Анна устала быть гостьей в собственном доме: брат с наглой женой «временно» поселились в наследстве от бабушки и вели себя как хозяева. В этот вечер она решилась поставить точку — собрала их вещи и выставила за дверь. Но когда, выдохнув, услышала стук и открыла дверь, на пороге стоял нотариус с документами, которые могли перечеркнуть всё, во что она верила…
***
Дом пах бабушкой. Лавандой из старого комода, сушеными яблоками и чем-то неуловимо-теплым, родным. Анна закрыла глаза, вдыхая этот аромат, и на секунду ей показалось, что сейчас из кухни выйдет бабушка Нина, вытирая руки о передник, и скажет своим тихим, скрипучим голосом: «Анечка, внученька, чаю будешь?». Но вместо этого из гостиной донесся громкий, чужой смех. Смех Светланы, жены её брата Димы. Этот смех резал слух, как битое стекло. Они жили здесь уже третий месяц. «Временно, сестренка, войди в положение! Всего на пару неделек, пока с нашей квартирой вопрос не решим», — умолял Дима, глядя на неё щенячьими глазами. Анна тогда сжалась, но согласилась. Родная кровь, как отказать?
«Пара неделек» превратились в месяц. Потом во второй. Теперь шел третий. Вещи Димы и Светы расползлись по дому, как сорняки. В бабушкиной спальне, куда Аня боялась даже заходить, чтобы не нарушить покой, теперь валялись Светины пеньюары. На кухне вместо бабушкиных полотенец с вышивкой висели кричаще-яркие, синтетические тряпки. Аромат лаванды и яблок перебивал едкий запах Светиных духов. Анна чувствовала себя чужой в собственном доме. В доме, который бабушка оставила именно ей, с одной простой фразой в завещании: «Моей Анечке, моей опоре и свету в окошке». Диме бабушка оставила приличную сумму денег, которой с лихвой хватило бы на первый взнос по ипотеке. Но деньги, как поняла Аня, быстро закончились, а аппетиты остались.
Каждый вечер превращался в пытку. Она приходила с работы уставшая, мечтая о тишине, а попадала в эпицентр чужой жизни. Света, развалившись на бабушкином диване, смотрела свои бесконечные сериалы на максимальной громкости. Дима молчаливо сидел рядом, уткнувшись в телефон. На ужин они ждали, что приготовит Аня. «Ань, а ты сегодня что-нибудь вкусненькое сделаешь? А то Светочка устала», — говорил брат таким тоном, будто это была её прямая обязанность. Светочка уставала всегда. Уставала лежать на диване, уставала ходить по магазинам, уставала дышать.
Последние капли в чашу её терпения падали каждый день. То она находила свои вещи переложенными, то слышала, как Света обсуждает по телефону с подругой, какой «отстойный ремонт» в их «новом доме». Анна молчала. Она глотала обиду, сжимала кулаки и убеждала себя, что они скоро уедут. Но сегодня, вернувшись домой, она застыла на пороге гостиной. Стена, на которой висели старые семейные фотографии в потемневших от времени рамках, была выкрашена в ядовито-салатовый цвет. А в центре стены, на месте большого портрета бабушки и дедушки, красовался пустой крюк. Портрет был небрежно прислонен к стене в углу, лицом вниз. «Ой, Ань, ты уже пришла? — Света обернулась, держа в руках валик с остатками краски. — Решила тут немного освежить, а то совсем мрак. Эту рухлядь, — она махнула в сторону портрета, — надо бы на чердак убрать. А сюда мы плазму повесим, большую! Как тебе цвет? По-моему, очень жизнерадостно!» У Анны потемнело в глазах. Она молча смотрела на это салатовое безумие, на оскверненную стену, на самодовольное лицо невестки. И поняла — всё. Конец. Чаша терпения не просто наполнилась, она взорвалась.
***
Тишина, повисшая в комнате, была гуще самого плотного тумана. Света всё ещё улыбалась, ожидая похвалы за свою «инициативу». Она явно не понимала, почему Анна молчит и смотрит на неё таким взглядом, от которого кровь стынет в жилах. Аня медленно перевела взгляд с салатовой стены на брошенный в углу портрет. Бабушка на фото смотрела строго, с укоризной, будто спрашивая: «Долго ты это будешь терпеть, внучка?».
«Где Дима?» — голос Анны был тихим, но в нем звенел металл. Таким голосом не просят, а требуют.
Света моргнула, её улыбка сползла с лица. «На работе он еще… А что такое? Тебе не нравится? Я же как лучше хотела. Мы же здесь теперь живем, надо уют создавать».
«Мы?» — переспросила Анна, и это короткое слово прозвучало как выстрел. «Здесь живу я. А вы здесь гостите. И мое гостеприимство, Света, закончилось».
Не дожидаясь ответа, Анна развернулась и пошла в спальню, где поселились «временные жильцы». Она распахнула дверцы шкафа и ледяным спокойствием начала вышвыривать оттуда вещи. Дорогие Светины платья, Димины джинсы, их нижнее белье — всё летело на пол, образуя неряшливую кучу. Внутри у неё бушевал ураган, но внешне она была похожа на хирурга, проводящего сложную операцию. Каждое движение было выверенным и безжалостным. Она вытащила из-под кровати их чемоданы и начала швырять в них одежду, не заботясь о том, как она ляжет.
«Ты что делаешь?! С ума сошла?!» — Света влетела в комнату, её лицо исказилось от ярости. Она бросилась к куче вещей, пытаясь спасти какое-то особенно ценное платье.
«Я навожу порядок в своем доме, — не оборачиваясь, ответила Анна. — Собираю ваш мусор».
«Да как ты смеешь! Это вещи Димы, твоего родного брата! У тебя есть вообще что-то святое?! Мы семья!» — визжала Света, пытаясь выхватить у Анны из рук стопку рубашек.
Анна резко развернулась и посмотрела ей прямо в глаза. Холодная ярость придавала ей сил. «Семья, Света, не ведет себя как саранча. Семья не красит стены в доме, где не прошло и года со смерти хозяйки. Семья не называет память рухлядью! Вы перешли все границы. Все». Она указала на чемоданы. «К вечеру, когда вернется Дима, чтобы вас здесь не было. Ни вас, ни ваших вещей. Ни вашего духа. Вы меня поняли?»
«Да куда мы пойдем?! На улицу?! Ты нас на улицу выгоняешь?!» — в голосе Светы появились истеричные нотки. Она явно переходила к следующей тактике — давить на жалость.
«Меня это не волнует. У вас были деньги от бабушки. Куда вы их дели — ваши проблемы. Можете снять квартиру. Можете поехать к твоим родителям. Можете ночевать на вокзале. Мне. Всё. Равно». Последние слова она произнесла по слогам, отчеканивая каждое, как гвоздь, вбиваемый в крышку гроба их совместного проживания. Она чувствовала, как многолетние обиды, унижения, молчание — всё это сейчас превратилось в ледяную броню. Она больше не была мягкой, уступчивой Анечкой. Перед Светой стояла хозяйка дома, и она была в своем праве.
***
Дима пришел около семи вечера, уставший и ничего не подозревающий. Он вошел в дом и замер на пороге. В прихожей стояли два наспех собранных чемодана и несколько пакетов. Из гостиной вышла Анна, её лицо было похоже на застывшую маску.
«Ань, а что… что происходит?» — растерянно пробормотал он, переводя взгляд с чемоданов на сестру.
«Происходит выселение, Дима», — спокойно ответила она.
В этот момент из спальни вылетела заплаканная Света. Увидев мужа, она тут же бросилась к нему на грудь, заходясь в рыданиях. «Димочка! Она нас выгоняет! Твоя сестра вышвыривает нас на улицу, как собак! Из-за какой-то дурацкой стены! Я хотела как лучше, сделать красиво, а она… она сумасшедшая!»
Дима посмотрел на Анну с укором, который она видела сотни раз. Это был его коронный прием — взгляд обиженного ребенка. «Аня, ты серьезно? Из-за ремонта? Мы же семья! Куда мы пойдем на ночь глядя?»
«Вы пойдете туда, куда должны были пойти два с половиной месяца назад, — голос Анны не дрогнул. — В свою жизнь. Которую вы почему-то решили строить в моем доме и за мой счет. И дело не в стене, Дима. Хотя и в ней тоже. Дело в том, что вы сели мне на шею и свесили ноги. Вы решили, что этот дом — ваш. Света сегодня назвала портрет бабушки и дедушки рухлядью. Это была последняя капля».
«Ну, Светочка не со зла! — залебезил Дима. — Она просто… современная, не понимает этих сантиментов. Ань, ну прости её. Давай не будем ссориться. Мы всё вернем, как было. Хочешь, я прямо сейчас эту стену перекрашу?»
«Нет, Дима, не хочу, — отрезала Анна. — Я хочу, чтобы вы ушли. Сегодня. Я дала вам время до вечера. Вечер наступил».
Тут Света отлепилась от мужа, слезы мгновенно высохли, а лицо снова стало злым и наглым. «Ах так! Значит, вот как ты с родным братом?! Думаешь, мы не знаем, что ты имеешь право только на половину дома? Дима такой же внук, как и ты! Мы будем судиться! Мы докажем, что бабушка была не в себе, когда писала это завещание! Ты отсюда нас не выставишь, поняла?! Мы имеем право!»
Анна горько усмехнулась. Она ожидала этого. «Право? Какое право, Света? Есть завещание, заверенное нотариусом. Дом — мой. Деньги — Димины. Где деньги, Дима? Ты их тоже потратил на Светочкины "хотелки"? На шмотки и рестораны, пока твоя сестра впахивала на двух работах, чтобы этот дом содержать?»
Дима покраснел и отвел взгляд. Ему было нечего сказать.
«Вот и всё, — закончила Анна. — Разговор окончен. Ваши вещи у порога. Если вы не уйдете сами в течение получаса, я вызову полицию. И поверь, Дима, мне не будет стыдно. Стыдно должно быть вам».
Она развернулась и ушла в кухню, оставив их стоять посреди прихожей. Она слышала, как Света что-то злобно шипит мужу, как он нерешительно мямлит в ответ. Сердце колотилось как бешеное. Она сделала это. Она, наконец, сделала это. Осталось только дождаться, когда за ними закрое
Прошел час. Час, который показался Анне вечностью. Она сидела на кухне, обхватив руками чашку с остывшим чаем, и прислушивалась к каждому шороху. Сначала были слышны приглушенные препирательства, злобный шепот Светы, невнятное бормотание Димы. Потом звуки сборов — скрип молний на чемоданах, шарканье ног, глухие удары. Анна сидела не двигаясь, боясь, что если она выйдет, то снова проявит слабость, поддастся на уговоры или чувство вины. Но вины не было. Была только звенящая, холодная пустота внутри и странное чувство освобождения.
Наконец, она услышала, как хлопнула входная дверь. Потом еще раз, потише. Она подождала несколько минут, вслушиваясь в тишину. Тишина была абсолютной, непривычной. Такой, какой она не слышала уже три месяца. Медленно, словно боясь спугнуть её, Анна встала и пошла в прихожую. Чемоданов не было. В воздухе еще витал резкий запах Светиных духов, но он уже казался призрачным, улетучивающимся. Она прошла в гостиную. Ядовито-салатовая стена бросалась в глаза, как уродливый шрам. Но теперь это был просто шрам, напоминание о битве, которую она выиграла.
Анна подошла к углу, где стоял портрет. Она осторожно подняла его и смахнула пыль. Лица бабушки и дедушки смотрели на неё всё так же — строго, но с любовью. Она прислонила портрет к дивану, решив, что завтра же повесит его на место, а стену перекрасит в спокойный, бежевый цвет, какой был при бабушке. Она бродила по опустевшему дому, комната за комнатой. Спальня, где еще витал чужой дух, но уже не было чужих вещей. Кухня, где больше никто не будет ждать от неё ужина. Её дом. Снова её.
На неё накатила волна усталости. Физической и моральной. Битва была выиграна, но она высосала из неё все соки. Аня села на старое бабушкино кресло, укуталась в плед, который сама же и вязала долгими зимними вечерами. За окном стемнело. Дом погрузился в уютный полумрак, нарушаемый лишь светом уличного фонаря. Впервые за долгое время она почувствовала покой. Да, впереди еще много дел: нужно было отмыть дом от чужого присутствия, перекрасить стену, научиться жить одной в этих стенах. Но это были приятные хлопоты. Это была её жизнь, которую она только что отвоевала. Она закрыла глаза, наслаждаясь тишиной. И в этот самый момент, когда ей казалось, что всё самое страшное позади, в тишину ворвался резкий, настойчивый стук в дверь.
Сердце ухнуло куда-то вниз. «Вернулись», — пронеслось в голове. Неужели они решили продолжить скандал? Или что-то забыли? Анна нахмурилась. Она же сказала, что вызовет полицию. Собравшись с духом, она подошла к двери и посмотрела в глазок. На пороге стоял не Дима. И не Света. Там стоял незнакомый мужчина в строгом костюме, с портфелем в руках. Он был совершенно спокоен и не был похож ни на полицейского, ни на скандального соседа. Он просто стоял и ждал. С тяжелым предчувствием Анна повернула ключ в замке.
***
Мужчина на пороге выглядел лет на пятьдесят. Аккуратная стрижка, дорогой, хоть и немного консервативный костюм, умные, внимательные глаза за стеклами очков в тонкой оправе. Он не внушал страха, скорее, любопытство и легкую тревогу.
«Добрый вечер. Анна Дмитриевна?» — голос у него был ровный и спокойный.
«Да, это я. Чем могу помочь?» — Анна всё еще стояла в проеме, не решаясь впустить незнакомца.
«Моя фамилия Соколов, Игорь Петрович. Я нотариус. Я вел дела вашей покойной бабушки, Нины Аркадьевны».
При слове «нотариус» у Анны всё внутри похолодело. Первая мысль, пронзившая мозг, была о словах Светы: «Мы будем судиться!». Неужели они так быстро нашли юриста и уже начали действовать?
«Если вы от моего брата, то можете передать ему, что разговор окончен», — холодно сказала она.
Игорь Петрович слегка удивленно поднял брови. «Нет-нет, что вы. Я здесь не по поручению вашего брата. Я здесь по поручению вашей бабушки. Могу я войти? Разговор займет не более пятнадцати минут, но он довольно важен, и я бы не хотел обсуждать это на пороге».
Его уверенный и деловой тон обезоруживал. Анна колебалась секунду, но потом отступила в сторону, пропуская его в дом. Что-то в его манере говорило о том, что это не связано с сегодняшним скандалом. Это было что-то другое. Что-то из прошлого.
«Проходите в гостиную», — сказала она, мысленно проклиная себя за то, что не успела ничего сделать с ужасной салатовой стеной.
Нотариус прошел в комнату, окинул её беглым взглядом, но никак не отреагировал на кричащий цвет. Он поставил портфель на пол рядом с креслом и сел, положив руки на колени.
«Анна Дмитриевна, я приношу свои соболезнования в связи с вашей утратой. Нина Аркадьевна была очень мудрой и незаурядной женщиной. Мне было честью вести её дела».
«Спасибо», — тихо ответила Анна, садясь на диван напротив. Предчувствие чего-то важного нарастало.
«Дело в том, — продолжил нотариус, — что помимо основного завещания, которое я оглашал вам и вашему брату полгода назад, Нина Аркадьевна оставила еще один документ. Это не изменение завещания, не пугайтесь. Это, скорее… дополнение. Или, если хотите, последняя воля, которую она просила исполнить при определенных обстоятельствах. Она дала мне очень четкие инструкции».
Он открыл свой портфель и достал запечатанный конверт из плотной желтоватой бумаги. У Анны перехватило дыхание. Она узнала этот конверт. Именно в таких бабушка хранила самые важные документы и письма.
«Нина Аркадьевна просила меня приехать к вам ровно через полгода после её смерти. Сегодня как раз этот день. И она просила меня передать вам это письмо лично в руки, но только после того, как я задам вам один вопрос».
Он посмотрел на Анну поверх очков. Его взгляд был серьезным и пронзительным.
«Скажите, Анна Дмитриевна, ваш брат, Дмитрий, и его супруга все еще живут с вами в этом доме?»
Вопрос застал её врасплох. Она не знала, что ответить. Сказать правду, что она их только что выгнала? Или соврать? Но зачем?
«Нет, — после паузы честно ответила она. — Они съехали. Сегодня».
На лице нотариуса не дрогнул ни один мускул. Он лишь медленно кивнул, словно именно этого ответа и ожидал.
«Очень хорошо, — произнес он. — В таком случае, я могу выполнить волю вашей бабушки».
Он протянул ей конверт. «Это вам. Прочтите».
***
Руки Анны слегка дрожали, когда она брала конверт. Бумага была теплой и шероховатой на ощупь. Она медленно вскрыла его, стараясь не порвать. Внутри лежал сложенный вчетверо лист, исписанный знакомым, бисерным бабушкиным почерком. Рядом с письмом лежал еще один официальный документ с печатями. Анна сначала развернула письмо.
«Моя дорогая Анечка, моя пчелка, мой свет в окошке. Если ты читаешь это письмо, значит, прошло полгода, как меня нет. И значит, Игорь Петрович выполнил мою просьбу. Не сердись на меня за этот маленький спектакль. Я знаю, что ты сильная, самая сильная из всех нас. Но я также знаю и своего внука, твоего брата Диму. Я люблю его, но любовь не должна быть слепой. Он слабый, ведомый, и его жена Света, увы, не делает его лучше.
Я знала, что они попытаются сесть тебе на шею. Я почти уверена, что после получения денег они не станут решать свои проблемы, а придут жить к тебе в мой дом, пользуясь твоей добротой. Я оставляю этот дом тебе, Анечка, потому что только ты будешь его беречь. Только для тебя это не просто квадратные метры, а память. Но я не могу совсем ничего не оставить Диме. Я хочу дать ему не просто деньги, а последний шанс.
Поэтому я составила это дополнение. Игорь Петрович тебе его покажет. Рядом с этим письмом лежит банковский ордер на крупную сумму. Эти деньги — для Димы. Но получить он их сможет только при одном условии, исполнение которого я доверяю тебе. Ты должна отдать ему эти деньги только в том случае, если он и его жена добровольно, без скандалов и судов, покинут твой дом в течение полугода после моей смерти. Если они проявят уважение к моей воле и к тебе. Если же они останутся, если будут требовать, судиться, вести себя недостойно — этот ордер аннулируется, а деньги переходят на счет детского благотворительного фонда.
Я ставлю тебя в трудное положение, внученька, я знаю. Тебе придется принять решение. Но я верю в твое сердце и в твою справедливость. Ты — мой судья в этом деле. Я не хочу, чтобы твой брат и его жена разрушили твою жизнь. Этот узел должна была развязать я при жизни, но не успела. Теперь это предстоит сделать тебе. Прости меня за это. Люблю тебя, твоя бабушка Нина».
Анна дочитала письмо, и слезы, которые она сдерживала весь день, хлынули из глаз. Это были не слезы обиды или злости. Это были слезы любви и благодарности к этой невероятно мудрой женщине, которая даже после смерти продолжала о ней заботиться и всё предвидела наперед. Она подняла заплаканные глаза на нотариуса.
«Она всё знала…» — прошептала Анна.
«Нина Аркадьевна прекрасно разбиралась в людях, — тихо подтвердил Игорь Петрович. — Она очень любила вас обоих. Но хотела справедливости. И хотела научить внука ответственности. Теперь решение за вами, Анна Дмитриевна. Формально, по условиям, ваш брат и его жена провалили испытание. Они не ушли добровольно. Вы их выгнали. Вы имеете полное право сейчас же аннулировать этот ордер».
Он указал на второй документ. Это действительно был банковский чек на сумму, в несколько раз превышающую ту, что Дима уже получил. Этого хватило бы на хорошую квартиру в областном центре.
Анна смотрела на чек, потом на бабушкино письмо. Она выгнала их. Со скандалом. Значит, Дима не заслужил этих денег. Но они ушли. Сегодня. Ровно в тот день, когда истекал шестимесячный срок. Какое невероятное совпадение. Или это не совпадение? Это судьба дала ей в руки все козыри. Теперь она одна должна была решить судьбу брата. Отдать ему целое состояние или оставить ни с чем, отправив деньги на благое дело. Бабушка сделала её судьей. И это было самое тяжелое испытание из всех.
***
Тишина в комнате стала осязаемой. Игорь Петрович терпеливо ждал, не произнося ни слова, давая Анне время осмыслить прочитанное и принять решение. А для неё время как будто остановилось. В её руках была судьба брата. Человека, который только что предал её, который позволил своей жене унижать её и осквернять память об их общем прошлом. По справедливости, он не заслуживал ни копейки. Она имела полное моральное и юридическое право разорвать этот чек и забыть о его существовании. Отдать деньги детям, которым они нужнее. Это было бы правильно. Логично. Справедливо.
Но перед её глазами стояло не только самодовольное лицо Светы и виноватый взгляд Димы. Всплывали и другие воспоминания. Вот они, маленькие, строят шалаш из одеял в этой самой гостиной. Вот Дима, старший брат, защищает её от дворовых забияк. Вот они вместе, уже подростки, тайно курят за сараем и смеются, боясь, что бабушка их застукает. Он был не только предателем. Он был её братом. Слабым, глупым, заблудившимся, но братом.
Бабушка написала: «Я хочу дать ему не просто деньги, а последний шанс». Она не хотела его наказать. Она хотела его научить. Если Анна сейчас просто заберет деньги, какой урок он из этого извлечет? Только то, что сестра отомстила ему. Он озлобится еще больше, и пропасть между ними станет непреодолимой. А если… если дать ему этот шанс?
«Игорь Петрович, — Анна подняла голову, её взгляд стал ясным и решительным. — Скажите, если я передам ему деньги, я могу поставить свои условия?»
Нотариус внимательно посмотрел на неё. «Юридически — нет. Этот документ не подразумевает дополнительных условий с вашей стороны. Но по-человечески… я думаю, вы вправе сопроводить этот дар своими словами».
Анна кивнула. Она поняла, что нужно делать. Это было самое трудное, но, кажется, единственно верное решение. Решение, которое одобрила бы бабушка. Она взяла свой телефон, лежавший на столе. Пальцы на мгновение замерли над контактом «Дима». Она глубоко вздохнула, собираясь с мыслями.
«Я должна ему позвонить. Прямо сейчас», — сказала она скорее себе, чем нотариусу.
Она нашла номер и нажала кнопку вызова. Гудки казались вечностью. Наконец, в трубке раздался настороженный голос брата: «Ало?»
«Дима — сказала она ровно, без злости и упрека. — Я не буду спрашивать, где вы. Это неважно. Я хочу, чтобы ты меня выслушал, не перебивая. Хорошо?»
На том конце провода помолчали. «Хорошо», — неуверенно ответил он.
«Сегодня у меня был гость. Нотариус. Бабушка оставила дополнение к завещанию. Письмо и… деньги для тебя. Большие деньги, Дима. Достаточные, чтобы вы со Светой купили себе квартиру и начали новую жизнь».
В трубке воцарилось оглушительное молчание. Анна слышала только его сбитое дыхание.
«Но было одно условие, — продолжила она. — Ты должен был получить их, только если бы вы уехали из дома добровольно, проявив уважение. Вы этого не сделали. Формально, я имею полное право оставить эти деньги себе или отдать их на благотворительность, как и просила бабушка».
Она сделала паузу, давая ему осознать весь масштаб произошедшего. Она почти физически чувствовала, как на том конце провода Дима съежился, ожидая приговора.
«Но я не буду этого делать, — сказала Анна, и её голос дрогнул. — Я отдам тебе эти деньги. Потому что бабушка хотела дать тебе последний шанс. И я хочу его тебе дать. Но я тоже поставлю одно условие. Не юридическое. Человеческое. Ты получишь этот чек, Дима, но я хочу, чтобы ты хоть раз в жизни поступил как мужчина и как брат. Чтобы ты понял, что семья — это не те, на ком ездят, а те, кого берегут. И я надеюсь, что эти деньги станут для вас не очередным поводом для праздности, а билетом в новую, взрослую и ответственную жизнь».
Она замолчала. В трубке долго было тихо, а потом она услышала странный звук. Звук сдавленного всхлипа.
«Аня… Анечка… прости меня…» — прошептал он.
И в этот момент Анна поняла, что бабушкин узел, который казался таким тугим и неразрешимым, начал потихоньку развязываться. Впереди было еще много сложностей, но сегодня она не просто отвоевала свой дом. Она, возможно, вернула себе брата.