Роман застыл перед железной дверью квартиры, провёл по ней рукой. Дверь всё та же, а ключики в руке новые. Замки неоднократно поменяны.
— Давай уже открывай, поностальгируешь внутри, — подталкивал Рому в спину Витя.
Парни вошли. Всего один шаг через порог, и Рома будто окунулся в детство. Здесь мало что поменялось за тринадцать лет и даже панели на стенах прихожей все те же. Кажется вот-вот раздастся из кухни мамин крик — «Ромашка мой руки сейчас будем обедать». Ночью крик совсем другой, напряженным, страшным голосом — «не трогайте сына не трогайте мужа».
Почему в детстве Роме казалось нормальным, что мама кричит по ночам? Может, потому, что отец закрывал глаза на стремительно развивавшееся заболевание мамы? Да, наверное, поэтому Рома считал, что всё хорошо.
У него было счастливое и беззаботное детство. Но только до десяти лет. Потом детство мальчика резко оборвалось. Взрослеть пришлось, как по щелчку пальцев, вместе с разводом родителей.
Но сейчас не было негатива. Вошел в квартиру и будто вернулся домой. Словно все эти тринадцать лет шел к этому возвращению.
— Вот мой дом. Здесь я вырос, — улыбнулся Рома, оборачиваясь на друга.
Витя хлопнул Романа по плечу.
— Ну вот, не зря же мы тебя Буржуйчиком называли. Так и есть. В этой хате роту солдат разместить можно.
Витя подкалывал беззлобно, радуясь про себя, что наконец-то Ромка улыбается. После смерти тёти Наташи улыбку будто стёрли с лица друга, и робкие её проблески начали возвращаться совсем недавно, в присутствии Лены. Теперь в этой квартире.
— Поверить не могу, что отец ее не продал. Знаешь, как я удивился, увидев адрес в бумагах на переоформление? Мне не очень-то нужен его комбинат, его деньги. Но эта квартира... Я всегда хотел вернуть ее маме. Жалко, что она не дождалась... А мы с тобой будем жить тут, сделаем ремонт и переедем.
— Не многовато-то ли места, для двоих? — говорил Витя, обходя просторные апартаменты. — Четыре огромных комнаты! Это ж мы с тобой сможем жить в разных, а я уже привык спать в одной спальне. Как же задушевные разговоры по ночам? И, раз пошла такая пьянка, то чего ж сразу не в особняк твоего папашки? У тебя теперь широкий выбор.
— Нет, не хочу я ни в какой особняк. Мой дом здесь. Ты знаешь, я был так удивлен, что даже спросил у отца, почему он не продал эту квартиру. Он обрадовался, думал, у нас диалог завязывается. Начал объяснять, что недвижимость ценится всегда, тем более такая, в центре города. Оказывается, Маргарита захотела квартиру сдавать, а деньги со сдачи себе, на карманные расходы, так сказать. Правда, ей это дело быстро надоело, и вот уже пять лет, как квартира пустует.
— Пять лет? — удивился Витя. — Судя по слою пыли, я думал, что она пустует с момента вашего с тетей Наташей ухода.
— Нет, ты что! Здесь все-таки многое по-другому. Смотри, на кухне стены были выкрашены в персиковый цвет, мамин любимый, а сейчас тут обои. Гарнитур все тот же, но место ему уже на свалке, в туалете поменяли плитку. А в кладовке у меня был тайник. Идем, покажу.
Рома окунулся в детство Десятилетний мальчик привёл домой друга и с горящими глазами хотел показать ему укромные уголки одной квартиры. С воодушевлением распахнул двойные двери кладовки и упёрся в нагромождение мебели.
Квартирантам места было предостаточно, кладовкой пользоваться они не собирались. Снесли туда всё, что им не пригождалось. Разобранные шкафы, табуретки, вещи прежних хозяев, а с самого краю сиротливо приткнулись старые растоптанные тапочки Роминой мамы, с вышитыми на них котятами. Они были настолько грязные, что сложно различить вышивку.
Но Рому словно током шибануло. Он вспомнил, как трясся от негодования, вспомнил всю силу своей ненависти, когда молодая девушка по имени Марго презрительно держала тапок двумя пальцами и говорила, что Ромина мать найдет себе другие на помойке.
Рома взял тапок в руки, стряхнул с него пыль. Увидел темное бурое пятнышко на лбу котенка. Капелька крови Маргариты, после того, как он прокусил девушке руку.
«Яблоко от яблони», — сказала она тогда. В то время Рома был слишком мал, чтобы понять смысл данной поговорки. Теперь понимал.
Маргарита права, он и вправду оказался сильно похож на своего отца. Не гордился этим, но так и есть. Желая отплатить, отомстить за маму, зашел далеко. Так далеко, что вначале и помыслить не мог.
И, походу, еще не конец. Думал остановиться, но взял в руки мамину тапочку и так нахлынуло, что мочи нет.
— Поехали! — тапочка выпал из рук Ромы, он резко обернулся другу. — Ты прав, поехали в особняк. Пора встретиться с Маргаритой лицом к лицу.
— Ты же вроде не хотел, — удивился Витя. — Говорил, что все, достаточно.
— Нет, не достаточно. Я хочу видеть ее лицо в тот момент, когда она поймет, за что ей «прилетело». Пусть знает, пусть вспомнит маму. Вспомнит, как с ней обошлась, как обзывала ненормальной. Когда-то они с отцом выгнали нас с этой квартиры, а теперь я выгоню ее!
Борис ожидал возвращения племянницы с нетерпением. Прогуливался по двору особняка со сложенными за со спиной руками. Привычка оставшаяся из мест заключения.
Мужчине так удобно, так лучше думается. Сейчас размышлять не о чем. Он ждет, когда Ритка вернется со свиданки с мужем.
Ее красная машина въехала во двор рывками, автоматические ворота за ней не закрылись до конца, их заело. Рита не обращала на это внимания, она остановилась и долбила кулачками о руль, машина прерывисто сигналила.
Это была истерика. Значит, разговор мужа с женой закончился для неё плачевно. Борис это уже понимал, когда вытаскивал беснующуюся в истерике племянницу из руля.
— Это всё, всё! Мы нищие, дядь Борь! — визжала и хохотала одновременно Рита. — Всё, что у меня есть, — только эта машина. Только она изначально оформлена на меня. Этот ганд...
Дальше шёл столь отборный мат, что даже старого уголовника покорёжило. Он и не знал, что Ритка владеет такими оборотами речи.
— Прекрати орать на всю округу, — мужчина отвесил племяннице лёгкую отрезвляющую пощёчину. — Тебя весь коттеджный посёлок слышит.
— А мне плевать, плевать! Пусть слышат, пусть знают, что из себя представляет такой замечательный Алексей Ковров. Что мне теперь эти соседи? Дом теперь не мой, он принадлежит этому щенку, щенку поганому, — не могла успокоиться даже после пощечины Маргарита.
Борис схватил племянницу за локоть, потащил в дом, покосившись на полуоткрытые ворота. Закроет потом, сейчас не до этого.
В доме Маргарита побежала на кухню, налила полный стакан холодной воды. Выпила его большими глотками.
— Успокоилась? Теперь рассказывай, — сурово сказал Борис.
— А что тебе рассказывать? Ты еще не понял? — Маргариту колотила крупная дрожь. — Этот мерзавец переписался на своего щенка все. Он это назло мне сделал. Я сейчас была у его юриста, видела копии документов. Оспорить ничего нельзя. Я была уверена, что дом куплен в браке, настаивала на этом, но даже тут Лёша меня обдурил. Всё переоформлено абсолютно законно, я не могу ни на что претендовать, кроме своей машины.
— А комбинат? Что с комбинатом? — разволновался Борис.
— Всё, абсолютно всё, принадлежит щенку, Коврову-младшему. Дядь Борь, ты глухой или тупой?
У Бориса зачесались руки. Во дворе он отвесил племяннице пощёчину, чтобы прекратить её истерику, а сейчас хотел сделать это «от души». Да так, чтобы отлетела, ударилась своей красивой и глупой башкой! Сколько раз ее предупреждал, говорил, что нужно подстраховаться. Она строила из себя самую умную, заявляла, что с ней такой фокус, как с бывшей Лехи, не пройдет. Была в курсе махинаций мужа, а его, дядьку родного, не посвятила.
— Прибил бы тебя, Ритка, — скрипнул желтыми зубами бывший уголовник. — Тупая у нас только ты! Сидела на куче бабла и умудрилась все проср.ать.
— Вот значит как? Тринадцать лет икру жрал за мой счет, а сейчас я виновата? Я же говорила тебе, Лёшка не должен выйти из больницы. Был бы ты порасторопней, сейчас были бы «в шоколаде».
Племянница с дядей стояли злые. Она красная, трясущаяся, но с крепко сжатыми кулачками, он набычившийся, глядящий щелочками глаз. Они выглядели, как враги, готовые поубивать друг друга. Казалось, еще секунда и столкнутся.
Марго первая заговорила примирительным тоном, сообразив, что бесполезно пререкаться, она «не вывезет».
— Что делать-то будем, дядь Борь? Надо же что-то делать. Уничтожь этого щенка, грохни его.
— А я, по-твоему, кто сейчас? — прорычал Борис. — Одно дело — устроить несчастный случай родственничку, к которому легко подобраться. И совсем другое дело — парень. У меня больше нет в подчинении людей. Остались только кое-какие знакомства. Устроить можно, но придётся платить, много платить. Ты готова продать машину, единственное, что у тебя осталось? А самое главное — зачем? Устранение Коврова-младшего тебе ничем не поможет. Этим тебе ничего не вернуть.
— Даже если и так. Грохни ей, грохни, дядь Борь, — психовала Маргарита.
— Тихо, замолчи! Слышишь? Кто-то в дом вошел. Ворота ты так и не закрыла.
Маргарита вспомнила, что в кабинете мужа, в сейфе, есть немного денег, там лежат ее украшения. Осталось только, чтобы украли последнее!
Она помчалась на шум быстрее дядьки. Он пошел следом, тоже довольно торопливо.
В холле стояли два молодых парня. Один очень серьезный, если не сказать суровый. Второй, ехидненький, с усмешкой оглядывался массивную прихожую из цельного дуба и даже присвистнул, заглянув в гостиную.
Борис сразу понял, кто есть кто. Новый хозяин пришел «дать пинка под зад» жене отца. Ковров — младший, который серьезный. Красивый парень, Леха ему в подметки не годится. Но сходство есть. Борис это сходство определенно видел.
Марго же видела только своего любимого, отца будущего ребенка. Он разыскал ее, пришел. Он тоже любит и не может без нее жить. Совершил ошибку с компроматом, но Маргарита готова простить. Она все ему простит! Если он будет рядом, они преодолеют трудности.
— Рома, ты пришел? — Рита не сказала, простонала.
Почему же любимый смотрит так серьёзно, если не сказать зло?
Увидел брошенные на полу пушистые тапочки Маргариты. Губы впервые скривила улыбка, недобрая улыбка. Рома наклонился, подцепил тапочек двумя пальцами, брезгливо поморщился.
— Это что, твоя выходная обувь? Ну ничего, когда я вышвырну тебя отсюда, ты подыщешь себе что-нибудь на помойке, может, даже получше этих тапок. Собака, говоришь, тебя укусила?
И вот уже Маргарита откатилась мысленно на тринадцать лет назад. Машинально нащупала на руке застарелый шрам от укуса. С ужасом смотрела, как Рома отшвырнул ее пушистый тапочек. Она когда-то Наташкин выронила, после укуса десятилетнего «щенка».
Почему, Боже, почему ярко-голубые, ненавидящие ее глаза того самого «щенка» смотрят с лица любимого Ромы? Как она могла не увидеть ненависть в этих глазах раньше? Как могла не узнать их?
Рита почувствовала, что теряет равновесие. Она взмахнула рукой, думая опереться на дядьку, но он стоял слишком далеко. Женщина не успела ни шагнуть к нему, ни облокотиться о стену, упав в обморок.