Антон с напряженным видом посмотрел в окно и стал постукивать пальцами по столешнице кухонного острова.
Сегодня пятница, вечер, который по традиции они должны были проводить вместе с женой, но он всеми силами пытался придумать причину, чтобы куда-нибудь сорваться.
Хотя бы в гараж, чтобы проверить старый мотоцикл. Любое место было бы лучше, чем здесь, где его, казалось, сковывала невидимая цепь стыда.
В гостиной, на полу, покрытом мягким игровым ковриком, возилась их полуторагодовалая дочь София.
Она старательно пыталась доползти до яркой погремушки, издавая радостные булькающие звуки.
Рядом сидела Эмма. Она тоже издавала звуки — подбадривала дочь смешным голосом, и сама при этом радостно улыбалась.
Однако Антон не обращал на это никакого внимания. Он видел только ее волосы, собранные в небрежный пучок, из которого выбивались пряди, видел растянутую домашнюю футболку с протертостью на плече, куда постоянно падала голова Софии, когда та засыпала на ее руках, видел свои спортивные штаны, которые она таскала.
Звонок в дверь заставил его прийти в себя. Антон вздрогнул, будто пойманный на месте преступления, несмотря на то, что знал, что должна была прийти его мать.
— Антон, открой, руки заняты! — донесся из-за двери ее собранный, уверенный голос.
Рината Лавровна вошла в квартиру, впустив шлейф дорогих духов и аромат свежей выпечки.
Она была женщиной, которая и в шестьдесят лет выглядела на пятьдесят, и тщательно следила за каждой деталью своего облика.
— Здравствуй, сынок. Эммочка, я тут вам пирожков напекла! — Рината Лавровна прошла на кухню, поставила сумку и направилась в гостиную.
Антон замер, ожидая на ее лице появления гримасы жалости. Он мысленно уже оправдывался: "Эмма постоянно устает, с ребенком некогда, ты же понимаешь…"
Но Рината Лавровна, скинув туфли на каблуках, опустилась на ковер рядом с внучкой.
— Бабуля пришла! Кто у нас тут такая большая? Да кто у нас красавица! — она потрепала внучку за щечку, и та залилась счастливым смехом.
Потом она крепко обняла Эмму за плечи, притянула к себе и поцеловала в висок.
— Как ты, золотце мое? Выглядишь уставшей. Антон, а ну-ка подай нам с невесткой чаю с пирогами! — проговорила она командным голосом, не терпящим возражений.
Антон, несколько ошарашенный, послушно засуетился на кухне, расставляя чашки и заваривая чай. Непроизвольно он слышал обрывки их разговора.
— …а она вчера аж три раза за ночь просыпался, зубки, наверное…
— …ничего, перерастет. Ты главное, не забывай себя баловать. Спи, когда она спит.
— Да я пытаюсь, Рината Лавровна, то стирка, то уборка…
— А черт с ней, с уборкой! Лучше маску для лица сделай. Я тебе новую привезла, отличную.
Антон закатил глаза. Опять ее "масочки" и "кремики". Он поставил на поднос чашки и тарелки с румяными пирогами и внес все в гостиную.
Эмма тем временем распустила волосы и попыталась пальцами привести их в порядок. Она поймала его взгляд и смущенно улыбнулась.
— Прости, я сегодня как чучело. Не успела даже зубы почистить, кажется, — она нервно рассмеялась.
— Ничего страшного, — буркнул он, но в его голосе прозвучало что-то прямо противоположное.
Рината Лавровна внимательно посмотрела на сына, потом - на невестку. Ее взгляд стал прищуренным, анализирующим.
— Что-то случилось, Антон? — спросила она прямо, отхлебнув чаю. — Вид у тебя, будто тебе под ногти стекла крошеного насыпали.
— Все нормально, — отрезал Антон. — Просто на работе завал.
— На работе завал, а дома жена-чучело, — тихо, почти неслышно, проговорила Эмма.
В гостиной воцарилась неловкая тишина. Даже София затихла, уставившись на взрослых своими синими глазами.
— Эмма… — начал Антон, но она его перебила. В ее глазах блеснули слезы.
— Нет, я правда слепая, что ли? Ты уже месяц на меня смотреть не можешь. Ты отворачиваешься, когда я пытаюсь тебя поцеловать утром. Ты не хочешь, чтобы мы выходили куда-то вместе. В прошлые выходные, когда мы виделись с твоими друзьями, ты весь вечер говорил, что я выгляжу уставшей и мне лучше поехать домой. Хотя я чувствовала себя прекрасно!
Антон покраснел. Он ненавидел подобные сцены, особенно в присутствии матери.
— Дорогая, не придумывай. Просто с ребенком тяжело, я понимаю. Ты не успеваешь…
— Что именно я не успеваю, Антон? — голос Эммы дрогнул. — Нанести макияж? Надеть платье, которое ты подарил, а оно мне теперь на два размера мало? Что? Я не успеваю поесть горячего, я не успеваю поспать три часа подряд, я не успеваю сходить в душ дольше пяти минут! Но я успеваю кормить твою дочь, укачивать ее, лечить колики, улыбаться ей, когда у меня самой сил нет! А ты… ты стыдишься меня...
Последнюю фразу она произнесла тихо и с такой горькой уверенностью, что у Антона все похолодело внутри.
Он хотел возразить, сказать, что это чушь, но слова застряли в горле. Мужчина просто молча посмотрел на нее, и его молчание было красноречивее любых слов.
Рината Лавровна медленно поставила чашку. Она посмотрела на сына с упреком.
— Встань, — мягко сказала свекровь Эмме. — Возьми малышку и пройди с ней на кухню, покорми ее немного. Мне нужно поговорить с сыном с глазу на глаз.
Эмма, все еще плача, кивнула в ответ, взяла на руки Софию и молча вышла из комнаты.
— Ну что, мой мальчик, — начала Рината Лавровна. — Достиг того, чего хотел? Довел жену до слез? Заставил ее почувствовать себя ничтожеством в тот самый момент, когда она совершает самый великий труд на земле?
— Мама, ты ничего не понимаешь! — взорвался он, почувствовав себя загнанным в угол подростком. — Ты посмотри на нее! Она запустила себя полностью! Я не могу с ней никуда выйти, мне стыдно! Мои друзья хвалятся своими женами, а я… не могу! Моя ходит в застиранном халате, с синяками под глазами!
— А ты хорошо ее рассмотрел, Антон? — спросила Рината Лавровна ледяным тоном. — Ты видел шрамы на ее животе? Ее физическую и эмоциональную усталость? Она отдала всю себя ради вашего общего ребенка. И что получила вместо благодарности? Твое брезгливое отвращение!
— Это не отвращение! — крикнул он, но голос его сорвался. — Это… Стыд. Да, мне стыдно. Стыдно, что моя жена выглядит на сорок лет, хотя ей двадцать шесть. Стыдно, что она не может поддержать беседу, потому что у нее все ее разговоры только о подгузниках и прикорме.
Рината Лавровна медленно поднялась и подошла к сыну.
— Ты знаешь, о чем я говорила с твоим отцом в первую ночь после твоего рождения? — спросила она. — Я заплакала от боли и от счастья, а он сидел рядом на кровати, держал меня за руку и говорил: "Спасибо тебе. Ты самая красивая женщина на свете. Я так тебя люблю". И для меня это значило больше, чем все комплименты, которые я слышала до и после. Он видел не растрепанную, расплывшуюся женщину, а - героиню, подарившую ему сына!
Рината Лавровна сделала паузу, давая словам просочиться в сознание родного сына.
— А ты что видишь, Антон? Сломанную куклу, которая перестала радовать глаз? Это низко и очень стыдно!
Антон опустил голову. Слова матери били точно в цель. Он вдруг с ужасом представил, что чувствовала Эмма все эти недели.
Его критические взгляды, его вздохи и отстраненность. Он старался защитить свой собственный образ успешного, состоявшегося мужчины, а взамен ранил самого близкого человека.
— Я… я не знал, — прошептал мужчина. — Мне казалось, что все должно быть как раньше. А она…
— Она стала другой, — закончила за него Рината Лавровна. — И вместо того, чтобы понять ее, ты решил, что она должна соответствовать твоему застывшему представлению о жене. Иди к ней сейчас же и попроси прощения!
Антон молча встал. Его ноги были ватными. Он почувствовал себя последним подлецом.
Мужчина вышел в коридор и замер на пороге кухни. Эмма сидела на стуле и кормила Софию.
Ее лицо было бледным, следы слез еще виднелись на щеках. Антон сделал шаг вперед, скрипнула половица.
Эмма вздрогнула и обернулась. В ее глазах он прочитал страх снова услышать упрек, увидеть раздражение.
— Эм… — голос его сорвался.
Антон подошел поближе, опустился перед ней на колени, совсем как его мать перед внучкой.
— Прости меня, — выдохнул он, и его собственные глаза наполнились слезами. — Я был слепым, глупым эгоистом. Я видел только себя и свои дурацкие амбиции. Ты самая красивая женщина на свете, а я… я просто болван. Прости меня, пожалуйста.
— Мне так было больно, Антон, — тихо сказала Эмма. — Я так стараюсь быть хорошей мамой, а ты… ты перестал быть моим мужем. Ты стал моим критиком.
— Я все понял. Вернее, мама мне открыла глаза. Я буду помогать тебе, несмотря на растянутые футболки и немытые волосы.
Он наклонился и поцеловал ее в губы. Это был их первый по-настоящему нежный поцелуй за последние несколько месяцев. Без напряжения, без скрытого раздражения.
Софийка, закончив трапезу, удовлетворенно агукнула и улыбнулась отцу, стоявшему на коленях.
Антон рассмеялся сквозь слезы, взял дочь на руки, прижал к себе, вдыхая ее молочный запах.
— Пойдемте в ванную, — предложил он неожиданно.
— Зачем? — удивленно подняла брови Эмма.
— Я уложу дочь спать, а ты примешь душ. Не пять минут, а сколько захочешь. Да и потом… потом мама привезла тебе какую-то волшебную маску, а потом я закажу ту самую пасту, которую ты любишь, и мы поужинаем.
Эмма посмотрела на мужа с надеждой, в которой все еще таилась опаска.
— Правда?
— Правда, — кивнул он. — И завтра, и послезавтра. Я хочу вернуть свою жену, и начну с того, что перестану быть идиотом.
Рината Лавровна, слушавшая весь этот разговор, тихо улыбнулась. Она повернулась и пошла собираться домой.
Ее работа здесь была сделана. Теперь все зависело от них самих. Однако в ее сердце теплилась надежда, что мальчик, наконец, повзрослел.