— Мам, только не нервничай, хорошо? — Оксана прижала телефон плотнее к уху, словно боялась, что кто-то подслушает.
— Когда дочь начинает разговор с таких слов, есть от чего нервничать, — Валентина Сергеевна отложила кухонное полотенце и села на табурет. — Говори сразу, что случилось.
— Мы с Димкой решили... ну то есть, мы подумали... — дочь явно тянула время. — Помнишь, как вы с папой раньше на дачу ездили на праздники?
Валентина почувствовала, как что-то неприятное поползло по спине. Дочь не просто так вспомнила о даче. И не просто так упомянула отца.
— К чему ты клонишь, Оксана?
— Мы хотим возродить семейную традицию. Старый Новый год встретить на природе, всей семьёй. Свежий воздух, баня, шашлыки...
— Всей семьёй? — Валентина встала и подошла к окну. Во дворе серыми кляксами лежал подтаявший снег. — А где, интересно, мы возьмём всю семью?
— Мам, ну пожалуйста. Это же наш дом. Наши воспоминания. Неужели из-за... из-за того, что произошло, мы должны отказаться от всего хорошего?
— Из-за того, что произошло? — Валентина усмехнулась. — Красиво сказано. А что произошло, Оксанка? Напомни мне.
На том конце провода повисла тишина. Валентина почти физически чувствовала, как дочь подбирает слова.
— Мам, я не хочу принимать чью-то сторону. Вы оба мои родители. Но жить врозь больше полугода... Это же ненормально. У тебя квартира превращается в склепница, а папа...
— А папа что? — голос Валентины стал жёстким. — Расскажи мне про папу. Как он там, у своей сестры? Не тоскует ли по семейному очагу?
— Он плохо выглядит. Похудел. Почти не выходит из комнаты. Тётя Лена говорит, что он по ночам не спит, всё каку-то тетрадь исписывает.
Валентина сжала губы. Не хватало ещё жалеть его. Пусть исписывает тетради — может, хоть так поймёт, что наделал.
— И что ты предлагаешь? Чтобы я приехала на дачу и сделала вид, что ничего не было?
— Я предлагаю попробовать поговорить. По-человечески. Без крика, без упрёков. Просто поговорить.
— Оксана, ты же понимаешь, что это ловушка? Что вы с Димкой всё подстроили?
Дочь вздохнула так тяжело, что Валентина это отчётливо услышала.
— Да, мам. Это ловушка. Потому что по-другому вы никогда не окажетесь в одном месте. А так нельзя дальше. У меня ребёнок растёт, а его дедушка с бабушкой живут как враги. Это неправильно.
Валентина молчала, рассматривая свое отражение в оконном стекле. Пятьдесят три года. Седые корни пробиваются сквозь краску, морщинки у глаз стали заметнее. Когда это произошло? Когда она стала выглядеть как брошенная жена?
— Мам, ты там?
— Здесь я. Думаю.
— Подумай хорошенько. Ради внука. Ради себя, в конце концов. Тебе же тоже тяжело одной.
— Откуда ты знаешь, что мне тяжело?
— Потому что знаю. Потому что вижу, как ты изменилась. Раньше ты хотя бы красилась, когда я приходила. А сейчас...
— Сейчас что?
— Сейчас ты живешь, как будто уже сдалась. А это на тебя совсем не похоже.
Валентина почувствовала, как к горлу подступил неожиданный ком. Дочь была права. Она действительно сдалась. После того случая в сентябре будто что-то сломалось внутри.
— Когда?
— Завтра утром. Дима заедет за тобой в девять.
— А если я передумаю?
— Не передумаешь. Потому что любишь нас. И потому что устала жить в этом аду.
После разговора Валентина долго сидела на кухне, рассматривая пустую квартиру. Оксана права — превратилась в склеп. Раньше здесь всегда пахло готовкой, играла музыка, Семён возился с какими-то чертежами на кухонном столе. Теперь тишина и запах одиночества.
Она вспомнила тот сентябрьский день. Вернулась с работы раньше обычного — отпустили из-за проблем с компьютером. Ключ поворачивался в замке необычно легко, как будто дверь была приоткрыта. В прихожей услышала голоса. Женский смех. Её смех.
Валентина знала эту соседку. Недавно разведённая, с ребёнком. Всегда улыбалась Семёну в подъезде, всегда находила повод заговорить. Валентина даже шутила по этому поводу: "Ты, смотри, не увлекайся молодежью".
А он увлёкся.
Они сидели на кухне совсем близко. Семён что-то рассказывал, она смеялась, касалась его руки. Интимность ситуации чувствовалась в каждом жесте. В том, как он подвинул к ней сахарницу. В том, как она поправила прядь волос. В том, как они смотрели друг на друга.
— Что здесь происходит? — спросила Валентина.
Они отшатнулись друг от друга, как подростки, застуканные за чем-то запретным. Соседка пробормотала что-то про соль и убежала. Семён начал объяснять, оправдываться. Говорил, что ничего не было, что просто разговаривали.
— Двадцать шесть лет, Сёма, — сказала тогда Валентина. — Двадцать шесть лет я думала, что знаю тебя.
— Ты знаешь меня! Лучше всех знаешь! Это просто...
— Что просто? Просто захотелось почувствовать себя молодым? Просто скучно стало со старой женой?
— Не говори глупости.
— Глупости? — Валентина почувствовала, как внутри всё закипает. — Глупости — это двадцать шесть лет прожить с человеком и не знать, что он способен привести в наш дом другую женщину!
Дальше была истерика, крик, упакованные вещи в прихожей. Семён ушёл тихо, не пытаясь спорить. И с тех пор они не разговаривали.
А теперь дочь устраивает им свидание на даче.
Утром Дима приехал точно в девять. Валентина была готова — собрала небольшую сумку, оделась потеплее. В машине ехала молча, рассматривая зимний пейзаж за окном.
— Валентина Сергеевна, — наконец заговорил зять, — я понимаю, что это нелегко. Но Оксанка очень переживает. Ей кажется, что она виновата в ваших проблемах.
— При чём здесь Оксана?
— Она думает, что если бы не уехала от вас, не вышла замуж, то ничего бы не случилось. Что отец заскучал в пустой квартире и поэтому...
— Семён не ребёнок, чтобы из-за скуки разрушать семью.
— Конечно. Но вы же понимаете, как думает дочь. Ей нужны целые родители. Особенно сейчас, когда у неё самой ребёнок.
Дача встретила их тишиной и холодом. Дима помог внести вещи, развёл огонь в печке, проверил воду.
— Семён Иванович уже здесь? — спросила Валентина, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно.
— Приехал вчера вечером. Хотел всё подготовить. — Дима замялся. — Он очень волнуется.
— Мы все волнуемся.
— Валентина Сергеевна, я не буду вам ничего советовать. Просто... он действительно изменился. И не в лучшую сторону. Может, стоит его выслушать?
— Может. — Валентина развязала шарф. — Где он?
— В бане. Сказал, что нужно проверить печь.
Дима ещё немного повозился по хозяйству и уехал, пообещав вернуться завтра к обеду. Валентина осталась одна в доме, который хранил так много воспоминаний.
Здесь они действительно встречали каждый Новый год. Наряжали ёлку во дворе, приглашали друзей, играли в снежки с Оксаной. Здесь Семён учил дочь кататься на лыжах. Здесь они сидели по вечерам у камина, планируя будущее.
Валентина подошла к окну. Во дворе действительно стояла наряженная ёлка. Свежая, красивая. Семён всегда умел создавать уют.
Дверь скрипнула. Валентина не обернулась, но почувствовала его присутствие.
— Приехала, — сказал Семён.
— Как видишь.
— Оксанка хорошо придумала. Хотя я понимаю, что ты злишься.
— На дочь? Нет. Она просто хочет, чтобы у неё была нормальная семья.
— А на меня злишься?
Валентина обернулась. Оксана права — он сильно похудел. Щёки впали, глаза потускнели. Джемпер висит мешком.
— Злость прошла, Семён. Осталось разочарование.
— Это хуже.
— Намного.
Они смотрели друг на друга через комнату, как два незнакомца, случайно оказавшиеся в одном месте.
— Хочешь чаю? — спросил Семён.
— Хочу разговора. Настоящего. Без вранья.
Семён кивнул и сел в кресло напротив дивана, где устроилась Валентина.
— Спрашивай.
— Сколько раз?
— Что — сколько раз?
— Не притворяйся. Сколько раз ты с ней встречался?
Семён опустил голову.
— Четыре. За два месяца.
Валентина почувствовала, как внутри что-то ещё раз ломается. Она была готова услышать "один раз", "случайно", "больше никогда". Но четыре раза за два месяца — это уже отношения.
— Почему?
— Не знаю. Честно не знаю. Она была... другая. Молодая, восхищалась мной, смеялась над моими шутками.
— А я не смеялась?
— Смеялась. Но по-другому. Ты знала меня слишком хорошо. А она видела во мне человека, которым я хотел быть.
— И кем же ты хотел быть?
— Интересным. Умным. Нужным. А не просто мужем, который приносит зарплату и чинит кран.
Валентина молчала. Она начинала понимать. За двадцать шесть лет они действительно стали принимать друг друга как должное. Перестали удивлять, восхищать, интересоваться.
— А что теперь? — спросила она.
— Теперь я понимаю, что был идиотом. Что потерял то, что нельзя вернуть. Что ты меня больше не простишь.
— Может, и не прощу.
— Тогда зачем приехала?
Валентина встала и подошла к окну. За стеклом темнело.
— Потому что устала. Устала злиться, устала быть одна, устала объяснять людям, что мы с тобой больше не вместе. И потому что боюсь.
— Чего боишься?
— Что если прощу тебя, то стану глупой старой женой, которая закрывает глаза на измены ради спокойствия. А если не прощу — останусь одна на всю жизнь.
Семён подошёл сзади, но не прикасался.
— А что, если попробуем по-другому?
— Как?
— Начать заново. Не делать вид, что ничего не было. А принять то, что было, как урок. И начать строить отношения с учётом этого урока.
— Красиво говоришь. А как это выглядит на практике?
— Не знаю. Может быть, сначала просто дружить. Узнавать друг друга заново. Смотреть, интересны ли мы друг другу сейчас, такие, какими стали.
Валентина повернулась к нему. В его глазах не было привычной уверенности. Он действительно не знал, что будет дальше.
— А если выяснится, что не интересны?
— Тогда честно это признаем. И разведёмся официально.
— А если интересны?
— Тогда поймём, что вместе нам лучше, чем врозь. И попробуем стать семьёй заново.
За окном зажглись первые звёзды. В доме становилось темно.
— Включи свет, — попросила Валентина.
Когда комната наполнилась тёплым желтым светом, она увидела, что Семён смотрит на неё с надеждой и страхом.
— Я не обещаю, что всё будет хорошо, — сказала она. — И не обещаю, что смогу забыть.
— А я не обещаю, что не буду совершать ошибки. Но обещаю, что больше никогда не буду врать.
— Тогда начнём с правды. Ты соскучился по мне или по семейному комфорту?
Семён долго молчал.
— По тебе. По твоему голосу с утра. По тому, как ты читаешь новости вслух за завтраком и возмущаешься политикой. По твоим рукам. По тому, как ты засыпаешь, откинув волосы на подушку.
У Валентины защипало в глазах.
— А я соскучилась по тому, чтобы быть кому-то нужной. Не просто маме для Оксаны или работницей для начальства. А женщиной для мужчины.
— Ты мне нужна. И не только как женщина. Как собеседник. Как друг. Как человек, с которым я хочу состариться.
— Хочешь попробовать?
— Очень.
— Тогда попробуем. Но с условием: при первой лжи, при первом обмане — всё заканчивается навсегда.
— Согласен.
Они стояли посреди комнаты, не зная, что делать дальше. Обнять? Поцеловать? Или это будет слишком быстро?
— А может быть, начнём с ужина? — предложила Валентина. — Я привезла продукты.
— Я приготовлю. Ты устала с дороги.
— Приготовим вместе. Как раньше.
— Но теперь по-новому?
— По-новому.
Они пошли на кухню. Семён включил радио, нашёл музыку. Валентина достала из сумки овощи для салата. Двигались осторожно, стараясь не касаться друг друга, но и не избегая близости.
— А знаешь, что самое страшное? — сказала Валентина, нарезая помидоры.
— Что?
— Что за эти месяцы я поняла: могу жить одна. И это меня пугает больше, чем одиночество. Что если я разучилась быть с кем-то?
— Тогда научимся заново. Вместе.
К вечеру они разговорились. Рассказывали друг другу про эти месяцы разлуки. Семён говорил о том, как жил у сестры, как работал над какими-то проектами, как пытался понять себя. Валентина — про одинокие вечера, про работу, про то, как изменился её взгляд на жизнь.
— А что ты писал в тетрадях? — спросила она. — Оксана говорила, что ты что-то исписывал по ночам.
— Письма. Тебе. Которые не собирался отправлять.
— О чём?
— О том, что чувствую. О том, чего хочу. О том, как представляю наше будущее.
— Покажешь?
— Когда-нибудь. Если захочешь.
Они легли спать в разных комнатах. Валентина слушала, как он ворочается в соседней комнате, и понимала, что тоже не сможет уснуть.
Утром её разбудил запах кофе и звук шагов на кухне. Она лежала, слушая эти привычные звуки, и чувствовала что-то похожее на покой.
— Доброе утро, — сказал Семён, когда она появилась на кухне.
— Доброе.
Они завтракали молча, время от времени обмениваясь взглядами. В каждом взгляде был вопрос: а что теперь?
— Хочешь прогуляться? — предложил Семён. — Снег вчера выпал, красиво.
Они оделись и вышли во двор. Действительно, всё вокруг было белым и чистым. Валентина вдохнула морозный воздух и почувствовала, что впервые за много месяцев дышит полной грудью.
— Что мы делаем, Сёма? — спросила она.
— Пытаемся понять, есть ли у нас будущее.
— И как тебе кажется?
— Мне кажется, что есть. А тебе?
Валентина посмотрела на него: седая щетина, морщинки у глаз, знакомая манера стоять, чуть наклонив голову. Двадцать шесть лет жизни. Нельзя просто взять и перечеркнуть.
— Мне кажется, что стоит попробовать.
К обеду приехали дочь с зятем. По их лицам было видно, что они ожидают объяснений.
— Ну? — спросила Оксана, обнимая мать.
— Ну что? Поговорили. Решили попробовать начать заново.
— Это значит, что папа возвращается домой?
— Это значит, что мы пока не знаем, что будет. Но хотим это выяснить.
Оксана переглянулась с мужем.
— А как мы будем это выяснять?
Семён ответил за двоих:
— Медленно. Осторожно. Честно. Посмотрим, сможем ли мы снова стать семьёй, или лучше остаться хорошими друзьями.
— Но вы же любите друг друга! — воскликнула Оксана.
— Любовь — это не всё, — сказала Валентина. — Нужно ещё доверие, уважение, желание быть вместе каждый день. А это мы потеряли. Теперь нужно время, чтобы понять, можно ли это вернуть.
Дочь выглядела расстроенной. Видимо, ожидала более определённого ответа.
— Оксанка, — сказал Семён, обнимая её, — мы же не сказали "нет". Мы сказали "посмотрим". Это уже огромный шаг вперёд.
— Я знаю. Просто хотелось, чтобы всё было как раньше.
— Как раньше уже не будет, — мягко сказала Валентина. — Но может быть лучше. Если у нас получится.
После обеда молодые уехали. Валентина с Семёном остались убирать дом перед отъездом.
— Когда увидимся? — спросил он, закрывая дом на ключ.
— Не знаю. Может, позвоню на неделе. Или ты позвони.
— Хорошо. А если не захочешь говорить?
— Тогда так и скажу. Договорились же — честно.
В машине они ехали каждый со своими мыслями. Валентина понимала, что ничего не решено. Впереди неопределённость, медленная работа над отношениями, риск новых разочарований.
Но впереди была и надежда. И это было лучше, чем пустота.