— Оксана, ну что ты как неродная? Воды нам вынеси, что ли! С дороги-то, — голос свекрови, Татьяны Петровны, прозвенел с веранды так резко, что Оксана, высаживавшая в теплице поздние томаты, вздрогнула и выронила совок.
Земля глухо стукнулась о дощатый пол. Оксана медленно выпрямилась, чувствуя, как поясницу пронзила знакомая ноющая боль. Она посмотрела на свои руки в земле, на рассаду, которую так бережно везла из города, и на мгновение зажмурилась. Нет, ей не послышалось.
— Глеб, а квасу холодненького нет? В животе ураган, сил нет! — это уже гудел бас деверя, дяди Коли, брата Татьяны Петровны.
Она вышла из теплицы, щурясь от яркого июльского солнца. На её новенькой, выкрашенной в модный оливковый цвет веранде, которую они с Глебом сколачивали все майские праздники, расположилась вся его родня. Сама Татьяна Петровна, грузная, в цветастом халате, напоминавшем обивку старого дивана, уже командовала, восседая в плетеном кресле Оксаны. Рядом примостилась золовка Зоя, вечно недовольная и поджавшая губы. Её сын, шестнадцатилетний Владик, уже врос в садовые качели, уткнувшись в телефон и отбивая ногами ритм по свежеокрашенной доске. И, конечно, дядя Коля, красный с дороги, уже расстегнувший верхние пуговицы рубахи и обмахивавшийся своей кепкой.
Их машина — старенькая «Нива» дяди Коли, груженая какими-то узлами и картонными коробками, — бесцеремонно въехала прямо на газон, примяв молодую траву, которую Оксана подсеивала всего неделю назад.
Глеб, её муж, стоял посреди всего этого балагана, растерянно улыбаясь. Он был в своей любимой футболке с надписью «Мальдивы ждут», ирония которой в данный момент казалась Оксане просто убийственной.
— Оксаночка, а мы тут… сюрприз! — Глеб развел руками, будто показывая фокус, который не удался. — Мама решила, что на природе лучше, чем в душном городе.
Татьяна Петровна насмешливо фыркнула. — Что значит «решила»? Имею право к родному сыну приехать! Или мы уже чужие? Ты, Глебушка, так не считаешь?
Она впилась в него взглядом, и Глеб тут же сдулся, как проколотый шарик. — Ну что ты, мама, конечно, нет! Мы всегда вам рады. Просто… неожиданно.
«Неожиданно» — это было самое мягкое слово, которое могла подобрать Оксана. Это было катастрофой. Это было вторжением. Их дача, их маленькая крепость, их мечта, на которую она, Оксана, бухгалтер хлебного комбината, откладывала каждую премию, каждую тринадцатую зарплату, экономя на себе, на отпусках, на всем, — эта мечта сейчас была растоптана грязными сапогами незваных гостей.
Глеб, менеджер в турагентстве, конечно, тоже вкладывался, но его заработок был непостоянным, зависел от сезона. Он был мастером продавать людям мечты о дальних странах, но, когда дело касалось защиты границ собственной семьи, он превращался в беспомощного ребенка.
— А чего неожиданного-то? — прогудела Зоя, с отвращением стряхивая с джинсов невидимую пылинку. — Лето, дача. Все нормальные люди на дачах. Или вы тут от всех прячетесь?
Оксана глубоко вздохнула, пытаясь унять дрожь в руках. Она подошла к веранде, но не стала подниматься по ступенькам. Остановилась внизу, на своей земле. — Здравствуйте. Мы вообще-то собирались в эти выходные домом заниматься. Крышу нужно подлатать до дождей.
— Вот и хорошо! — обрадовался дядя Коля. — Мужиков теперь много, мигом сделаем! Глебка, где у тебя инструмент? А то я свой не брал, думал, у тебя тут все по-хозяйски.
Оксана перевела взгляд на мужа. В его глазах плескалась мольба: «Потерпи, пожалуйста, потерпи». Она терпела. Десять лет их брака она терпела. Терпела, когда Татьяна Петровна на семейных застольях громко сокрушалась, что её Глебушка, такой видный парень, мог бы и получше партию найти, а не «счетовода с мучным запахом». Терпела, когда Зоя приезжала к ним в городскую квартиру без предупреждения «перекантоваться на недельку», оставляя после себя горы грязной посуды и стойкий запах дешевых сигарет. Терпела вечные советы дяди Коли о том, как «настоящая баба» должна борщи варить и мужа ублажать.
Но дача — это было её. Её святилище. Здесь каждая грядка была вымерена, каждое деревце посажено её руками. Здесь она отдыхала душой от пыльных папок и бесконечных цифр. И пускать сюда этот хаос, эту токсичную волну она была не намерена.
— Инструмент в сарае, — холодно бросила она, развернулась и пошла к дому. — Руки мыть и за стол.
Обед превратился в пытку. Родственники, выгрузив свои припасы, вели себя так, будто прибыли с гуманитарной миссией в голодающий край. На стол были водружены трехлитровая банка мутных соленых огурцов, кольца домашней колбасы, от которой исходил тяжелый чесночный дух, и бутыль с самогоном дяди Коли.
— Вот, Оксанка, учись, как надо огурцы солить! — Татьяна Петровна с грохотом поставила банку на стол. — А то твои прошлогодние — ни вкуса, ни хруста. Я вот лавровый лист никогда не кладу, он всю крепость забирает. Главный секрет, деточка, в листьях хрена и чесноке. На три литра надо не меньше двух головок! Чтобы аж дух захватывало!
Оксана молча резала свежий хлеб, испеченный на их комбинате. Она знала всё про технологию засолки. Знала, что избыток чеснока делает огурцы мягкими, а лавровый лист как раз и нужен для аромата. Но спорить было бесполезно. На колбасном заводе, где Татьяна Петровна тридцать лет проработала завскладом, она, видимо, познала все тайны мироздания.
— А крыша у вас, Глебка, неправильно сделана, — вещал дядя Коля, наливая себе уже третью рюмку мутной жидкости. — Угол наклона не тот. Снег будет скапливаться, продавит. Надо было стропила чаще ставить. Я вот у себя в деревне сам крыл — на века! Вы, городские, все по книжкам делаете, а надо по-житейски, с умом.
Глеб смущенно кивал, а Оксана чувствовала, как внутри у неё всё закипает. Эту крышу им делала бригада профессиональных кровельщиков, и она лично сверяла каждый пункт сметы и проекта.
Зоя ковырялась вилкой в салате из свежих овощей с грядки. — Ой, а у вас тут клещей, наверное, полно? Я читала, в этом году они особенно злые. Владик, ты в траву-то не лезь! А вай-фай у вас есть? Как тут люди живут вообще…
Владик, не отрываясь от экрана, промычал что-то нечленораздельное.
Вечером, когда Оксана, перемыв гору посуды, вошла в их спальню, Глеб сидел на кровати, виновато глядя в пол. — Оксан, прости. Я не знал, что они приедут. Мама утром позвонила, сказала, что они уже на подъезде. Что я мог сделать?
— Что ты мог сделать? — Оксана устало опустилась в кресло. Говорить не было сил, но молчать было уже невозможно. — Ты мог сказать: «Мама, извини, но у нас свои планы. Давайте договоримся на другие выходные». Ты мог сказать им, чтобы они не ставили машину на газон. Ты мог попросить дядю Колю не критиковать работу людей, которые в этом разбираются получше него. Ты мог сказать своей сестре, что если ей не нравится жить без вай-фая, она может остаться в городе. Ты много чего мог, Глеб. Но ты не сделал ничего.
— Ну как я мог их выгнать? Это же моя семья…
— А я не твоя семья? — её голос сорвался на шёпот. — Этот дом — не наша семья? Глеб, я пахала ради этого места. Я отказывала себе во всем! Я хотела, чтобы у нас было место, где мы можем быть вдвоем, в тишине. А что в итоге? В итоге сюда ввалилась вся твоя родня, чтобы научить меня солить огурцы и класть крышу!
— Они же не со зла…
— Не со зла?! — Оксана вскочила. — Да твоя мать только и делает, что пытается доказать всем и мне в первую очередь, что я ничтожество, которое тебе не пара! Твоя сестра смотрит на меня, как на прислугу! А дядя твой… Он уже решил, что завтра будет командовать на МОЕЙ крыше!
Она подошла к окну. На улице стремительно темнело. В окне гостевого домика, который они с такой любовью обустраивали, горел свет. Оттуда доносился громогласный смех дяди Коли и визгливые нотки Зои. Они там веселились. В её доме. Без неё.
— Глеб, — она обернулась, и её взгляд был твердым, как сталь. — Это нужно прекратить.
— Что ты предлагаешь? Устроить скандал?
— Я предлагаю расставить границы. Четко и ясно. Но для этого мне нужна твоя поддержка. Ты со мной? Или ты с ними?
Глеб смотрел на неё, на свою жену, которую он знал десять лет, и вдруг увидел её по-новому. Не тихую, покладистую Оксану, которая всегда сглаживала углы, а сильную, уставшую женщину на грани срыва. И ему стало страшно. Страшно её потерять.
— С тобой, — тихо сказал он. — Я с тобой. Что нужно делать?
Утром Оксана проснулась с ясным планом в голове. Она вышла на кухню, где уже хозяйничала Татьяна Петровна, пытаясь сварить кашу в Оксаниной любимой кастрюле с антипригарным покрытием, скребя по дну металлической ложкой.
— Доброе утро, Татьяна Петровна, — нарочито бодрым голосом сказала Оксана, забирая у неё кастрюлю. — Для этой посуды есть специальные лопатки. И кашу я сварю сама. Вы — гостья, отдыхайте.
Свекровь опешила от такого напора, но промолчала, только поджала губы.
За завтраком дядя Коля, потирая руки, начал строить планы: — Ну что, мужики! Позавтракаем — и на крышу! Глебка, тащи лестницу! Владик, будешь нам инструмент подавать, хватит в телефоне сидеть!
И тут Оксана, спокойно допив свой кофе, произнесла, глядя прямо на дядю: — Николай Иванович, мы очень ценим ваше желание помочь. Но крышу будет чинить та же бригада, что её и ставила. У них гарантия на работы. Вмешиваться в процесс — значит лишиться гарантии. Это юридический вопрос.
Дядя Коля захлебнулся чаем. — Какой еще юридический? Мужик должен сам уметь всё делать!
— Мужик никому ничего не должен, кроме своих детей и своей совести, — отрезала Оксана. — А лезть в профессиональную работу, не имея квалификации, — это не хозяйственность, а глупость. Простите.
В кухне повисла звенящая тишина. Зоя смотрела на Оксану, широко раскрыв глаза. Глеб напряженно вперился в свою тарелку.
— То есть, мы тут не нужны, получается? — ядовито процедила Татьяна Петровна.
И тут Оксана поняла, что это её момент. Или сейчас, или никогда. — Почему же? — она мягко улыбнулась. — Вы приехали отдохнуть на природе. Вот и отдыхайте. Гуляйте, дышите воздухом. Только у нас, к сожалению, тоже есть планы, которые мы не можем отменить. Сегодня мы с Глебом едем в районный центр, нужно закупить материалы для забора. А завтра к нам приедут друзья, мы договаривались еще месяц назад. Так что, боюсь, уделить вам много времени не получится.
— Какие еще друзья?! — взвилась Зоя. — А мы? Мы не друзья, мы семья!
— Вот именно, — подхватила Оксана. — Семья — это те, кто уважает твои планы и твое пространство. А друзья — это те, кого ты приглашаешь в гости. Мы вас, извините, не приглашали.
Это была бомба. Татьяна Петровна побагровела. — Да как ты смеешь?! Ты, бесприданница! В доме моего сына мне указывать?!
Оксана встала. Её больше не трясло. Она была абсолютно спокойна. — Во-первых, давайте без оскорблений. А во-вторых, я вынуждена вас поправить. Это не дом вашего сына. Этот дом и этот участок куплены на мои личные средства, заработанные до брака. По закону, а именно по статье 36 Семейного кодекса Российской Федерации, это является моей личной собственностью, а не совместно нажитым имуществом.
Она сделала паузу, давая информации улечься в головах ошарашенных родственников. — Глеб — мой любимый муж, и он здесь полноправный хозяин вместе со мной. А все остальные — гости. И как хозяйка этого дома, я устанавливаю здесь правила. Правило первое: в мой дом можно приехать только по приглашению. Правило второе: в моем доме нужно уважать меня и мои вещи. Правило третье: никто не имеет права нарушать мои планы.
Она посмотрела на мужа. Глеб поднял голову, встретился с ней взглядом и медленно, но уверенно кивнул. А затем встал рядом с ней.
— Мама, Оксана права, — сказал он, и голос его не дрогнул. — Мы вас всех очень любим. Но это наш дом. И наша жизнь. И мы будем жить по своим правилам. Мы не предупредили вас о наших планах, потому что не ждали вас. Простите, но вам придется уехать сегодня после обеда.
То, что началось потом, было похоже на извержение вулкана. Татьяна Петровна кричала, что Оксана приворожила её сына, что она разрушает семью. Зоя плакала, причитая, что их выгоняют на улицу. Дядя Коля стучал кулаком по столу и грозился «поговорить по-мужски». Один только Владик молча встал и пошел собирать свои вещи, кажется, ему было всё равно.
Оксана и Глеб молча выслушали всё это. Они стояли плечом к плечу, как два солдата в окопе. Когда поток обвинений иссяк, Оксана спокойно сказала: — Мы никого не выгоняем. Мы просто просим уважать наши границы. Когда вы будете готовы это делать, мы с радостью пригласим вас в гости. А сейчас — извините.
К трем часам дня на участке снова воцарилась тишина. «Нива» дяди Коли, фыркнув на прощание черным дымом, скрылась за поворотом.
Оксана стояла на веранде, глядя на примятый газон. На глаза навернулись слёзы. Но это были слезы не обиды, а облегчения.
Глеб подошел сзади и обнял её за плечи. — Прости меня, — прошептал он ей в волосы. — Прости, что я так долго был слепым и глухим. Ты у меня… сильная.
— Мы сильные, — поправила она, поворачиваясь к нему. — Когда мы вместе.
Он посмотрел на газон, потом на сарай. — Знаешь, а дядя Коля в чем-то прав. Оксана напряглась. — В чем это? — Стропила, может, и в порядке, — усмехнулся Глеб, — но забор нам и правда нужен. Высокий. И с крепкой калиткой. Чтобы никакие «сюрпризы» больше не прорвались.
Оксана рассмеялась. Впервые за эти сутки она смеялась искренне и свободно. Она посмотрела на свой дом, на свою землю, на своего мужа, который наконец-то стал ей настоящей опорой. Да, впереди было еще много битв. Отношения с его семьей были разрушены, и на их восстановление, на выстраивание новых, здоровых отношений, уйдут годы. А может, они и не восстановятся вовсе.
Но сейчас, в этот самый момент, она чувствовала себя не просто хозяйкой дачи. Она чувствовала себя хозяйкой своей собственной жизни. И это было самое главное. Она взяла мужа за руку.
— Пойдем. Помидоры сами себя не посадят.