я честно работаю, а не ворую?
— Нет! Не за это! — она всхлипнула. — Стыдно, что я ничего не могу ей ответить. Что у меня нет ничего такого, чем можно было бы похвастаться. Это глупо, я знаю… Но я ничего не могу с собой поделать.
И тут он все понял. Дело было не в шубе. Дело было в ее самооценке, в ощущении собственной значимости. Он, погруженный в свою работу и свою дачу, просто перестал замечать ее, перестал говорить ей, как она важна для него.
Он сел на край кровати и осторожно взял ее за руку.
— Прости меня, — сказал он тихо. — Я, наверное, был невнимателен. Зациклился на этой стройке, на заказах…
Она посмотрела на него с удивлением.
— Марин, послушай. Шубы не будет. По крайней мере, сейчас. Я не могу предать нашу мечту и память об отце. Но…
Он замолчал, подбирая слова.
— Помнишь, ты хотела поехать в Карелию? Смотреть на водопады, на Кижи…
Она неуверенно кивнула.
— Давай закончим крышу на даче, и следующей осенью поедем. На машине. На две недели. Будем жить в домике на берегу озера. Будем ловить рыбу и собирать грибы. Хочешь?
Она смотрела на него, и в ее глазах медленно таяли слезы, уступая место чему-то другому. Надежде.
— Правда? — прошептала она.
— Правда. Это, конечно, не Мальдивы. И шубой там не похвастаешься. Зато это будет наше с тобой приключение. Только ты и я.
Марина вдруг улыбнулась сквозь слезы. Это была та самая улыбка, которую он не видел уже много месяцев.
— Я хочу в Карелию, — сказала она. — Очень.
— Тогда… может, домой вернешься? А то квартира без тебя совсем чужая.
Она кивнула и крепко обняла его. Он гладил ее по волосам, вдыхая знакомый запах ее духов, и чувствовал, как уходит напряжение, копившееся все эти дни.
Когда они вышли на кухню, Тамара Павловна сидела за столом и делала вид, что читает газету, хотя держала ее вверх ногами. Увидев их, держащихся за руки, она молча смахнула слезу и засуетилась.
— Ну вот, и слава Богу! А я как раз тесто на оладьи поставила! Сейчас чаю попьем!
По дороге домой Марина молчала, только крепко держала его за руку. Уже подъезжая к дому, она сказала:
— Сереж, а ты прости меня. Я такая дура.
— Все мы иногда бываем дураками, — ответил он, паркуя машину. — Главное — вовремя это понять.
Они вошли в свою квартиру. Она уже не казалась чужой и холодной. Марина прошла по комнатам, провела рукой по спинке их старого кресла, поправила фотографию на комоде. Потом обернулась к нему.
— Я дома, — сказала она просто.
И в этих двух словах было больше тепла и смысла, чем в самой дорогой шубе на свете. Он подошел и обнял ее. Впереди было много работы: и в мастерской, и на даче, и в их отношениях. Но теперь он знал, что основа у них крепкая. А все остальное они починят. Вместе.