— И что такого, если мы третий год подряд будем праздновать Рождество у моих родителей? — холодно поинтересовался муж.
Его голос, ровный и лишенный всяких эмоций, ударил меня сильнее, чем если бы он закричал. Я стояла у окна, глядя на первые робкие снежинки, которые кружились в свете фонаря, и слова мужа заморозили что-то внутри меня. Хрупкое, теплое, то, что я так долго пыталась сберечь. В комнате пахло свежесваренным кофе и корицей от булочек, которые я испекла утром. Я так старалась создать атмосферу уюта, предвкушения праздника. А он одним предложением разрушил все.
— Олег, мы ведь договаривались, — тихо произнесла я, не оборачиваясь. Я не хотела, чтобы он видел, как дрогнули мои губы. — Ты обещал, что в этом году мы поедем к моим. Моя мама… она так ждет. Папе уже тяжело далеко ездить.
— Твоя мама ждет каждый год, — отрезал он, и я услышала, как он с шумом поставил чашку на стол. — А у моей мамы самый вкусный гусь с яблоками, и ты это знаешь. К тому же, вся семья соберется. Дима с Мариной приедут. Это традиция.
Традиция. Какое удобное слово, чтобы оправдать собственный эгоизм. Нашей семье было шесть лет, и за эти шесть лет мы ни разу не встречали Рождество в доме моего детства. Первые три года я как-то не придавала этому значения — мы были молоды, строили свою жизнь, и его родители жили ближе. А потом это стало правилом. Негласным, но железным. Его правилом.
Я медленно повернулась. Олег сидел за нашим большим дубовым столом, который мы выбирали вместе, и листал что-то в телефоне, даже не поднимая на меня глаз. Красивый, уверенный в себе, успешный. Мужчина, которому завидовали все мои подруги. Мужчина, который, как мне казалось, больше меня не видел.
— Олег, это нечестно, — мой голос набрал силу. — Это и моя семья тоже. И мои родители. Они стареют. Я хочу провести с ними праздник, пока есть такая возможность. Неужели это так сложно понять?
Он наконец поднял голову. Его серые глаза посмотрели на меня так, будто я была назойливой мухой, мешающей ему сосредоточиться.
— Аня, не начинай. Вопрос решен. Я уже сказал маме, что мы будем. Она так обрадовалась. Ты же не хочешь ее расстраивать?
И это был его коронный прием. Удар ниже пояса. Светлана Петровна, моя свекровь, была женщиной властной, но прикрывалась маской заботы и вселенской любви. Расстроить ее — означало навлечь на себя недели пассивно-агрессивных звонков и вздохов в трубку о том, какая она несчастная и как ее никто не ценит. Я вздохнула, чувствуя, как силы покидают меня. Борьба была проиграна, даже не начавшись.
— Хорошо, — выдохнула я. — Как скажешь.
Он удовлетворенно кивнул и снова уткнулся в телефон.
— Вот и умница. Не создавай проблем на пустом месте.
Я отвернулась обратно к окну, и по щеке покатилась горячая слеза. Снег за окном падал все гуще, укрывая грязный асфальт белым, чистым покрывалом. А внутри меня все было черным. Пустым. Я чувствовала себя не женой, не партнером, а удобным приложением к его жизни. Функцией, которая должна вовремя соглашаться и не расстраивать его маму. В тот момент я еще не знала, что это Рождество станет последней страницей нашей общей истории. Я просто чувствовала глухую, ноющую боль и обиду, которая с каждым днем начинала расти, заполняя все мое существо.
Подготовка к поездке была похожа на медленную пытку. Олег был на удивление оживлен, постоянно созванивался с матерью, смеялся в трубку, обсуждал какие-то детали праздничного стола. Я же двигалась по квартире как тень, механически собирая вещи, складывая в чемодан нарядное платье, которое покупала с мыслью о том, как буду кружиться в нем у елки в родительском доме. Теперь оно казалось мне серым и безрадостным.
Однажды вечером я гладила ему рубашку для поездки, а он говорил по телефону в соседней комнате. Обычно он не скрывал своих разговоров, но в этот раз плотно прикрыл дверь. Я невольно прислушалась. Голос его был тихим, почти интимным. Я не могла разобрать слов, но сама интонация… так не говорят с матерью или братом. В ней было что-то ласковое, воркующее. Я замерла с утюгом в руке. Сердце заколотилось. Что за глупости? Я накручиваю себя. Просто устала, вот и лезут в голову всякие подозрения. Он просто договаривается о подарках. Я тряхнула головой, пытаясь отогнать дурные мысли, и продолжила гладить. Но неприятный осадок остался.
Через пару дней мы поехали за подарками. Торговый центр гудел, сиял огнями и гирляндами. Из динамиков лились рождественские мелодии, люди сновали с яркими пакетами, и эта всеобщая атмосфера праздника делала мою внутреннюю пустоту еще более ощутимой. Олег был странно рассеян. Он купил отцу стандартный набор — дорогой ежедневник и ручку, а потом сказал:
— Ты иди пока выбери что-нибудь для своей мамы, а я заскочу в один магазин, нужно кое-что для нашей Светланы Петровны посмотреть. Сюрприз.
Он подмигнул и быстро скрылся в толпе. Я побрела в сторону отдела с уютными пледами и красивой посудой, но ничего не радовало. Через полчаса я вернулась к условленному месту у большого фонтана в центре зала. Олега не было. Прошло еще минут двадцать. Я начала нервничать, звонить ему. Он не отвечал. Где он может быть? Может, встретил кого-то из знакомых? Или просто увлекся выбором? Наконец, он появился. Щеки у него горели, а в руках был небольшой, но очень нарядный пакет из дорогого парфюмерного бутика.
— Прости, задержался, — бросил он, избегая моего взгляда. — Очередь была огромная.
— Что это ты купил? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал беззаботно.
— А, это… духи для мамы. Новинка, консультант посоветовала. Сказала, ей точно понравится.
Что-то в этом ответе меня насторожило. Я ведь отлично знала, что Светлана Петровна уже много лет не пользуется парфюмом. У нее была сильная аллергия на большинство ароматов, и она предпочитала кремы с нейтральным запахом. Я даже дарила ей как-то раз гипоаллергенную косметику, и она была в восторге.
— Духи? — переспросила я. — Олег, ты же знаешь, у твоей мамы аллергия. Она чихает даже от освежителя воздуха.
Он на секунду замер. В его глазах промелькнула паника, но он тут же взял себя в руки.
— Эти особенные, — уверенно заявил он. — Мне сказали, что они на натуральных маслах, гипоаллергенные. Новая технология. Это же сюрприз, так что, пожалуйста, не говори ей ничего.
Он говорил слишком гладко, слишком убедительно. Так говорят, когда заранее готовят ложь. Я кивнула, не желая устраивать допрос посреди торгового центра. Но зерно сомнения, посеянное его холодным тоном несколько дней назад, начало прорастать. И ростки эти были ядовитыми.
Вечером, когда Олег был в душе, я не выдержала. Чувствуя себя последней предательницей, я нашла в его шкафу тот самый пакет. Руки дрожали, когда я доставала из него коробочку. Флакон был изящным, дорогим, с золотой крышечкой. Название мне ни о чем не говорило. Движимая каким-то шестым чувством, я открыла ноутбук и вбила название в поисковик. Первая же ссылка вела на сайт известного бьюти-блогера. Я открыла видео. Девушка с восторгом описывала этот аромат: «Это запах страсти, девочки! Сладкий, томный, с нотами ванили, сандала и чего-то такого… запретного. Я бы сказала, это аромат для роковой женщины, которая знает, чего хочет».
Роковая женщина. Светлана Петровна, которая носит практичные костюмы и пахнет ромашковым кремом? Нет. Абсолютно точно нет. Эта картина никак не складывалась у меня в голове.
Я аккуратно положила все на место, но внутри у меня все похолодело. Этот подарок был не для его матери. Тогда для кого? Для сестры? Вряд ли. Для какой-то коллеги? Возможно. Но зачем тогда врать? Вопросов становилось все больше, а ответов не было.
Дорога к его родителям была молчаливой. Олег вел машину, сосредоточенно глядя на заснеженную трассу. Я смотрела в окно на проносящиеся мимо деревья в белых шапках и чувствовала себя персонажем чужого кино. Я ехала на праздник, который не хотела, в семью, которая становилась мне все более чужой, с мужем, который, кажется, жил какой-то своей, отдельной жизнью. Когда мы подъехали к дому, на крыльце нас уже ждали. Светлана Петровна, в своем лучшем платье, распахнула объятия.
— Олежек, сыночек! Анечка! Наконец-то! Мы вас заждались!
Ее радость казалась мне преувеличенной, театральной. За ее спиной стояли отец Олега, его брат Дима и жена Димы, Марина. Марина… Я всегда считала ее немного высокомерной. Эффектная блондинка с идеальной фигурой и пронзительными синими глазами. Она улыбнулась мне своей безупречной улыбкой, но взгляд ее скользнул мимо меня и остановился на Олеге. И я увидела в этом взгляде что-то такое… короткое, почти незаметное, но до боли знакомое. Это был взгляд женщины, которая смотрит на своего мужчину.
В тот момент в моей голове щелкнуло. Все разрозненные кусочки пазла начали медленно, мучительно складываться в единую картину. Разговор за закрытой дверью. Странная покупка. Ложь про гипоаллергенные духи. И этот взгляд. Нет. Не может быть. Это же жена его брата. Это безумие. Я просто схожу с ума от ревности и обиды. Я заставила себя улыбнуться в ответ и вошла в теплый, пахнущий пирогами дом. Но ощущение того, что я попала в ловушку, стало почти физическим. Я чувствовала себя мышью, которая сама зашла в мышеловку, польстившись на запах сыра, который предназначался не ей.
Вечер двадцать четвертого декабря. В большой гостиной родительского дома горела елка, переливаясь разноцветными огнями. Стол ломился от яств. Светлана Петровна суетилась, разнося тарелки, отец Олега разливал по бокалам сок, Дима что-то увлеченно рассказывал, а Олег… Олег сидел рядом с Мариной. Слишком рядом. Их кресла стояли так близко, что под столом их колени наверняка соприкасались. Я сидела напротив и видела все. Я заставляла себя есть, улыбаться, поддерживать разговор, но все мое внимание было приковано к ним двоим.
Они почти не разговаривали друг с другом, но им это было и не нужно. Они общались на каком-то другом, недоступном для остальных уровне. Короткий взгляд, когда Дима отворачивался. Едва заметная улыбка, когда их пальцы случайно сталкивались, когда они тянулись за солонкой. Олег был таким, каким я его не видела уже очень давно — живым, энергичным, с блеском в глазах. Но этот блеск предназначался не мне.
Я чувствовала себя зрителем в первом ряду на отвратительном спектакле, где разыгрывали трагедию моей жизни. А все остальные либо не замечали ничего, либо были частью массовки. Или, что еще хуже, соучастниками. Я посмотрела на свекровь. Она, подхватив очередное блюдо, бросила быстрый, тревожный взгляд на Олега и Марину, а потом на меня. В ее глазах было нечто похожее на… предупреждение? Или вину? В тот момент я поняла: она все знает.
Наступил момент обмена подарками. Олег с помпой вручил матери красивую шаль. Она рассыпалась в благодарностях, прикладывая ее к плечам. А где же духи? — молотом стучало у меня в голове. Мой подарок — уютный кашемировый свитер — он принял с вежливой улыбкой и отложил в сторону. Я же разворачивала свой подарок от него — сертификат в спа-салон. Прекрасный, щедрый подарок. И такой бездушный. Он даже не потрудился выбрать что-то личное.
Праздник продолжался. Гости стали расходиться по комнатам, кто-то смотрел телевизор, кто-то дремал в кресле. Я поднялась под предлогом, что хочу помочь свекрови на кухне. Проходя мимо гостиной, я увидела, как Марина встала и, потянувшись, сказала, что пойдет припудрить носик. Ее маленькая сумочка осталась лежать на кресле.
Я замерла в коридоре, спрятавшись за аркой. Сердце колотилось так громко, что, казалось, его слышно по всему дому. Не делай этого, Аня, не надо. Ты унизишься. Ты превратишься в одну из тех истеричных жен, которые роются в чужих вещах. Но другая часть меня, холодная и решительная, шептала: Ты должна знать правду. Ты заслуживаешь знать правду.
Марина вернулась через несколько минут. Она подошла к креслу, открыла сумочку, чтобы достать телефон, и в этот момент… В этот момент я увидела его. Тот самый флакон. С золотой крышечкой. Он лежал среди помады, ключей и прочих женских мелочей. Марина достала его, легко пшикнула себе на запястье и поднесла к лицу, с наслаждением вдыхая аромат. Тот самый, приторно-сладкий, ванильно-сандаловый запах «роковой женщины» донесся до меня даже через несколько метров.
Мир вокруг меня перестал существовать. Шум телевизора, смех гостей, запах елки — все исчезло. Остался только этот запах и флакон в ее руке. Доказательство. Холодное, стеклянное, неопровержимое доказательство всего: его лжи, его предательства, моего унижения.
Я подняла глаза. И встретилась взглядом с Олегом. Он стоял в другом конце комнаты и смотрел не на меня. Он смотрел на Марину, которая вдыхала его подарок. И на его лице было такое выражение обожания, нежности и тоски, какого я не видела, кажется, никогда. Он был полностью поглощен этим зрелищем. А потом его взгляд сместился и наткнулся на меня. На мое лицо. Наверное, на нем было написано все. Улыбка сползла с его губ. Глаза расширились от ужаса. Он понял. Он понял, что я все знаю. И в эту секунду наш шестилетний брак рассыпался в пыль.
Я молча развернулась и пошла в отведенную нам комнату на втором этаже. Я двигалась как автомат, не чувствуя ног. Я не плакала. Внутри была выжженная пустыня. Я открыла шкаф, достала наш чемодан и начала бросать в него свои вещи. Свитер. Платье. Косметичку. Каждое движение было четким и механическим.
Дверь распахнулась. На пороге стоял Олег. Бледный, растерянный.
— Аня, что ты делаешь? — его голос был тихим, почти умоляющим. — Прекрати, пожалуйста. Гости в доме.
Я не обернулась.
— Духи, — сказала я, и мой собственный голос показался мне чужим. — Они ей очень идут. Запах страсти.
Он вздрогнул, как от удара.
— Аня, это не то, что ты думаешь… Это просто… глупость. Ничего серьезного. Просто старые чувства… Мы…
— Не смей, — прошипела я, наконец повернувшись к нему. — Не смей меня еще и за дуру держать. Третий год подряд. Ты тащил меня сюда не к маме. Ты тащил меня сюда, чтобы под прикрытием семейного праздника видеться с ней. А я… я была твоим прикрытием. Идеальная жена, которая ничего не замечает.
В этот момент в дверях появилась Светлана Петровна.
— Деточки, что у вас тут происходит? Анечка, почему ты собираешь вещи? Не ссорьтесь в такой светлый праздник.
Я посмотрела на нее. На ее лицо, полное фальшивого участия. И меня прорвало.
— Вы знали, — это был не вопрос, а утверждение. — Вы все знали. И вы ему помогали. Эти ваши звонки, ваша радость, что мы приедем… Все это было для него. Чтобы он мог быть рядом с ней. Под вашим присмотром.
Маска сочувствия сползла с ее лица. Она посмотрела на меня холодно, оценивающе.
— Он мужчина, — произнесла она жестко. — А Марина — его первая любовь. Что было, то прошло, но чувства так просто не умирают. И лучше так, в кругу семьи, чем где-то по гостиницам. Я просто пыталась сохранить семью. И его, и твою.
От ее слов у меня перехватило дыхание. Это было хуже, чем предательство Олега. Это был сговор. Меня сознательно, хладнокровно использовали как декорацию в их семейной драме. Я была невесткой, женой, частью семьи, но в решающий момент меня без колебаний принесли в жертву ради удобства и «сохранения» их клана.
Я застегнула молнию на чемодане.
— Вашу семью? — я горько усмехнулась. — Больше нет никакой моей семьи с вами.
Я взяла чемодан и пошла к выходу. Олег пытался преградить мне дорогу, что-то говорил про то, что нам надо поговорить, все обсудить, когда уедут гости. Я просто отстранила его и пошла дальше. В коридоре я столкнулась с Димой и Мариной. Он выглядел растерянным, а она… она смотрела на меня с вызовом, крепко сжимая в руке телефон. Она даже не пыталась скрыть своего торжества. В ее синих глазах я читала победу.
Я прошла мимо них, мимо оцепеневшего свекра, сидящего в кресле, и вышла на морозное крыльцо. Холодный воздух обжег лицо, приводя в чувства. Я дошла до машины, бросила чемодан на заднее сиденье и села за руль. Олег выбежал следом, без куртки, в одной рубашке. Он дернул за ручку двери.
— Аня, постой! Не делай глупостей! Подумай!
Я опустила стекло.
— Я уже подумала, Олег. За все эти три года. За все праздники, которые я провела здесь, чувствуя себя лишней. Оказывается, я была не лишней. Я была необходимой. В качестве ширмы.
Я подняла стекло, завела мотор и медленно выехала со двора, который еще час назад считала почти своим домом. В зеркале заднего вида я видела растерянную фигурку мужа и силуэт его матери в дверях. Они стояли и смотрели мне вслед.
Я ехала по пустой ночной трассе. Снег прекратился, и над дорогой висело огромное, усыпанное звездами небо. Впервые за много часов я почувствовала, что могу дышать. Я остановилась у круглосуточной заправки, чтобы залить бензин. Выйдя из машины, я полной грудью вдохнула морозный, чистый воздух. Он пах хвоей и свободой. Внутри больше не было боли. Только холодная, звенящая пустота и… облегчение. Я поняла, что все эти годы жила в душной комнате, где пахло ложью, и только сейчас распахнула окно. Я не убегала от него. Я ехала к себе.
Я вернулась в машину, достала телефон и набрала номер.
— Мам? — мой голос немного дрогнул. — Привет. С Рождеством тебя… Мамочка, можно я к вам приеду? Прямо сейчас.
На том конце провода послышался взволнованный голос мамы, потом к трубке подошел отец. Их голоса, полные неподдельной радости и беспокойства за меня, были как бальзам на душу. Я ехала домой. Впервые за много лет я по-настоящему ехала домой на Рождество.