Я сидела в своей маленькой, но уютной квартире-студии, смотрела на дождевые капли, ползущие по стеклу, и пила горячий чай с чабрецом. Запах трав напоминал мне о лете, о даче, о маме. Она ушла полгода назад, а отец — за два года до неё. Пустота, оставшаяся после них, всё ещё ощущалась физически, как сквозняк в хорошо протопленном доме. Я училась с ней жить, заполняя тишину работой, книгами и вот такими тихими вечерами.
В наследство нам с сестрой Светой остался родительский дом. Большой, двухэтажный, с садом, который мама так любила. Место, где прошло всё наше детство. В последние месяцы мы почти не обсуждали его судьбу, всё было слишком свежо, слишком больно. Я знала, что по закону дом принадлежит нам обеим в равных долях, и где-то в глубине души предполагала, что рано или поздно мы его продадим и разделим деньги. Жить там я бы не смогла — слишком много воспоминаний. Да и зачем мне одной такой огромный дом?
Телефон на столе завибрировал, вырвав меня из задумчивости. На экране высветилось «Света». Я улыбнулась. Мы не так часто созванивались в последнее время, у неё своя жизнь — муж, четверо детей, вечная суета.
— Привет! — бодро сказала я в трубку.
— Лен, привет, — её голос звучал как-то устало и одновременно торопливо. — Ты не занята? Я тут у подруг немного засиделась, а Игорь на сутках. Можешь забрать меня? Такси ждать не хочется, погода ужасная.
Странно, — промелькнула мысль. — Она живёт на другом конце города, я до неё буду ехать минут сорок. Неужели такси дольше? Но я тут же отогнала эти сомнения. Сестре нужна помощь, значит, надо помочь.
— Конечно, без проблем. Куда ехать?
Она назвала адрес, какой-то новый жилой комплекс с пафосным названием. Я быстро накинула куртку, схватила ключи и вышла на улицу. Дождь превратился в мелкую изморось, фонари расплывались в мутные жёлтые пятна на мокром асфальте. В машине было тепло и сухо. Я включила негромкую музыку и поехала, мысленно прокладывая маршрут.
Приехав по указанному адресу, я с удивлением обнаружила, что это не просто жилой комплекс, а элитный квартал с закрытой территорией и охраной на въезде. Пока я объясняла охраннику, к кому приехала, на душе становилось всё тревожнее. Какие у Светы подруги в таком месте? Она всегда жаловалась на нехватку денег.
Я припарковалась у нужного подъезда, отделанного мрамором и стеклом, и набрала сестру.
— Я на месте, выходи.
— Ой, Лен, подожди минуточку, мы тут чай допиваем, — пропела она. — Буквально пять минут.
Эти «пять минут» растянулись на двадцать. Я сидела в машине, наблюдая, как из подъезда выходят дорого одетые люди, садятся в машины премиум-класса и уезжают. Что-то во всём этом было неправильным. Какая-то деталь не вписывалась в общую картину, которую я знала о жизни своей сестры.
Наконец дверь машины распахнулась, и на сиденье плюхнулась Света. От неё пахло дорогими духами и… успехом? Не знаю, как ещё описать этот аромат. Она была одета в новое элегантное платье, которое я на ней никогда не видела.
— Фух, еле вырвалась, — засмеялась она. — Спасибо, что забрала, сестрёнка. Выручила.
Она болтала всю дорогу, рассказывала что-то про детей, про школу, про то, как устала. Но я её почти не слушала. Я смотрела на дорогу, а в голове крутился один и тот же вопрос: Что происходит? Её весёлость казалась наигранной, а усталость в голосе в начале разговора сменилась каким-то лихорадочным возбуждением. Она была не той Светой, которая звонила мне и жаловалась на протёртые колготки у дочки и дорогие лекарства. Это была другая женщина, уверенная и довольная собой. Я не стала задавать вопросов. Просто кивала и вела машину, чувствуя, как между нами растёт невидимая стена. Довезя её до дома, я отказалась зайти на чай, сославшись на усталость.
— Лен, нам надо поговорить насчёт дома, — уже выходя из машины, сказала она, и её голос снова стал серьёзным и немного просящим. — Давай завтра встретимся? У нас. Дети как раз у бабушки будут, спокойно всё обсудим.
Я согласилась. Я понимала, что этот разговор неизбежен. Но теперь я ехала на него с тяжёлым сердцем и дурным предчувствием. Что-то было не так. И я боялась узнать, что именно.
Вернувшись в свою пустую квартиру, я долго не могла уснуть. Образ нарядной, пахнущей чужим успехом Светы стоял перед глазами. Её слова, её смех, её внезапная просьба забрать из места, где ей, по идее, не место. Всё это складывалось в какую-то неприятную мозаику, рисунок которой я пока не могла разглядеть. Но я чувствовала, что завтрашний разговор расставит всё по своим местам. И это пугало меня больше всего.
На следующий день, ровно в назначенное время, я стояла у двери её квартиры. Я сделала глубокий вдох, пытаясь успокоить колотящееся сердце. Это просто разговор. Она моя сестра. Мы всё решим. Дверь открыла Света. Она была одета в простой домашний халат, на лице ни капли косметики, волосы собраны в небрежный пучок. Передо мной снова была та самая, привычная мне Света — уставшая многодетная мать. Вчерашний её образ показался мне сном, наваждением.
— Проходи, Лен, — она слабо улыбнулась. — Я как раз пирог испекла.
Мы сели на кухне. Маленькой, заставленной детскими рисунками и вещами. Пахло выпечкой и домом. Моё напряжение немного спало. Наверное, я всё себе надумала. Просто у подруги был праздник, вот она и нарядилась.
— Лен… — начала она, нервно теребя край скатерти. — Я хотела поговорить о родительском доме. Ты ведь понимаешь, я не могу просто так его продать. Это память.
Я кивнула. Я тоже не хотела. Но какой был выход?
— Понимаю, Свет. Но содержать его — это большие деньги. Да и что с ним делать? Он будет просто стоять и ветшать.
Она подняла на меня глаза, полные слёз.
— Понимаешь… нам очень тесно. Нас шестеро в этой двушке. Мальчишки растут, им нужно своё пространство. А в доме… там столько места. Мы могли бы там жить. Все вместе.
Моё сердце сжалось от жалости. Я представила её детей, ютящихся в маленьких комнатках, и себя — одну в просторной квартире. Чувство вины, которое она так умело всегда во мне вызывала, начало поднимать голову.
— Я думала об этом, — осторожно сказала я. — Но как мы это оформим? Дом ведь общий.
— Ну… — она замялась. — Ты могла бы… отказаться от своей доли. В мою пользу.
Я замерла с чашкой в руке. Воздух на кухне вдруг стал плотным, тяжёлым. Слова прозвучали так просто и буднично, будто она попросила передать ей соль. Отказаться от своей доли. От половины родительского дома. От всего, что оставили мне мама с папой.
Она это серьёзно? Просто взять и отдать?
— Света, ты… ты понимаешь, что ты просишь? — мой голос дрогнул.
— Лен, ну пойми ты! — её голос окреп, в нём появились плаксивые, давящие нотки, которые я так хорошо знала с детства. — Тебе он зачем? Ты одна. У тебя есть квартира. А у меня дети! Четверо! Им нужно детство, сад, свежий воздух! Этот дом для них — спасение! А для тебя — просто актив, лишние квадратные метры. Неужели тебе не жалко племянников?
Она говорила долго. Она рисовала картины их счастливой жизни в большом доме. Она рассказывала, как старший сын мечтает о своей комнате, а младшая дочка — о качелях в саду. Каждое её слово было маленьким камушком, который она бросала на чашу весов моей совести. И эта чаша неумолимо перевешивала. Я чувствовала себя чудовищно эгоистичной. Действительно, зачем мне этот дом? Я ведь справлюсь. А им он нужнее.
Но что-то внутри меня сопротивлялось. Какой-то тихий, но настойчивый голос шептал: «Не торопись. Подумай. Что-то здесь не так». Вспомнился вчерашний вечер. Дорогой жилой комплекс, новое платье, запах чужого парфюма. Эти образы никак не вязались с картиной бедствующей семьи, которую она сейчас так живописала.
— Мне нужно подумать, — твёрдо сказала я, удивляясь самой себе. Раньше я бы уже сдалась.
Лицо Светы мгновенно изменилось. Мягкость и мольба исчезли, уступив место холодному разочарованию.
— Подумать? О чём тут думать, Лена? О том, как лишить своих племянников нормальной жизни? Ты всегда была такой… правильной. Я думала, ты поймёшь.
Она сделала паузу, давая словам впитаться в меня, отравить изнутри.
— Хорошо. Думай, — отрезала она и отвернулась к окну.
Я ушла от неё в полном смятении. Чувство вины боролось с зарождающимся подозрением. Я бродила по улицам, не разбирая дороги. Ветер трепал волосы, холод пробирал до костей, но я его не замечала. Мне нужно было найти какую-то зацепку, что-то, что подтвердит или опровергнет мои смутные догадки.
И тут я вспомнила. Тетя Валя. Наша старая соседка по родительскому дому. Она знала нашу семью сорок лет, любила и меня, и Свету, но всегда была женщиной прямой и справедливой. Она не станет врать или юлить. Я развернулась и поехала к ней.
Тетя Валя встретила меня как родную. Напоила чаем с малиновым вареньем, расспросила о жизни. Я сидела в её крохотной кухоньке, вдыхала знакомый с детства запах пирогов и чувствовала, как напряжение понемногу отпускает. Наконец, я решилась.
— Тетя Валь, скажите честно… Вы же видите Свету, они с Игорем сюда приезжают иногда. Как они живут? Правда всё так плохо, как она говорит?
Тетя Валя поджала губы и покачала головой.
— Плохо, деточка, плохо. Но не так, как ты думаешь. Гонору у них много, а денег мало. Игорь работу потерял полгода назад, хорошую. Сейчас перебивается какими-то случайными делами. А Света… она привыкла жить не по средствам. Детей в частную школу отдала, сама по салонам бегает. Всё в долг, всё напоказ. Твои родители, царствие им небесное, очень из-за этого переживали. Отцу твоему жаловались, что в долгах как в шелках. Игорь занимал у кого-то крупные суммы, всё обещал, что вот-вот раскрутится с новым бизнесом… Да так и не раскрутился, похоже.
Каждое её слово было гвоздём в крышку гроба моего сочувствия к сестре. Частная школа. Салоны. Крупные долги мужа. Вот оно что. Дело было не в тесной квартире и не в мечтах детей о саде. Дело было в долгах. И родительский дом был для них не семейным гнездом, а способом заткнуть финансовую дыру.
— А вчера… — я вдруг вспомнила. — Вчера я забирала её из элитного комплекса «Золотые ключи». Она сказала, что была у подруги.
Тетя Валя хмыкнула.
— Подруги? В «Золотых ключах»? Леночка, в этом комплексе находится офис микрофинансовой организации, одной из самых… неприятных в городе. Той самой, где Игорь, по слухам, и занимал деньги. Кажется, «Быстрый капитал» называется.
Земля ушла у меня из-под ног. Так вот, где она была. Не у подруги. Она ездила договариваться с кредиторами. И моё появление там на машине было частью плана. Показать им, что есть имущество, есть вторая наследница, которую нужно «обработать». От этой мысли стало тошно. Меня использовали. Мои чувства, мою жалость, мою любовь к племянникам — всё это было лишь инструментом в их грязной игре.
Я поблагодарила тетю Валю и поехала домой. Теперь я знала, что делать. Жалость испарилась, оставив после себя холодную, звенящую ярость. Ярость от предательства.
Следующие несколько дней Света обрывала мне телефон. Я не отвечала. Я дала себе время, чтобы злость улеглась и сменилась трезвым расчётом. Я сходила к юристу, который вёл наше наследственное дело. Спокойный, пожилой мужчина в очках, он выслушал меня и подтвердил мои права.
— Елена Андреевна, — сказал он, внимательно глядя на меня поверх очков. — Закон на вашей стороне. Ваша доля — это ваша доля. Любое давление на вас с целью заставить отказаться от неё — незаконно. Если хотите, мы можем вести все переговоры через меня.
— Нет, — твёрдо ответила я. — Я хочу поговорить с ней сама. В последний раз.
Я позвонила Свете и сказала, что приняла решение. Я предложила встретиться в родительском доме. В том самом месте, которое стало яблоком раздора. Я хотела, чтобы это произошло там, среди стен, которые помнили нас обеих маленькими девочками, которые ещё любили и доверяли друг другу.
Я приехала заранее. Открыла дверь своим ключом и вошла в гулкую тишину. Дом пах пылью, старым деревом и увядшими цветами в вазе, которую мама забыла убрать. Я прошла по комнатам. Вот моя кровать, вот Светина. Вот папин стол с аккуратно сложенными счетами. Вот мамино кресло у окна, где она любила вязать. Слёзы навернулись на глаза. Мама, папа, простите. Простите, что мы так…
Я услышала, как у ворот остановилась машина. Света приехала не одна, с Игорем. Ну конечно. Группа поддержки.
Они вошли в дом. Света с порога бросилась ко мне, её лицо изображало радостную надежду.
— Лен! Я знала, что ты всё поймёшь! Я знала, что у тебя доброе сердце!
Игорь стоял позади, молчаливый и мрачный. Он не смотрел мне в глаза.
— Да, Света, я всё поняла, — спокойно сказала я, отстраняясь от её объятий. — Я приняла решение. Мы продаём дом.
Улыбка сползла с её лица, как дешёвая маска. На мгновение в её глазах мелькнула паника, но она тут же взяла себя в руки. Она перешла в наступление.
— Продаём? Ты смеёшься? Я же тебе всё объяснила! Детям…
— Хватит про детей, Света! — прервала я её, и мой голос зазвенел от сдерживаемого гнева. — Давай поговорим начистоту. Про долги Игоря. Про частную школу, на которую у вас нет денег. Про микрофинансовую организацию в «Золотых ключах», куда ты ездишь договариваться об отсрочках, а не к подругам на чай!
Света побледнела. Она посмотрела на Игоря, ища поддержки, но он лишь ниже опустил голову.
— Ты… ты шпионишь за мной? — прошипела она.
— Я просто открыла глаза! — я сделала шаг к ней. — Полгода ты ни разу не спросила, как я живу после смерти мамы! Ни разу! Ты позвонила только тогда, когда тебе понадобился этот дом, чтобы закрыть свои дыры!
И тут её прорвало. Вся её наигранная мягкость, все её образы любящей сестры и несчастной матери слетели, обнажив уродливую, эгоистичную и злую женщину, которую я, к своему стыду, слишком долго не хотела замечать.
— Да! Да, нам нужны деньги! — закричала она, размахивая руками. Лицо её исказилось. — А тебе они зачем?! Сидишь в своей конуре, одна, как сыч! Ни мужа, ни детей! У тебя никогда их и не будет с твоим характером! А у меня семья! Пойми, у нас четверо детей, нам это наследство гораздо нужнее, чем тебе одной! — она буквально выплюнула эту фразу, давясь собственной злобой.
Её слова ударили, как пощёчина. Больно. Унизительно. Но вместо слёз я почувствовала странное облегчение. Всё встало на свои места. Маска окончательно упала.
— Так вот, что ты думаешь, да? — тихо спросила я. — Что я человек второго сорта, потому что у меня нет детей? Что моя жизнь, мои чувства, моё будущее ничего не стоят по сравнению с твоей «семьёй»? Мама с папой оставили этот дом нам обеим. Поровну. Потому что они любили нас обеих. А ты хочешь отобрать у меня их память, их последний подарок, потому что считаешь, что имеешь на это больше прав?
Внезапно Игорь, до этого молчавший, сделал шаг вперёд. Его лицо было серым.
— Света, хватит, — глухо сказал он.
— Не затыкай мне рот! — взвизгнула она. — Я борюсь за нашу семью! А ты молчишь, как всегда!
— Хватит! — рявкнул он так, что мы обе вздрогнули. Он посмотрел на меня, и в его глазах я увидела отчаяние и… стыд. — Лена, прости её. Прости нас. Всё, что ты сказала, — правда. Мы в ужасной ситуации. Долги огромные. Если мы не расплатимся в течение месяца, мы потеряем всё. Квартиру тоже.
Он полез во внутренний карман куртки и вытащил сложенный вчетверо лист бумаги. Он протянул его мне.
— Она хотела, чтобы ты это подписала сегодня. Сказала, что ты согласилась.
Я развернула лист. Это был нотариально заверенный бланк отказа от наследства. На нём уже стояла подпись нотариуса, не хватало только моей. У меня потемнело в глазах. Они всё подготовили. Они были уверены, что я сломаюсь, поддамся на шантаж и жалость. Они приехали не уговаривать. Они приехали за моей подписью.
Света смотрела то на меня, то на мужа с нескрываемой ненавистью. Её собственный муж только что разрушил весь её план.
Я молча смотрела на этот листок. На аккуратные строчки юридического текста, которые должны были лишить меня всего. А потом я подняла глаза на сестру. Впервые в жизни я смотрела на неё без любви, без жалости, без тени родственного тепла. Я видела перед собой чужого, холодного, расчётливого человека.
— Я вызову риелтора завтра утром, — мой голос звучал ровно и бесцветно. — Мой юрист свяжется с вами по поводу деталей сделки. Половину суммы после продажи я получу на свой счёт. Это не обсуждается. А теперь, пожалуйста, уходите из моего дома.
Слово «моего» я произнесла с нажимом. Формально он был и её тоже, но в тот момент я чувствовала, что имею на него моральное право. Право того, кто не пытался его украсть.
Света бросила на меня взгляд, полный яда, развернулась и, хлопнув дверью, вылетела на улицу. Игорь на секунду задержался.
— Прости, — ещё раз прошептал он и вышел следом.
Я осталась одна посреди большой гостиной. Ноги подкосились, и я опустилась прямо на пол. И только тогда я заплакала. Я плакала не от обиды и не от злости. Я плакала по своей семье, которой больше не было. По детству, которое оказалось ложью. По сестре, которую я, как выяснилось, никогда по-настоящему не знала.
Продажа дома заняла несколько месяцев. Всё общение шло через юристов. Я ни разу больше не видела ни Свету, ни её мужа. Когда деньги поступили на мой счёт, я почувствовала не радость, а опустошение. Это были самые горькие деньги в моей жизни. Я знала, что они спасли свою квартиру. Мне было всё равно.
Прошло около года. Однажды я сидела в кафе, когда мой взгляд случайно упал на женщину за соседним столиком. Она была с каким-то мужчиной, смеялась, что-то оживлённо ему рассказывала. На ней было дорогое платье, на пальце сверкал новый перстень. Это была Света. Она выглядела счастливой и абсолютно беззаботной. Рядом с ней не было ни Игоря, ни детей.
Она не заметила меня. Я тихо встала, заплатила по счёту и вышла на улицу. Больше я не чувствовала ничего. Ни злости, ни обиды. Пустота. Она просто вычеркнула меня из своей жизни, как только получила то, что хотела — деньги на оплату долгов и возможность начать новую, красивую жизнь. Возможно, даже без своей «семьи», за которую она так якобы боролась.
Я вернулась в свою маленькую уютную квартиру. Заварила чай с чабрецом. Запах всё так же напоминал о маме. Я поняла, что мой дом — здесь. Не в тех стенах, которые мы продали, а там, где есть честность, покой и достоинство. И я не одна. У меня есть я. И этого, как оказалось, вполне достаточно.