Меня зовут Степан Матвеевич, и большую часть своей сознательной жизни я работаю на земле. Не на той, что родит хлеб, а на той, что принимает нас в свой последний приют. Я — могильщик на старом Тихолесском кладбище. Работа, прямо скажем, не из веселых, но я к ней привык. Привык к тишине, нарушаемой лишь шелестом листьев да карканьем ворон. Привык к молчаливому обществу гранитных плит и скорбных ангелов. Люди боятся этого места, а для меня оно — дом. Здесь все честно, без притворства. Здесь все равны.
За тридцать лет я закопал сотни людей. Праведников и грешников, богатых и бедных, старых и совсем юных. Я видел горе во всех его проявлениях, от тихой, светлой печали до исступленного, рвущего душу воя. Насмотрелся так, что сердце мое, кажется, обросло толстой кожей, как у старого носорога. Всякие байки про мертвецов, что по ночам бродят, я слушал с усмешкой. Для меня покойник — это просто тело, пустая оболочка, из которой ушла жизнь. Тихое, смирное и совершенно безопасное.
Так я думал до прошлой осени. До того самого дня, когда мы хоронили Архипа Петровича.
Архип был местным чудаком. Жил один на самом отшибе, в покосившейся избушке у леса. Ни родных, ни друзей. Люди его сторонились, считали колдуном. Старик и вправду был странный: высокий, сухой, как старое дерево, с длинными седыми волосами и глазами, которые, казалось, видели что-то, недоступное другим. Он редко появлялся в поселке, в основном за мукой да солью. Покупал молча, смотрел в пол и так же молча уходил, оставляя за собой легкий запах сухих трав и почему-то озона, как после грозы.
Умер он тихо, во сне. Обнаружил его почтальон, когда принес пенсию. Хоронить было некому, так что все расходы взяла на себя администрация. Гроб самый простой, сосновый, некрашеный. Провожающих — я да молодой участковый Сергей, которому это дело спихнули как самому младшему. Обычные похороны, каких у меня десятки в год.
Погода в тот день была под стать настроению — серая, промозглая. Низкие тучи цеплялись за верхушки старых сосен, моросил мелкий, нудный дождь. Мы опустили гроб в холодную, чавкающую глиной яму, я взялся за лопату. Сергей потоптался рядом, поеживаясь от сырости, и, сославшись на срочные дела, поспешил к воротам. Я его не винил. Место и впрямь тоскливое.
Я работал не спеша, методично. Земля падала на крышку гроба с глухим, сытым стуком. Тук-тук-тук. Словно огромное сердце. Закончив, я сформировал аккуратный холмик, водрузил сверху временный деревянный крест с табличкой. «Архип Петрович Белозеров. 1948-2024». Все. Еще одна жизнь закончилась, еще одна история канула в вечность. Я убрал инструмент, запер сторожку и побрел домой, в свою маленькую квартирку на окраине Тихолесска.
Ночь пришла с бурей. Ветер выл в проводах, как раненый зверь, хлестал по окнам косыми струями дождя. Я лежал в кровати, слушал эту дикую музыку стихии и никак не мог уснуть. Какое-то необъяснимое беспокойство точило изнутри, как червь. Все казалось, что я забыл что-то важное. Дверь в сторожке запереть? Запер. Инструмент убрать? Убрал. Все сделал как обычно. Но тревога не отпускала.
Ближе к полуночи я услышал его. Стук.
Он был едва различим сквозь рев ветра. Глухой, далекий. Я списал это на разыгравшееся воображение. Старый дом, ветер гуляет, ставни стучат. Но стук повторился. Раз, другой, третий. Ритмичный. Настойчивый. Словно кто-то отбивал морзянку из самого сердца земли.
Тук… тук-тук… тук…
Я сел на кровати, и холодный пот прошиб меня. Звук шел со стороны кладбища. И что самое страшное, мой разум, мое нутро, весь мой тридцатилетний опыт могильщика безошибочно определили его источник.
Свежая могила Архипа Петровича.
В голове не укладывалось. Это бред. Этого не может быть. Наверное, промерзшая земля оседает, или корень дерева давит на крышку. Я нашел с десяток логичных объяснений, но ни одно из них не могло успокоить бешено колотящееся сердце. Потому что стук был живым. В нем чувствовалась воля. Отчаяние.
Я просидел так до самого рассвета, не смыкая глаз, вслушиваясь в ночной мрак. Стук то затихал, то возоблялся с новой силой. Когда первые серые лучи пробились сквозь тучи, я уже был одет. Я больше не мог этого выносить. Нужно было убедиться. Убедиться, что я просто схожу с ума.
На кладбище было тихо и сыро. Ветер повалил несколько старых крестов, наломал веток. Воздух пах мокрой землей и прелыми листьями. Я подошел к могиле Архипа. Холмик немного просел, глина раскисла от дождя. Я присел на корточки, приложил ухо к влажной земле. И замер.
Снизу, из-под двухметровой толщи глины, доносился четкий, размеренный стук.
Тук… тук… тук…
Кровь отхлынула от моего лица. Это не галлюцинация. Я не сошел с ума. Там, внизу, в заколоченном гробу, кто-то был. И он был жив.
Первой мыслью было — врачебная ошибка. Летаргический сон. Такое случается раз в сто лет, но случается же! Я пулей полетел к воротам, на ходу доставая телефон. Пальцы дрожали и не попадали по кнопкам. Наконец я набрал номер Сергея.
— Алло, Степан Матвеич? Что так рано? — раздался в трубке его сонный голос.
— Сергей, срочно приезжай на кладбище! — выпалил я, с трудом переводя дух. — Бери пару крепких ребят и лопаты. У нас… у нас ЧП.
Я не стал вдаваться в подробности, боясь, что он примет меня за сумасшедшего. Просто сказал, что есть подозрение на ошибку и нужно срочно вскрыть вчерашнюю могилу. К моему удивлению, Сергей приехал уже через полчаса, и не один, а с двумя дюжими сотрудниками ППС. Видимо, мой панический тон его убедил.
Работали мы быстро, в четыре лопаты. Земля была мягкой, податливой. Никто не проронил ни слова. Только пыхтение да швыряние глины. Все понимали серьезность момента. Наконец лопата одного из парней ударилась обо что-то твердое с гулким звуком. Дерево.
Мы расчистили крышку гроба. Она была вся в мокрой глине. Я спрыгнул в яму, дрожащими руками счищая землю. Потом взял лом. Поддеть заколоченные гвозди оказалось непросто, но в конце концов крышка поддалась с протяжным скрипом.
Все замерли, затаив дыхание. Я медленно, с колотящимся сердцем, поднял крышку.
Внутри лежал человек.
Но это был не Архип.
В гробу, на белой атласной обивке, лежал совершенно незнакомый молодой парень, лет двадцати пяти. Бледный, с тонкими, аристократическими чертами лица. На нем была странная, старинного покроя одежда — темный сюртук и белоснежная рубашка с высоким воротником. Его темные волосы были аккуратно зачесаны, а руки со сложенными на груди длинными тонкими пальцами выглядели так, словно принадлежали пианисту. Он был мертв. В этом не было никаких сомнений. Но его лицо было безмятежным, почти живым, без единого признака тления. Словно он уснул пять минут назад.
Мы все ошарашенно молчали, глядя на это невообразимое зрелище.
— Это кто? — наконец выдавил из себя Сергей, бледный как полотно.
— Я не знаю, — прошептал я. — Я его в первый раз вижу. Здесь должен быть старик. Архип Петрович.
— Но как?.. — начал один из полицейских и осекся.
Как — на этот вопрос ответа не было ни у кого. Я лично видел тело Архипа в морге. Я лично закрывал крышку гроба перед тем, как ее заколотить. Подмены быть не могло. Но факт оставался фактом: в гробу, который мы вчера закопали, лежал совершенно другой человек.
Сергей вызвал следственную группу. Кладбище оцепили, начались допросы, экспертизы. А я сидел в своей сторожке, пил остывший чай и никак не мог прийти в себя. В голове крутился один и тот же вопрос: если этот парень здесь, то где же тогда Архип?
В кармане сюртука у неизвестного нашли одну-единственную вещь — маленькую, искусно вырезанную из темного дерева птичку. Фигурка была гладкой, отполированной до блеска, словно ее долго держали в руках. Ни документов, ни денег, ничего больше. В базе данных он не числился, в розыске не был. Таинственный человек из ниоткуда.
Дело зашло в тупик. Гроб с телом увезли в областной морг, яму закопали. Все вроде бы вернулось на круги своя. Но я знал, что это не так. Что-то сдвинулось, нарушилось в тот день. Какая-то невидимая дверь приоткрылась, и из нее повеяло ледяным сквозняком иного, чуждого мира.
С того дня тишина на моем кладбище стала другой. Она больше не была умиротворяющей. Она стала напряженной, звенящей, полной затаенного ожидания. Мне начало казаться, что за мной следят. Что из-за старых памятников, из густых зарослей сирени на меня смотрят чьи-то невидимые глаза. Иногда, работая на дальнем участке, я слышал тихий шепот, похожий на шелест сухих листьев. Но стоило обернуться — никого.
Я пытался найти хоть какие-то зацепки. Поехал к дому Архипа. Избушка стояла опечатанная, с полицейской лентой на двери. Я сорвал ее и вошел внутрь. Внутри царил беспорядок, но не тот, что оставляют после себя следователи. Все было покрыто толстым слоем пыли, пахло травами, воском и чем-то еще, незнакомым, терпким.
Но самое странное было не это. Все стены в единственной комнате были сплошь увешаны старыми картами и схемами нашего района, нашего Тихолесска. Но карты были странные. На них были отмечены места, которых я не знал, нанесены какие-то непонятные символы, руны. И все они сходились в одной точке. В центре старого Тихолесского кладбища.
На столе лежала раскрытая книга в кожаном переплете, с пожелтевшими страницами, исписанными витиеватым почерком. Это был дневник. Дневник Архипа.
Я сел за стол и начал читать. И чем глубже я погружался в эти записи, тем сильнее волосы на моей голове вставали дыбом.
Из дневника я узнал, что Архип был не просто чудаком. Он принадлежал к древнему роду «Сторожей». Людей, которые из поколения в поколение охраняли «тонкие места». Места, где грань между нашим миром и… другим, была особенно хрупкой. И наше старое кладбище, как оказалось, было одним из таких мест. Оно стояло на месте древнего капища, где когда-то приносили жертвы забытым богам. И под ним, в глубоком сне, дремало нечто. Древнее зло, которое Сторожа веками сдерживали с помощью особых ритуалов.
Последний ритуал должен был совершить Архип. Он назывался «Тихий уход». Сторож, чувствуя приближение конца, должен был приготовить себе замену — чистого, невинного человека — и в нужный час лечь в землю вместо него, отдав свою жизненную силу на укрепление печати, сдерживающей зло. Но что-то пошло не так.
«Они узнали, — писал Архип за несколько дней до смерти. — Они почувствовали мою слабость. Они готовят подмену. Если у них получится, печать падет. Тот, кто спит, проснется. И тогда голод его будет неутолим».
У меня потемнело в глазах. Подмена… Значит, тот парень в гробу… это и была подмена. А стук… Боже, стук! Это не он стучал. Это то, что лежало под ним, под всем кладбищем, пыталось пробиться наверх, почувствовав, что печать ослабла.
В тот вечер я вернулся домой совершенно разбитым. Слова Архипа горели в моем мозгу. Я стал Сторожем. Сам того не ведая, я оказался втянут в эту жуткую историю. Я должен был закончить то, что не успел Архип. Но как? В дневнике не было ответов, лишь туманные намеки и предупреждения.
Ночью мне приснился сон. Я стоял посреди кладбища, а земля подо мной ходила ходуном, как палуба корабля в шторм. Могильные плиты трескались, кресты падали. И из-под земли доносился тот самый стук, но уже не из одной могилы, а отовсюду. Тысячи костяных кулаков барабанили по крышкам своих гробов, стремясь вырваться на волю. А в центре всего этого кошмара стоял высокий, худой силуэт. Силуэт Архипа. Он смотрел на меня своими пронзительными глазами и беззвучно шевелил губами, повторяя одно и то же слово: «Птица…»
Я проснулся в холодном поту. Птица! Та самая деревянная фигурка из гроба! Она у следователей, как вещдок.
Не помня себя, я оделся и поехал в отдел к Сергею. Я ворвался к нему в кабинет, как сумасшедший, и, перебивая самого себя, начал рассказывать все, что узнал. Про дневник, про Сторожей, про печать. Он смотрел на меня, как на больного.
— Матвеич, ты переутомился, — сказал он мягко. — Какая печать, какие Сторожа? Это все… байки.
— Сережа, ты должен мне поверить! — взмолился я. — Отдай мне ту птицу! Она ключ ко всему!
— Не могу, — покачал он головой. — Это вещдок. Дело не закрыто.
Но я видел, что в его глазах тоже был страх. Он тоже чувствовал, что все это не просто так. Он сам стоял у того вскрытого гроба.
— Хорошо, — сказал я, немного успокоившись. — Не отдавай. Просто дай на нее посмотреть. Прошу.
Сергей колебался, но потом все же вздохнул и открыл сейф. Он достал пакетик с фигуркой и положил на стол.
Я взял птицу в руки. Дерево было холодным, но как только я сжал ее в ладони, она словно потеплела. И в этот момент в голове у меня прояснилось. Я вдруг понял, что нужно делать. Не знаю, как это объяснить. Знание просто пришло, как будто Архип сам вложил его в мою голову.
Я знал, что тело того парня, «подменыша», нужно вернуть. Вернуть туда, откуда оно пришло. Не в землю, а в то самое средоточие зла. В старый, заброшенный склеп в самом центре кладбища, который все обходили стороной. Это и была главная печать.
— Мне нужно тело, — сказал я Сергею.
Он побледнел еще сильнее.
— Матвеич, ты с ума сошел? Оно в областном морге! Как я его тебе достану?
— Я не знаю как, — ответил я твердо, глядя ему прямо в глаза. — Но если мы этого не сделаем, скоро нам всем понадобятся услуги могильщика. И не одного.
Я ушел, оставив его одного со своими мыслями. Я знал, что он поможет. Он должен был.
Сергей позвонил следующей ночью. Голос его был глухим и напряженным.
— Я договорился. У нас есть три часа, пока дежурный "в отъезде". Фургон будет ждать у задних ворот морга. Но если нас поймают, Матвеич…
— Не поймают, — оборвал я его. — Будь на кладбище через час.
Ночь была темной, безлунной. Когда мы с Сергеем втаскивали на кладбище обтянутые черным пластиком носилки, у меня было чувство, что мы — главные герои какого-то дурного фильма ужасов. Ветер завывал в кронах деревьев, тени плясали, принимая причудливые очертания. Каждый шорох заставлял вздрагивать.
Старый склеп встретил нас мертвой тишиной. Массивная каменная дверь не поддавалась. Но я знал, что делать. Я достал из кармана деревянную птицу и приложил ее к небольшому углублению в камне, которое раньше никогда не замечал. Раздался скрежет, и дверь со скрипом, от которого заложило уши, начала отворяться, впуская нас в смрадную, ледяную тьму.
Внутри было пусто. Только каменный саркофаг в центре. Мы положили тело на него.
— И что теперь? — прошептал Сергей, озираясь по сторонам.
— Теперь уходи, — сказал я. — Дальше я сам.
Он посмотрел на меня с сомнением, но спорить не стал. Молча кивнул и вышел. Я услышал, как заскрипела, закрываясь, дверь, и остался один.
В полной темноте. В полной тишине.
Я стоял и ждал, сжимая в руке деревянную птицу. Прошла минута, другая. Ничего не происходило. Неужели я ошибся? Неужели все это было зря?
И тут я услышал его. Стук.
Он шел прямо из саркофага. Громкий. Требовательный. Крышка саркофага заходила ходуном. Из-под нее повалил черный, маслянистый дым, который начал сгущаться, принимая очертания чего-то огромного, бесформенного, с множеством горящих красных глаз. Оно тянуло ко мне свои дымные щупальца, и я чувствовал, как мой разум застилает первобытный, животный ужас.
Оно начало говорить со мной. Не голосом, а прямо в голове. Оно обещало мне все, чего я хотел. Обещало вернуть мою покойную жену, Машеньку. Я видел ее перед собой, живую, улыбающуюся, протягивающую ко мне руки.
— Степа, иди ко мне, — шептал ее голос. — Нам будет так хорошо вместе…
Сердце разрывалось от боли и тоски. Я сделал шаг вперед. Еще один.
Но в этот момент деревянная птичка в моей руке стала обжигающе горячей. Боль отрезвила меня. Я вспомнил, кто я. Я — Сторож. И мой долг — защищать.
— Уходи! — закричал я, вкладывая в этот крик всю свою волю, всю свою ярость. — Тебе здесь не место!
Я из последних сил шагнул к двери и вставил птицу в углубление с наружной стороны.
Раздался оглушительный грохот. Склеп содрогнулся. Изнутри донесся вой, полный такой ненависти и боли, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. Потом все стихло.
Когда я пришел в себя, уже светало. Я лежал на мокрой траве перед склепом. Дверь была наглухо заперта, а углубления, куда я вставлял птицу, не было. Словно его и не существовало никогда.
Я поднялся на ноги. Тело ломило, но на душе было… спокойно. Впервые за много дней. Тревога ушла. Тишина на кладбище снова стала мирной, правильной.
С тех пор прошло несколько лет. Я все так же работаю на Тихолесском кладбище. Для всех я — просто Степан Матвеич, старый могильщик. И только я знаю, что на самом деле я — Сторож. Я храню покой этого места.
Дело о неизвестном в гробу так и не раскрыли, списали в архив. Сергей вскоре перевелся в другой город. Мы больше не виделись.
Иногда по ночам я обхожу свои владения. Я подхожу к старому склепу, кладу на него руку и слушаю тишину. Там, внизу, все спокойно. Тот, кто спит, спит крепко. И я знаю, что пока я здесь, он не проснется. Деревянную птичку я ношу на груди, под рубахой. Она всегда теплая. Она греет и напоминает мне, кто я, и в чем теперь смысл моей тихой, незаметной жизни. Но это было лишь начало моего пути. Затишье перед новой бурей.
Жизнь Сторожа оказалась совсем не похожей на ту, что я вел раньше. Внешне все осталось по-прежнему: та же сторожка, та же лопата, те же молчаливые холмики. Но изменился я сам. Мир вокруг словно обрел новую глубину, новое измерение, которое раньше было скрыто от моих глаз. Я начал видеть.
Видеть, как дрожит воздух над некоторыми могилами, словно марево в знойный день. Слышать тихий плач там, где давно уже никто не плакал. Чувствовать ледяной холод, исходящий от земли, в которой упокоен человек со злым сердцем. Кладбище перестало быть для меня просто скоплением мертвых тел. Оно стало живым организмом, со своими законами, своими настроениями, своими обитателями, видимыми и невидимыми.
Дневник Архипа стал моей настольной книгой. Я читал и перечитывал его каждую ночь, пытаясь проникнуть в суть туманных фраз и загадочных символов. Я узнал, что «Спящий», которого мы запечатали в склепе — это лишь одна из сущностей, прикованных к этому месту. Он — как царь в своем подземелье. Но у него есть и своя «свита» — эхо душ, мелкие духи, призраки, которые иногда просачиваются сквозь ослабевшую завесу. Они не так опасны, но могут натворить бед: напугать до смерти случайного посетителя, свести с ума, прицепиться к живому и питаться его страхами.
Архип писал о ритуалах очищения. О том, как с помощью соли, полыни и простого, идущего от сердца слова можно успокоить беспокойную душу, указать ей путь. Я начал пробовать. Находил «холодные» могилы, посыпал их солью, читал над ними не молитвы, а простые слова: «Иди с миром. Твое время здесь вышло. Не тревожь живых, и они не потревожат тебя». И это работало. Холод отступал, тревожное марево рассеивалось. Я чувствовал, как земля под моими руками успокаивается, вздыхает с облегчением.
Это стало моей новой работой, тайной и невидимой. Днем я был могильщиком, а ночью — пастырем для заблудших душ. Я научился отличать скорбное эхо от злобной тени. Научился не бояться, а понимать.
Но однажды на кладбище пришел живой человек, который нарушил мой устоявшийся мир.
Это была девушка. Она появилась под вечер, когда солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в тревожные багровые тона. Хрупкая, тоненькая, с большими испуганными глазами на бледном лице. Она долго ходила между могил, что-то высматривая, а потом подошла ко мне.
— Простите, — голос у нее дрожал. — Вы здесь работаете?
— Я, — кивнул я, отставляя лопату.
— Я ищу… Я ищу своего брата. Его зовут Антон. Он пропал несколько месяцев назад. Мне сказали… мне сказали, что здесь нашли неопознанное тело. Молодого человека.
Сердце у меня ухнуло куда-то вниз. Антон. Значит, у «подменыша» было имя.
— Тело увезли в областной морг, — сказал я как можно спокойнее, хотя внутри все сжалось. — Вам нужно обратиться в полицию.
— Я обращалась! — в ее голосе прорвалось отчаяние. — Они ничего не говорят! «Следствие идет», «тайна следствия»! А я чувствую, что он здесь! Я чувствую…
Она замолчала и посмотрела куда-то мне за спину, в сторону старого склепа.
— Здесь какое-то странное место, — прошептала она. — Здесь очень… холодно.
Я понял, что она не просто так пришла. Она, как и я, что-то чувствовала. Такие люди, чувствительные к «тонким» материям, для этого места — как маяк для мотыльков. Они притягивают к себе все беспокойное.
— Вам лучше уйти, девушка, — сказал я твердо. — Скоро стемнеет. На кладбище ночью не место.
— Меня зовут Лиза, — сказала она, не сводя с меня своих огромных глаз. — Я не уйду, пока не узнаю, что случилось с Антоном.
И я понял, что она не уйдет. И что ее появление здесь — не случайность.
Лиза стала приходить каждый день. Она бродила по аллеям, сидела на скамейках, и я видел, как с каждым днем она бледнеет и тает, словно свеча. К ней начали цепляться «тени». Я видел их периферическим зрением — темные сгустки, которые вились вокруг нее, питаясь ее горем и отчаянием.
Однажды вечером я не выдержал. Она сидела у старого, заросшего мхом памятника, и ее плечи мелко дрожали. Я подошел и сел рядом.
— Он был музыкантом, — вдруг сказала она, словно мы продолжали давно начатый разговор. — Пианистом. Талантливым. Его называли гением. А потом он связался с какими-то странными людьми. Они говорили о вечной жизни, об избранности. Он стал замкнутым, отдалился от всех. Говорил, что готовится к «великому переходу». А потом просто исчез.
Она достала из сумочки фотографию. С глянцевой карточки на меня смотрел тот самый парень из гроба. Антон. Только живой, с мягкой, немного печальной улыбкой.
— Они его обманули, — прошептал я, сам не ожидая от себя этих слов.
— Вы что-то знаете? — Лиза вцепилась в мой рукав. — Умоляю, скажите!
Я не мог рассказать ей правду. Как объяснить обычному человеку про Сторожей, печати и древнее зло? Она бы просто сочла меня сумасшедшим.
— Я знаю только, что это место опасное, — сказал я. — Особенно для таких, как вы. Ваше горе — это для них как открытая рана, на которую слетаются мухи. Вам нужно уехать отсюда.
Но она только покачала головой.
В ту ночь я понял, что должен вмешаться. Лиза была в опасности. «Тени» становились все смелее. Я видел, как одна из них, принявшая облик сгорбленной старухи, тянет к ее плечу свои костлявые пальцы.
Я взял из сторожки мешочек с солью, набрал сухой полыни. Дождавшись, когда Лиза уйдет, я обошел то место, где она сидела, очертив его соляным кругом. В центр положил веточку полыни.
— Уходите, — прошептал я в сгущающиеся сумерки. — Она не ваша. Ее горе — не ваша пища.
Воздух вокруг похолодел, зашипел, словно на раскаленную сковороду плеснули воды. Тени заметались, корчась и извиваясь, а потом растворились в ночи.
На следующий день Лиза пришла снова. Но выглядела она уже по-другуму. На ее щеках появился легкий румянец, а во взгляде больше не было той безнадежной тоски.
— Я сегодня впервые за долгое время спала всю ночь, — сказала она с удивлением. — И мне приснился Антон. Он улыбался и говорил, чтобы я не плакала. Сказал, что он в покое.
Я молча кивнул. Мой нехитрый ритуал сработал. Я отогнал от нее тех, кто питался ее скорбью.
Но я понимал, что это лишь временная мера. Настоящая опасность была не в этих мелких духах. Настоящая опасность была в тех, кто отправил Антона на смерть. В тех, кто пытался использовать его для «подмены». И я был уверен, что рано или поздно они появятся здесь. Они придут за своей неудавшейся жертвой.
И я не ошибся.
Они приехали через неделю. Двое. На дорогой черной машине без номеров. Мужчина и женщина, оба одетые в строгие темные костюмы. Они не были похожи на скорбящих родственников. Они были похожи на хищников, высматривающих добычу. У них были одинаковые холодные, пустые глаза.
Они прошли мимо меня, не удостоив взглядом, и направились прямиком к склепу. Я замер, сжимая в кармане деревянную птицу. Мой амулет потеплел, предупреждая об опасности.
Они остановились перед каменной дверью. Мужчина что-то сказал на незнакомом гортанном языке, и женщина ответила ему. Я не понимал слов, но чувствовал исходящую от них угрозу. Они были не просто людьми. В них было что-то… неправильное. Чуждое.
Они попытались открыть дверь. Водили по ней руками, что-то шептали. Но склеп молчал. Печать, которую я возобновил, держала крепко.
Тогда они обернулись и посмотрели на меня. И в этот раз в их взглядах было не безразличие, а холодный, расчетливый интерес. Они поняли, что я не просто могильщик.
— Ты, старик, — сказал мужчина, подходя ко мне. Голос у него был ровный, безэмоциональный, но от него по спине бежали мурашки. — Ты что-то здесь делал. Дверь запечатана. Открывай.
— Я не знаю, о чем вы, — ответил я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал. — Это просто старый склеп. Он сотню лет как заперт.
Женщина усмехнулась. Жуткая, неживая усмешка.
— Он врет, — сказала она. — Я чувствую в нем силу. Слабую, но живую. Силу Хранителя.
Хранитель. Значит, так они называли Сторожей.
— Последний раз спрашиваю, — проговорил мужчина, делая еще шаг. — Открывай. Или мы заставим тебя. И поверь, тебе это не понравится.
Я понял, что разговоры кончены. Я не мог с ними справиться. Я был просто старым человеком. Но я был Сторожем. И я должен был защищать это место.
Я выхватил из кармана птицу и выставил ее перед собой, как крест.
— Убирайтесь отсюда! — крикнул я. — Именем Сторожей этой земли, я приказываю вам уйти!
Они отшатнулись, словно от удара. Фигурка в моей руке вспыхнула мягким теплым светом. В их глазах на мгновение промелькнул страх.
— Амулет, — прошипела женщина. — У него амулет старого колдуна.
Но они быстро пришли в себя. Страх в их глазах сменился яростью.
— Глупец, — прорычал мужчина. — Ты думаешь, эта деревяшка тебя спасет? Мы заберем то, что принадлежит нам. И заберем твою жизнь в придачу.
Он шагнул вперед, и я понял, что это конец. Но в этот момент сзади раздался крик:
— Не трогайте его!
Это была Лиза. Она стояла у ворот и смотрела на нас широко раскрытыми от ужаса глазами.
Незнакомцы обернулись. На их лицах появилось хищное выражение.
— Какая удача, — промурлыкала женщина. — Сестра. Она тоже здесь. Какая сильная в ней кровь. Она подойдет даже лучше, чем брат.
Они забыли про меня и двинулись к Лизе. Я понял, что они хотят сделать. Они хотели использовать ее для нового ритуала.
И тогда во мне что-то взорвалось. Не ярость. Не страх. А холодная, ледяная решимость. Я посмотрел на склеп, на землю под ногами. На это кладбище, которое стало моим домом. Я был его частью. И оно было частью меня.
— Я не дам, — прошептал я. — Эта земля моя. И те, кто на ней, под моей защитой.
Я закрыл глаза и сосредоточился. Я перестал быть Степаном Матвеевичем, могильщиком. Я стал Сторожем. Я почувствовал, как сила этой древней земли начинает течь по моим венам. Я почувствовал каждую могилу, каждый корень, каждый камень. Я почувствовал сон Того, кто спал внизу. И я обратился к нему. Не с просьбой, а с приказом.
«Спи».
Земля подо мной содрогнулась. Легкий толчок, который почувствовал только я. И в этот же миг со всех сторон, со всех могил поднялись едва заметные серые тени. Это были не злобные духи, а спокойные, молчаливые призраки тех, кого я когда-то похоронил. Сотни, тысячи теней. Они встали вокруг меня и Лизы, образуя живой, колышущийся щит.
Двое замерли. В их пустых глазах впервые отразился настоящий, животный ужас. Они видели их. Они видели армию мертвых, вставшую на защиту живых.
Они развернулись и бросились бежать. Без оглядки, без единого слова. Запрыгнули в свою машину и сорвались с места, поднимая тучи пыли.
Тени постояли еще мгновение, а потом медленно растаяли в воздухе. Все снова стихло.
Лиза смотрела на меня, и в ее глазах больше не было страха. Только бесконечное удивление и… понимание.
— Кто вы? — прошептала она.
— Я здешний сторож, — ответил я и впервые за много лет улыбнулся. — Просто сторож.
Она уехала на следующий день. Мы попрощались у ворот. Она не задавала больше вопросов. Просто обняла меня на прощание.
— Спасибо, — сказала она. — За все. Теперь я знаю, что Антон в покое.
Я остался один. Но я больше не чувствовал себя одиноким. У меня была моя земля. Моя работа. Моя тихая, незаметная, но такая важная жизнь. Деревянная птичка на груди была теплой. Она грела и напоминала мне, кто я.
Я — Степан Матвеевич. Я — Сторож Тихолесского кладбища. И пока я здесь, живые могут спать спокойно. А мертвые — покоиться с миром.
Так же вы можете подписаться на мой Рутуб канал: https://rutube.ru/u/dmitryray/
Или поддержать меня на Бусти: https://boosty.to/dmitry_ray
#страшныеистории #мистика #ужасы #кладбище