Если бы мне сказали год назад, что я буду стоять на своей же кухне и слушать, как совершенно посторонний человек распоряжается моим домом, моими финансами и моим самочувствием, я бы просто не поверила. Но сейчас мне было не до смеха. Я сидела на табурете, закутавшись в халат, с невымытыми волосами — на это просто не было сил, температура спала лишь вчера. Слабость была такая, что чашку я держала обеими руками. И тут — бах! — появилась Валентина Петровна.
Влетела она, словно здесь всё ей принадлежит, хотя ключей у неё пока не было. Шуба явно с чужого плеча, но надето это было с таким видом, будто только что с подиума. Сумка — её неизменный спутник, огромная, набитая, скорее всего, продуктами. И сразу с порога:
— Так, Леночка, слушай сюда. В субботу у меня юбилей. Шестьдесят — это серьёзно, сама понимаешь. Решили отметить здесь, всей семьёй. Квартира большая, стол на двадцать человек накроем. Ты у нас хозяйка, вот и организуй.
Я чуть не поперхнулась.
— Валентина Петровна, — мой голос был хриплым, будто я неделю не разжимала горла, — я ещё совсем не окрепла после болезни. Мне бы самой прийти в себя…
Она отмахнулась, словно от надоедливого насекомого:
— Ерунда! Ты молодая, быстро восстановишься. Женщина должна уметь держать удар. Тем более когда дело касается семьи. Не подводи сына и меня.
Я сглотнула. Сын — это Дмитрий. Мой муж. Который в тот момент сидел в комнате и делал вид, что увлечён ноутбуком. Уши красные, взгляд бегает, но вступиться? Нет, это не в его правилах. Он у нас примиритель, тихоня. Или, точнее, маменькин сынок.
— Валентина Петровна, двадцать человек — это продукты тысяч на пятнадцать как минимум. Я на больничном, денег нет. Может, лучше в кафе? Все скинемся, и вам легче, и мне не так тяжело.
Она прищурилась, поправила очки и сложила руки на груди.
— Ты вообще соображаешь? Какое кафе? Там шумно и не уютно. А дома — тепло, своя атмосфера. Денег жалко? На семью мужа? А на себя, выходит, не считаешь!
— На что на себя? — я даже охрипла. — Я три месяца хожу в старых трениках.
— Не пререкайся! — она резко взмахнула рукой. — Ты же у нас добрая, не откажешь. Мужчины в этом не разбираются, всё на нас, женщинах. Вот список, — она достала из сумки смятый листок. — Салаты, закуски, горячее. Всё расписала.
Я не взяла бумагу. Он лежал на столе, как мина замедленного действия.
— Валентина Петровна, — тихо сказала я, — я физически не справлюсь. У меня нет сил, давление прыгает. Я могу просто не выдержать.
И тут в разговор вступил Дмитрий. Наконец-то.
— Мам, а может, правда в кафе? — Он кашлянул, но смотреть в глаза так и не стал.
— Помолчи! — огрызнулась она. — Вечно ты нерешительный. Фу! Женщина должна уметь брать на себя ответственность.
И снова ко мне:
— Я сказала — значит так. В субботу готовим.
Я сжала пальцы. Понимала: ещё слово — и меня прорвёт. Но пока молчала.
После её ухода квартира будто вздохнула с облегчением. Сладковатый, приторный запах её духов ещё висел в воздухе. Я подошла к Дмитрию. Он уставился в экран, делая вид, что работает.
— Ты вообще что-нибудь слышал? — спросила я.
Он почесал затылок.
— Лен, ну что я могу? Это мама. Для неё это важно. Ты же понимаешь?
— А для меня нет? Я два месяца лежала, на антибиотиках, на капельницах. У меня сил полчаса убраться нет. А она хочет накормить двадцать человек!
— Ну, ты же у нас добрая… — начал он и замолчал, увидев моё выражение лица.
Внутри всё закипело. Я поняла: если промолчу сейчас, меня окончательно затопчут. И пути назад уже не будет.
Вечером, лёжа в кровати, я слышала, как Дмитрий по телефону обсуждает с матерью меню. Шёпотом, но я всё различала. Он соглашался, поддакивал. Ни одного слова против.
Я повернулась к стене. Слёз не было — одна пустота. Я поняла, что мой муж сделал свой выбор. И это был не я.
А утром всё и случилось. Я открыла дверь и увидела пакет. Продукты. Хлеб, майонез, курица. И записка: «Приступай. Остальное допоздна привезу. Валентина».
Я замерла. Сердце ёкнуло. В груди поднялась такая волна гнева, что казалось, сейчас разорвёт на части. Я зашла внутрь, поставила пакет на пол и с силой захлопнула дверь.
— Дима! — крикнула я. — Иди сюда!
Он вышел в майке, сонный.
— Что такое?
— Это что? — я ткнула пальцем в пакет.
Он пожал плечами.
— Мама сказала помочь.
И тут меня прорвало.
— Помочь?! Да она меня добивает! Ей всё равно, что я больна! Ей нужен праздник за мой счёт! А ты? Ты хоть раз подумал обо мне? Или я для тебя просто приложение к её юбилею?
Ом замялся.
— Лен, не кричи. Я не хочу ссоры.
— Так это я сейчас — ссора! — в моём голосе зазвенела сталь. — Хочешь — празднуй с мамой. Но без меня.
Я схватила пакет и вывалила всё содержимое в мусорное ведро. Грохот крышки прозвучал как выстрел.
Дмитрий побледнел.
— Ты с ума сошла?
— Нет, Дима. Я просто пришла в себя.
После моего «срыва» в квартире повисла тишина. Неcomfortable, а тягучая, как болото, где каждое движение даётся с трудом. Дмитрий два дня ходил, как обиженный ребёнок: дулся, вздыхал, хлопал дверьми. Со мной говорил односложно: «угу», «ага», «как скажешь». Даже кота игнорировал — не кормил, не гладил. Я взяла на себя и кота, и уборку, и свои лекарства, а он сидел в телефоне, строча маме жалобные сообщения.
На третий день я подслушала их разговор. Дверь он специально не закрыл.
— Мам, ну ты права. Она упёрлась. Я ей говорил, что так нельзя, но она не слушает… Да, выкинула. Да, сама… А что я могу? Ладно, я попробую. Мам, не волнуйся, всё будет, я всё улажу.
Я стояла в коридоре босиком, с кружкой в руке. Кружка дрожала, и чай расплёскивался на пальцы. Мне хотелось выплеснуть всё это ему на голову.
— Попробует! — прошипела я сама себе. — Уладит, конечно. Меня в могилу, а ей праздник.
Вечером он пришёл с двумя огромными пакетами. Пахло колбасой, майонезом, мясом. Всё это он вывалил на кухонный стол.
— Лен, — начал он осторожно, — не упрямься. Всё равно праздник состоится. Мама уже всех пригласила. Ты просто помоги. Я один не справлюсь.
Я смотрела на него и не верила. В моих глазах он был не мужем, а испуганным мальчиком с чужим списком в руках. И этот мальчик ждал, что я снова буду «доброй».
— Дима, — сказала я медленно, — я не буду этого готовить. И гостей сюда не пущу.
Он вспыхнул.
— Ты что, шутишь? Это же мама! Юбилей! Гости придут! Ты хочешь меня опозорить?
— Ты уже опозорил меня, — перебила я. — Передо мной. Перед нами. Ты выбрал её, а не меня.
Его лицо исказилось.
— Да кто ты такая вообще? Она меня родила! Ради меня всё… А ты? Ты здесь кто? Чужая!
Эти слова ударили больнее пощёчины. Чужая. В собственной квартире. В браке, где я пять лет тянула и ипотеку, и его бесконечные «сделаю потом».
— Понятно, — тихо сказала я. — Спасибо.
Я ушла в спальню, достала чемодан. Старый, поцарапанный, с заедающей молнией. Складывала вещи спокойно, будто собиралась на выходные: джинсы, футболки, документы, таблетки.
Дмитрий ворвался в комнату.
— Ты что это задумала?
— Уезжаю.
Он схватил чемодан, дёрнул на себя.
— Ты никуда не поедешь! Это истерика!
Я вырвала ручку. Сил было немного, но ярость творила чудеса.
— Отпусти, Дмитрий.
— Лен, ну что ты? Это же глупо! — он замотал головой, как ребёнок. — Нельзя же всё рушить из-за какого-то праздника!
Я рассмеялась. Смех вышел горьким и хриплым.
— Из-за праздника? Я ухожу не из-за праздника. А потому что ты меня предал.
Он открыл рот, но не нашёл слов. Я захлопнула чемодан, застегнула его и направилась в коридор. Он шёл за мной, что-то бормотал, пытался схватить за руку. Я отдернула.
— Не трогай меня.
На пороге я надела ботинки, куртку. В этот момент в дверь позвонили.
Конечно. Это была она. Валентина Петровна.
Вошла, как всегда, без спроса. Увидела чемодан.
— Это ещё что? — её голос звенел, но был злым. — Ты куда это собралась?
Я выпрямилась.
— К себе.
— Куда это «к себе»? Ты жена моего сына! Ты должна быть здесь!
— Я никому ничего не должна, — спокойно ответила я.
— Ах вот как! — она всплеснула руками. — Бросаешь? После всего? Я тебя приняла в семью, помогала…
Я усмехнулась.
— Мне помогли врачи. А вы только унижали.
Она подошла ближе, глаза сверкали.
— Неблагодарная! Ты разрушила нашу жизнь! Да ты без нас — ничто!
Я сжала ручку чемодана.
— Знаете, Валентина Петровна, я лучше буду «ничем», но сама по себе, чем марионеткой в ваших руках.
Я вышла за дверь и захлопнула её так, что стёкла задребезжали.
На улице было холодно. Ветер бил в лицо, но на душе стало легче. Впервые за долгое время я шла туда, куда хотела сама. Не она. Не он. Я.
И это был шаг, который уже нельзя было отменить.
Я сняла комнату у подруги — маленькую, тесную, но тихую. Там пахло старыми книгами и чаем, и главное — там не было запаха Валентины Петровны. Я спала по десять часов, отсыпаясь за все бессонные месяцы. Телефон разрывался от звонков и сообщений, но я заглушила звук.
Первые дни Дмитрий звонил постоянно. Голос был жалобным:
— Лен, вернись. Мама переживает, я тоже. Давай всё начнём сначала. Ну чего ты упрямишься?
Я молча слушала и клала трубку.
Потом пошли смс от Валентины Петровны. Классика:
— Ты разрушила нашу семью!
— Без тебя сын пропадёт!
— Ты ещё пожалеешь!
Через месяц случилось главное. Мне позвонила соседка с прошлой квартиры:
— Лена, не пугайся, но у тебя там шум. Твоя свекровь с гостями. Музыка, тосты. Ты же ключи не меняла?
Я онемела. Значит, они в моей квартире. Без меня. С чужими людьми. И всё это под видом «юбилея».
Я вызвала такси и приехала. Открыла дверь своим ключом — и увидела: на моей кухне накрытый стол, салаты, бутылки, еда горой. В зале — человек двадцать, гам, смех, кто-то танцует. А на диване — Валентина Петровна в новом платье. Рядом Дмитрий, с тарелкой оливье, улыбается, как ни в чём не бывало.
Я вошла — и шум стих. Гости замерли. Валентина Петровна поднялась, прижала руку к груди:
— Вот и наша хозяйка пришла! Улыбайся, садись к нам!
Я смотрела на них и чувствовала, как поднимается ярость.
— Вы серьёзно? — мой голос прозвучал громко и чётко. — В моей квартире? Без моего разрешения?
Дмитрий вскочил.
— Лен, не начинай! Гости же!
— Гости? — я рассмеялась. — Пусть будут свидетелями.
Я подошла к прихожей и достала из сумки пакет с новыми замками. Положила их на тумбочку.
— Завтра же поменяю. Чтобы больше никто отсюда без моего ведома не вошёл.
В комнате повисла тишина. Валентина Петровна покраснела, губы её задрожали.
— Ты не имеешь права!
— Я — хозяйка, — отрезала я. — Имею.
Дмитрий шагнул ко мне, попытался взять за руку.
— Лен, ну что ты… Это же мама!
Я посмотрела ему прямо в глаза. Долго.
— Всё. Я подаю на развод.
По комнате пронёсся гул. Кто-то смущённо кашлянул. Валентина Петровна опустилась на диван, прижав ладонь к виску. Дмитрий потупил взгляд.
Я развернулась и вышла. За спиной остались их музыка, их смех, их ненастоящая «семья».
А впереди была дорога. Свободная. Моя.
Я шла по улице и вдруг впервые за долгое время улыбнулась. Да, будет нелегко. Но я сделала правильный выбор. Я закрыла дверь в один мир и открыла её в другой.
И я знала: меня больше не вернуть ни праздниками, ни уговорами, ни слезами.
