— Ты сидишь? Сядь! У меня новость — мы скоро будем купаться в шампанском! — голос Светланы в телефонной трубке звенел от возбуждения, как натянутая струна.
Марк, проверявший студенческие эссе в своей маленькой съёмной квартире, поморщился. После развода и падения с карьерной лестницы его жизнь превратилась в унылую рутину, и пафосные заявления Светланы раздражали всё сильнее.
— Света, не преувеличивай. Что случилось? Премию дали?
— Какая премия! Твой дядя, Борис Петрович, тот самый скряга из Воронежа, отдал богу душу! — выпалила она.
Марк замер. Дядя Борис. Двоюродный брат его матери. Одинокий, желчный старик, которого Марк навещал раз в год исключительно из чувства долга, надеясь на солидное наследство. Дядя был сказочно богат по меркам их семьи: дореволюционная квартира в центре города, дача на берегу реки, антиквариат, счета в банках.
— Когда? — коротко спросил Марк, а в голове уже закрутился калькулятор.
— Вчера! Мне позвонила риелторша из Воронежа, моя давняя знакомая, она его квартирой занималась когда-то. Говорит, он был твой единственный близкий родственник. Марк, ты понимаешь? Всё теперь твоё! Квартира, дача, деньги! Мы наконец-то купим нормальный дом, а не эту конуру! Я поеду в Милан на шоппинг!
Марк слушал её восторженный щебет, и на его лице расплывалась самодовольная улыбка. Наконец-то! Справедливость восторжествовала. Он, умный, талантливый, достойный человек, получит то, что заслуживает. Это компенсация за все унижения последнего года: за потерю должности, за косые взгляды коллег, за презрение бывшей жены.
— Да, пожалуй, ты права, — вальяжно произнёс он, откидываясь на спинку стула. — Старику давно было пора. Я единственный наследник по закону. Нужно будет съездить на похороны, для приличия.
На следующий день ему позвонил нотариус из Воронежа. Сухой официальный голос сообщил о кончине Бориса Петровича и пригласил на оглашение завещания.
— И ещё, Марк Анатольевич, — добавил нотариус, — покойный просил, чтобы на оглашении также присутствовала ваша бывшая супруга, Ольга Викторовна, и ваша дочь, Виктория Марковна.
Марк нахмурился. — Зачем? Мы в разводе. Они ему никто.
— Такова была воля усопшего. Его распоряжения мы обязаны исполнять неукоснительно. Будьте добры передать им.
Положив трубку, Марк почувствовал укол раздражения. Что за очередной каприз старика? Зачем тащить в Воронеж Ольгу с Викой? Наверняка отписал им какую-нибудь безделушку из жалости — старый сервиз или коллекцию марок. Что ж, пусть едут. Пусть увидят его триумф. Пусть поймут, кого потеряли.
Он набрал номер Ольги.
— Здравствуй. У меня для тебя новость и поручение, — начал он без предисловий, своим старым, начальственным тоном.
— Я тебя слушаю, — спокойно ответила Ольга. Она поливала цветы на своём новом, залитом солнцем балконе и была совершенно невозмутима.
— Умер мой дядя, Борис Петрович. Через неделю оглашение завещания. Нотариус сказал, что вы с Викой тоже должны приехать. Не знаю, зачем понадобился этот цирк, но такова воля покойного. Так что берите билеты.
Ольга замерла с лейкой в руке. Борис Петрович… Она видела его всего пару раз за всю жизнь. Суровый, молчаливый старик. Она почти ничего не знала о нём, кроме одного. Его внук, Паша, был её учеником.
— Хорошо, Марк. Мы приедем, — тихо ответила она.
Вечером, когда Вика вернулась из университета, Ольга рассказала ей о странном звонке.
— Дядя Борис? Папин родственник? Зачем мы ему понадобились? — удивилась Вика. — Он же нас в глаза почти не видел.
— Я не знаю, дочка. Но я помню его внука… Пашу, — Ольга села в кресло, и её взгляд устремился вдаль, в прошлое. — Это было лет пятнадцать назад. Он пришёл ко мне в первый класс. Такой маленький, худенький, с огромными испуганными глазами. Его родители погибли в аварии, и его воспитывал этот самый Борис Петрович, его двоюродный дед. Мальчик был очень замкнутый, ни с кем не играл, всё время сидел на последней парте и рисовал в тетрадке.
Ольга встала, подошла к старому книжному шкафу и достала картонную папку. — Вот. Я сохранила.
Она протянула Вике тонкий альбомный листок. На нём неуверенной детской рукой был нарисован сказочный замок с высокими башнями и развевающимися флагами. [Изображение детского рисунка сказочного замка]
— Другие учителя жаловались, что он «витает в облаках», не слушает на уроках. А я видела, что он не просто рисует. Он создавал свой мир, в котором ему было не так страшно и одиноко. Я стала оставаться с ним после уроков, мы разговаривали. Он рассказывал мне про своих рыцарей и драконов. Я видела, какой он талантливый, какая у него фантазия. Однажды я на свои деньги купила ему большой набор хороших карандашей и альбом. Ты бы видела его глаза… Он так радовался, так благодарил.
На глаза Ольги навернулись слёзы. — А потом, в конце года, за ним пришёл Борис Петрович. Он был очень суровый, я его даже побаивалась. Он молча протянул мне конверт. Я отказалась, сказала, что делала всё от чистого сердца. А он посмотрел на меня своими колючими глазами и сказал: «Добро должно возвращаться. Не сейчас, так потом. Но обязательно вернётся». А в конверте, я потом посмотрела, была сумма, равная двум моим зарплатам. Я на следующий же день отнесла эти деньги в детский дом. А про Пашу потом слышала, что он вырос, стал известным архитектором где-то в Европе.
Вика слушала, затаив дыхание. — Мам, какая трогательная история. Ты никогда не рассказывала.
— Как-то повода не было, — Ольга грустно улыбнулась. — Столько лет прошло. Но я до сих пор помню этого мальчика. И взгляд его деда.
В назначенный день они втроём — Марк, Ольга и Вика — сидели в приёмной воронежского нотариуса. Марк был в дорогом костюме, от него пахло успехом и нетерпением. Он вёл себя как хозяин положения, снисходительно поглядывая на бывшую жену и дочь. Ольга была спокойна и печальна. Она думала о мальчике Паше и его суровом деде.
Наконец их пригласили в кабинет. Пожилой нотариус в очках с толстыми линзами предложил им сесть и, прокашлявшись, достал из сейфа запечатанный конверт.
— Итак, я, нотариус города Воронежа, Семёнов Игорь Павлович, приступаю к оглашению завещания гражданина Кравцова Бориса Петровича, — монотонно начал он.
Марк подался вперёд, его лицо выражало алчное нетерпение. Светлана уже, наверное, выбирает себе новую шубу в онлайн-каталоге.
— «Я, Кравцов Борис Петрович, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, сим завещанием делаю следующее распоряжение… Всё моё движимое и недвижимое имущество, а именно: четырёхкомнатную квартиру по адресу… загородный дом с участком в посёлке… автомобиль… а также все денежные средства, находящиеся на моих счетах в банках, в каких бы они ни находились и в чём бы ни выражались, я завещаю…»
Нотариус сделал паузу, поправил очки и посмотрел поверх них сначала на Марка, а потом на Ольгу.
— «…в равных долях гражданке Соколовой Ольге Викторовне и её дочери, Соколовой Виктории Марковне».
В кабинете повисла звенящая тишина. Было слышно, как на стене тикают старинные часы.
Ольга застыла, не веря своим ушам. Она смотрела на нотариуса, потом на Вику, которая тоже сидела с широко раскрытыми глазами.
Первым опомнился Марк. Его лицо из самодовольного превратилось в багрово-красное, искажённое гримасой ярости и недоумения. — Что?! — взревел он, вскакивая со стула. — Это какая-то ошибка! Я его единственный племянник! Наследник первой очереди! А они ему кто?! Чужие люди!
— Успокойтесь, гражданин Соколов, — строго сказал нотариус. — Ошибки быть не может. Завещание составлено по всей форме и заверено. Согласно статье 1119 Гражданского кодекса РФ, завещатель вправе по своему усмотрению завещать имущество любым лицам. Свобода завещания. Ваше родство в данном случае не имеет первостепенного значения.
— Да он выжил из ума! Этот старый маразматик! — не унимался Марк. — Она его обманула! Околдовала! Это мошенничество!
— К завещанию приложено личное письмо покойного. Он просил огласить его в вашем присутствии, — невозмутимо продолжал нотариус и достал из конверта ещё один лист бумаги, исписанный старческим, но твёрдым почерком.
— «Марк, — начал читать нотариус. — Если ты это слышишь, значит, тебя интересуют только мои деньги, а не я сам. За все эти годы ты ни разу не поинтересовался, как моё здоровье, как живёт мой внук. Ты приезжал раз в год, пил со мной дежурный чай и смотрел на часы. Ты ждал моей смерти. Но я не так глуп, как ты думал. Своё состояние я нажил честным трудом и хочу оставить его в надёжных и добрых руках».
Нотариус перевёл взгляд на Ольгу. Её губы дрожали, по щекам катились слёзы.
— «Ольга Викторовна. Вы, возможно, меня не помните. Но я помню вас. Пятнадцать лет назад вы спасли моего внука. Не от смерти, нет. От чего-то худшего — от одиночества и неверия в себя. Вы были единственным человеком, кто разглядел в запуганном мальчике-сироте искру таланта. Ваш скромный подарок — коробка карандашей — изменил его жизнь. Он поверил в себя. Сейчас Павел — успешный архитектор в Германии, у него прекрасная семья. Он часто вспоминает вас, свою первую учительницу. Он просил передать вам, что тот замок, который он рисовал на последней парте, он всё-таки построил. Только не из камня, а из стекла и бетона. Я много раз хотел отблагодарить вас, но вы отказались от денег. Вы сказали, что делали всё от сердца. Я понял, что таким людям, как вы, нельзя дать взятку. Им можно только вернуть добро. Это наследство — не плата. Это моя благодарность за моего внука. Я знаю, что вы и ваша дочь распорядитесь этими деньгами мудро и честно. Вы построите на них что-то настоящее, а не потратите на мишуру и пустоту. Прощайте. Борис Кравцов».
Когда нотариус закончил, Ольга уже не сдерживала рыданий. Это были слёзы не от свалившегося на неё богатства. Это были слёзы от невероятной мощи человеческой благодарности, которая пробилась через пятнадцать лет, чтобы найти её. Вика обнимала мать, и у неё у самой глаза были на мокром месте.
Марк стоял посреди кабинета, как громом поражённый. Его мир, построенный на расчёте, цинизме и уверенности в собственной исключительности, рухнул в одночасье. Какой-то мальчишка, какие-то карандаши… Из-за этой сентиментальной чуши он лишился всего!
— Я буду оспаривать! — прохрипел он, приходя в себя. — Я докажу, что он был невменяем! Я найму лучших адвокатов! Вы у меня ничего не получите!
— Это ваше право, — пожал плечами нотариус. — Но хочу вас предупредить: оспорить завещание по причине недееспособности завещателя крайне сложно. Потребуется посмертная судебно-психиатрическая экспертиза, показания свидетелей. А Борис Петрович до последнего дня был в ясном уме, вёл дела и лично отдавал все распоряжения. Шансов у вас, прямо скажем, немного.
Выйдя из конторы на улицу, Марк набросился на Ольгу. — Это ты всё подстроила! Признавайся! Как ты его обработала, ведьма?! Ты специально это сделала, чтобы отомстить мне!
— Успокойся, Марк, — Ольга вытерла слёзы и посмотрела на него твёрдым, ясным взглядом. В нём не было ни злорадства, ни ненависти. Только усталость и жалость. — Я видела твоего дядю два раза в жизни. И последний раз — пятнадцать лет назад. Перестань унижаться.
— Папа, ты ведёшь себя недостойно, — вмешалась Вика. — Тебе никто ничего не был должен. Дедушка Борис имел полное право распорядиться своими деньгами так, как считал нужным. И вместо того, чтобы злиться, ты бы лучше подумал, почему он так поступил. Может, дело не в маме, а в тебе? Может, стоило хоть раз позвонить ему просто так, без всякой корысти?
Эти слова окончательно вывели Марка из себя. — Ты ещё будешь меня учить, соплячка! — заорал он. — Да я… я вас по миру пущу! Вы у меня всё вернёте, до копейки!
Он развернулся и, хлопнув дверцей такси, уехал, оставив их стоять на тротуаре.
— Мам, что теперь будет? — растерянно спросила Вика.
— А ничего, дочка, — Ольга взяла её под руку. — Ничего страшного. Пусть бесится. Мы всё сделали честно. И нам нечего бояться. Пойдём, выпьем кофе. Нам нужно всё обдумать.
Судебные тяжбы, которые затеял Марк, тянулись почти год. Он нанял дорогого адвоката, пытался доказать, что Ольга оказывала на старика «психологическое давление», находил каких-то лжесвидетелей. Но всё было тщетно. Суд раз за разом отказывал в его исках. Светлана, поняв, что миланских шуб ей не видать, устроила Марку грандиозный скандал и ушла к более перспективному мужчине. Марк остался один в своей съёмной квартире, разбитый, озлобленный на весь мир и по уши в долгах перед адвокатом.
А Ольга… Ольга, вступив в права наследства, первым делом нашла в социальных сетях того самого Павла Кравцова, архитектора из Германии. Она написала ему длинное письмо, в котором рассказала обо всём и сообщила о своём решении.
Через полгода в их родном городе открылся «Центр поддержки юных талантов имени Бориса и Павла Кравцовых». На деньги, оставленные стариком, Ольга выкупила и отремонтировала старое здание, наняла лучших педагогов по рисованию, музыке, литературе. В этом центре дети из малообеспеченных семей могли бесплатно развивать свои способности. На открытие прилетел из Германии элегантный мужчина с добрыми глазами — Павел. Он подошёл к Ольге Викторовне, своей первой учительнице, обнял её и молча протянул ей маленькую бархатную коробочку. В ней лежал один-единственный, идеально отточенный цветной карандаш в серебряной оправе.
— Спасибо, — просто сказал он. — Спасибо, что когда-то поверили в меня.
Ольга стояла посреди гудящего зала, где смеялись дети и играла музыка, смотрела на этот карандаш и плакала. Она не стала богачкой в шёлковых платьях. Она стала чем-то большим. Она стала человеком, который вернул добро в мир и приумножил его.
А Марк иногда проходил мимо этого центра. Он видел свет в окнах, слышал детский смех и музыку. И в его душе шевелилось что-то похожее на запоздалое раскаяние. Он понимал, что гнался за деньгами, статусом, пустым блеском. А настоящее богатство — оно было совсем в другом. Оно было в коробке простых цветных карандашей, подаренных от чистого сердца испуганному мальчику на последней парте. Богатство, которое ему никогда не понять и не получить.