Каждое теплое летнее утро мы с собаками ходим на озеро. Рано, чтобы не бороться с дачниками за место в камышах. Накануне мы поздно вернулись с выставки и проснулись, соответственно, тоже. Понимаю, что свое время на купание мы проспали, но все равно бужу мужа, а он не хочет идти на озеро. Мол, хочет до обеда мешком сгнившей картошки притворяться, а вечером сходим все вместе в лес. Но мои гудения на ухо «кто рано встает…» и собачий филей на голове сделали свое дело – подняли скисший огурец с кровати и переместили его в сторону водоема. На этом моменте сделаем маленькую рекомендацию будущим поколениям – слушать родителей, мужей и жен. Они иногда дело говорят.
Тая, как всегда, сплавала туда-сюда и пошла к берегу, чтобы ковырять пятаком ил и есть улиток. За улиток особенно обидно. Ползло себе животное по делам, никого не трогало, а его вдруг лизь языком, кусь, хрумс и в топку. Ну, такая себе смерть, глупая - в желудке прожорливой Баклажанихи.
Нам так не хотелось за ней выходить. Середина июля. Вода теплая. Но дел еще много. Завтра все равно вернемся. Ха. 3 раза. У судьбы другие планы. Вернемся мы только через месяц. Муж подходит к Тае, а у нее леска с грузилом изо рта торчит. Секунда и она оказывается на улиточном кладбище (читай, в Таином желудке). Мы, как порядочные ауссивладельцы, сразу мчим в ветеринарку. Без завтрака, не переодеваясь. Растягиваем брыкающуюся и матерящуюся Баклажаниху на рентгене. Крючок в желудке. «Шестерочка», - гордо сообщил муж, рассматривая снимок.
Операция по извлечению крючка началась вечером того же самого дня. Вместо запланированных тридцати минут она длилась около двух часов. Вообще от любых душевных терзаний помогают трудотерапия, путешествия и пообщаться с кем-нибудь позитивным. Я попыталась поковырять штукатурку на стенах, но медсестры сновали туда-сюда, а им моя деятельность не очень бы понравилась. Горы и море далеко, а из позитивного в ветеринарке есть ровным счетом ничего. Так что все время я сидела с выражением лица «все хорошее уже было» и капала мужу на мозги: «Ох, как долго не выносят. Вдруг она уже умерла, а они пытаются это скрыть. Сходи спроси! Посмотри! Сделай что-нибудь! Ну, пожалуйста!». Муж говорил, что все хорошо, не паникуй. Но это «все хорошо» под конец звучало как «гори в аду».
Когда Таю вынесли, она уже открыла глазки и крутила огрызком. Попыталась поднять свое четырнадцати килограммовое тело, но из-за слабости этого сделать не получилось, поэтому она просто колотила лапами по кушетке. Т.к. Баклажаниха была никакая, то я подумала, что в одиночку спокойно отсижу 12 часов, поэтому отправила мужа на ночь домой - разбираться с Радой и отсыпаться перед его сменой в клинке. Так нас в палате оказалось семеро, не считая меня и Таи: 2 собаки со сломанными ногами, 3 кота-десантника, брошенный хорек и джунгарик со сломанной лапой. Все животные были в клетках, и только Чернобурке было разрешено остаться на поводке и выбрать себе место. Свой выбор она остановила у стола рядом с микроволновкой и тумбочкой с тортами от пациентов, на которые в дальнейшем будет устраивать партизанские нападения.
В три ночи, пока я, повиснув на капельнице, боролась со сном, Тая, воспользовавшись моей слабостью, снесла эту самую капельницу, выломала свой первый катетер и попыталась носиться по палате бодрым конем, уверенно пугая кошек. В туалет на пеленку она идти отказалось, поэтому в пять утра, перевязав пасть бинтом во избежание всасывания в черное нутро упаковок от бургеров, мы вышли на улицу. Тая, почувствовав запах свободы и возомнив себя собачим спайдерменом, сиганула с полутораметрового крыльца, минуя ступеньки и попутно снеся мусорную корзину, чем практически довела меня до инфаркта. Я тогда подумала, ну все – убьется дура, но, к счастью, все обошлось. Вот такая первая ночка выдалась.
Продолжение следует…