В тот вечер картошка пахла горелым, а нервы — обидой. Валерия сидела на краю продавленного дивана и ковыряла ногтем трещину на старом журнальном столике. На плите что-то булькало, шипело, и запах масла сгоревшей луковицы расползался по их однушке. Никита, её муж, привычно уткнулся в телефон, играя в какую-то стрелялку. Телевизор жужжал новостями, которые никто не слушал.
— Никит, — тихо сказала Лера, — а давай хотя бы этот столик выбросим? Ну, правда, на помойке такой же валяется.
— Ты ж сама говорила: «Пусть постоит, пока нормальный не купим». Вот и пусть, — даже не поднял глаз. — Зачем деньги тратить, Лер? Всё равно съезжать будем.
Она скривилась. «Съезжать будем» они повторяли уже три года, с тех пор как поженились. Сняли эту однушку на проспекте — первый этаж, старый линолеум, холодильник с облезлыми ручками. Тогда казалось: ну годик потерпим, потом возьмём ипотеку. И что? Счёт в банке — ноль, ипотека — мечта, а эта квартира стала клеткой.
— Ну да, — сказала она, — съезжать… только куда? К твоей мамочке, да?
Никита поморщился.
— Лер, опять ты за своё? Мама тут ни при чём. И вообще, ты могла бы хоть иногда сдерживаться, а то я между вами как на войне.
Она усмехнулась.
— А я, значит, миротворец года, да? Ты хоть раз за меня слово сказал?
Он молчал. Ответ был очевиден.
Когда Лера получила письмо от нотариуса, она сперва подумала, что это ошибка. В письме сообщалось: её двоюродная тётя, с которой они почти не общались, умерла и оставила Лере свою трёхкомнатную квартиру в центре. Лера сидела с этим письмом на кухне, прижавшись лбом к ладони, и не знала, то ли плакать, то ли смеяться.
— Ты серьёзно?! — Никита тогда чуть не подпрыгнул. — Центр?! Три комнаты?! Это ж… это ж вообще всё!
Он сиял, как ребёнок. Лера улыбалась, но внутри уже рос комок тревоги. Она знала, что новость не останется между ними.
Через неделю они с Никитой стояли в той самой квартире. Пахло пылью и старостью. Ковры на стенах, массивная мебель, пожелтевшие обои. Но всё равно — простор, тишина, свет из больших окон. Лера шла по комнатам как по музею, гладила подоконники. Её сердце стучало быстро, в груди щемило. Она всегда мечтала о собственном доме. Пусть даже таком старом, но своём.
— Вот тут сделаем спальню, — бормотала она. — А здесь… детская.
Никита кивнул рассеянно. Потом сказал:
— Лер, а может, позовём маму посмотреть? Она в ремонте разбирается.
У Леры внутри что-то кольнуло.
— Никит… давай сначала сами разберёмся.
Он пожал плечами. Но на следующий день Галина Петровна, его мать, уже стояла в прихожей в своей вечной шубе и сапогах на каблуке.
— Ну что я скажу… — Галина Петровна сняла шубу, повесила на крючок. — Квартира приличная. Правда, ремонт… ох, ремонт вам встанет в копеечку. А вы же молодые, вам тяжело. Может, так пока поживём, а? Чтобы не платить за съёмную. И Маринке бы поближе к роддому.
Лера почувствовала, как земля уходит из-под ног.
— Погодите, — сказала она, стараясь говорить спокойно. — Как это «поживём»?
— Ну а что? — Мать Никиты развела руками. — Мы ж семья. Ты ж не против?
Никита стоял рядом, глядя в пол. Лера посмотрела на него. Он не произнёс ни слова.
Марина, его сестра, приехала через два дня. Беременная, капризная, с мужем Сергеем — широкоплечим мужчиной с тяжёлым взглядом. Они вошли в квартиру как к себе домой.
— Ой, как просторно! — Марина плюхнулась на диван. — Вот бы нам такую! Серёж, а ты говорил — маленькая. Смотри, три комнаты!
Сергей окинул взглядом квартиру и хмыкнул.
— Да, нормально. А прописка тут чья? Только Лериная?
Лера насторожилась.
— Да. По наследству.
Он кивнул, и Лере стало не по себе от его взгляда.
Вечером Лера услышала, как Никита шепчется с матерью в коридоре.
— Да я не знаю, как ей сказать… — шептал он. — Ну, она же… ревнивая к этому всему…
— Никита, — резкий шёпот матери, — ты что, не понимаешь? Это шанс. Пропишемся все, а потом… ну, ты же понимаешь. Марине надо жильё. Она рожать скоро. Ты муж или кто?
Лера стояла в кухне с чашкой чая, и её руки дрожали.
Через пару дней разговор вышел наружу.
— Лерочка, — начала Галина Петровна сладким голосом за ужином. — Мы с Никитой думали… может, нас с Маринкой прописать? Чтобы вам легче было. Ну, семья ж.
Лера поставила вилку и посмотрела на Никиту. Он сидел, опустив глаза.
— Прописать? — повторила она медленно. — В МОЕЙ квартире?
— Ну а что? — вмешалась Марина. — Ты же не жадная? Мы же семья. У нас ребёнок будет!
Лера встала из-за стола.
— А ты, Никита? — спросила она тихо.
Он вздохнул.
— Лер, ну это же нормально. Чего ты? Мы же все родные. Никому хуже не будет.
Лера почувствовала, как внутри всё оборвалось.
— Хуже не будет? — прошептала она. — А мне, значит, не хуже?
Сергей ухмыльнулся.
— Да чего ты взвилась, Лерочка? Мы ж просто бумажки оформим. Ты ж тут же жить будешь.
— Бумажки… — Она усмехнулась. — А потом в суд, да? Делить квартиру? Вы за кого меня держите?!
— Не ори! — взорвался Никита. — Ты сама виновата, что отношения с мамой не строишь! Она по-своему тебя любит, а ты вот так!
Лера ударила ладонью по столу так, что подпрыгнули тарелки.
— ВОН ИЗ МОЕГО ДОМА!!!
Марина вскрикнула. Сергей поднялся. Никита вскочил. Кухня наполнилась криками.
— Ты что орёшь?! — заорал Никита. — Это МЫ тут семья!
— ВОН! — кричала Лера. — ВСЕ ВОН!
Сергей подошёл к ней вплотную.
— Тише будь, — процедил он. — Ты сейчас не в том положении, чтобы…
Лера схватила первую попавшуюся кружку и метнула в стену. Кружка разбилась, осколки посыпались на пол.
— ВОН!!!
Они ушли. Хлопнули дверью. Лера осталась стоять посреди кухни, трясясь от злости и страха. На полу валялись осколки, пахло сгоревшей картошкой и предательством.
Она упала на стул и разрыдалась.
Утро после скандала началось со звона в ушах и липкого привкуса во рту. Лера проснулась на диване — так и заснула вечером, не убрав осколки кружки. На кухне валялся мусор, на плите чернела сковорода. Она встала, босыми ногами осторожно переступила через стекло и посмотрела в зеркало в прихожей: опухшие глаза, растрёпанные волосы, лицо постарело лет на десять за ночь.
Телефон вибрировал на тумбочке. «Никита». Лера сбросила. Через минуту — «Мама Никиты». Потом «Марина». Список был предсказуем. Она отключила звук и пошла в душ. Вода шумела, а она пыталась смыть липкий страх.
В обед позвонили в дверь. Лера не хотела открывать, но звонок становился настойчивее. Открыла — на пороге Никита с виноватым лицом и пакетами еды.
— Лер, ну хватит дурить. Давай поговорим. Я соскучился, — сказал он, заходя в квартиру, будто ничего не случилось. — Я тебе продуктов купил.
Лера молча взяла пакет, поставила на стол.
— Я тебе звоню, звоню… — продолжил он, снимая куртку. — Мама вчера, может, погорячилась. И ты тоже. Ну чего мы как дети? Семья же.
Она резко повернулась к нему.
— Семья?! Семья, которая за моей спиной планирует меня выписать из МОЕЙ квартиры?!
— Никто тебя не выпишет! — заорал Никита. — Мы просто хотели прописаться, чтобы всем удобнее было. У Марины скоро ребёнок, Серёга пашет как проклятый, мама одна! А ты — эгоистка!
— Эгоистка?! — Лера подошла ближе, уперевшись руками в бока. — А ты кто тогда? Сынок маменькин, да? Ни копейки на ремонт, ни помощи! Зато с бумажками шустро придумали. Думаете, я дура?!
Он сжал кулаки.
— Ты что орёшь, а? Ты вообще… — Он резко схватил её за руку.
Лера дёрнулась.
— Отпусти! — Она оттолкнула его, споткнулась о табурет, чуть не упала. — Никита, клянусь, ещё раз тронешь — вылетишь отсюда первым!
Он отступил, сжал губы.
— Я хотел по-хорошему. Но ты сама… сама всё рушишь.
Вечером снова звонок. На этот раз — мать Никиты. Лера не открыла. Звонок не прекращался. Потом стук кулаком по двери.
— Лера! — голос Галины Петровны был визгливым. — Ты что, совсем страх потеряла?! Мы же семья! А ты нас как собак!
Лера стояла за дверью, сжимая ключи так, что побелели костяшки пальцев.
— Убирайтесь! — крикнула она. — ВОН!
— Да ты с ума сошла! — заорала свекровь. — Думаешь, тебе повезло, квартира перепала, и ты царица?! Да Никита без нас прожить не сможет! Мы его растили, а ты его от нас отрываешь!
— А я его, значит, не жена, да? — сорвалась Лера. — Я ему кто?!
— Ты никто! — гаркнула Галина Петровна. — Временная! А семья — это мы!
Соседи начали выглядывать из дверей. Лера услышала, как кто-то шепчет: «Опять эти…» и захлопывает дверь.
Через час пришла Марина. Села на лавочку возле подъезда, позвонила Лере.
— Лер, ну чего ты так? — голос сладкий, приторный. — Нам ведь правда тяжело. Мы не враги тебе. Просто все хотим жить нормально. Тебе что, жалко?
— Жалко?! — Лера засмеялась. — Ты в курсе, что если я вас пропишу, я потом сама отсюда вылететь могу?
— Да кто тебя выгонит?! — фыркнула Марина. — У тебя комплексы какие-то. Мы же родня!
— Родня… — повторила Лера и оборвала звонок.
На следующий день Никита вернулся. С цветами. Попытался обнять, но Лера отстранилась.
— Лер, ну прости. Мама переборщила. Маринка нервничает. Я между вами, как дурак, разрываюсь. Давай уедем куда-нибудь? Переспим с этой темой, а потом нормально поговорим?
— Никита, — она посмотрела на него холодно. — Ты хочешь прописать их в моей квартире?
Он отвёл взгляд.
— Хочу, чтобы всем было хорошо.
Лера медленно кивнула.
— Поняла. Собирай вещи.
Он моргнул.
— Что?
— Собирай вещи, говорю. — Голос её был тихим, ровным. — Сегодня ночуешь у мамы. И завтра тоже. Пока не поймёшь, что значит быть мужиком, а не маминым мальчиком.
— Ты с ума сошла! — заорал Никита. — Я тут тоже собственник!
— Нет, Никита. — Лера показала ему копию свидетельства о наследстве. — Квартира моя. Полностью.
Он побледнел.
— Лера, ты же понимаешь, что так нельзя…
— Могу. И делаю.
Через полчаса чемодан стоял в коридоре. Никита метался по квартире, то хватая телефон, то бросая его на диван.
— Ты ненормальная! — кричал он. — Ты семью рушишь! Я твою мать терплю, а ты мою — нет!
— Никита, иди. — Она открыла дверь. — Иди.
Он схватил чемодан, швырнул взгляд на неё — полон злости и обиды.
— Ещё пожалеешь.
Дверь хлопнула. Лера осталась одна.
Ночью ей стало страшно. Страшно от тишины. Никита не позвонил. Зато написала соседка снизу: «Лерочка, у вас там всё нормально? А то вчера Галина Петровна шумела на лестнице, на вас ругалась. Мы уже полицию хотели вызвать…»
Лера ответила: «Спасибо, всё нормально». Но нормально не было.
Утром к подъезду подъехала чёрная «Лада». Из неё вышли Марина с Сергеем. Сергей тащил коробки. Они поднялись к квартире и стали звонить в дверь.
— Лерочка, открой, мы переезжаем! — кричала Марина. — У нас все вещи в машине!
— Вызову полицию! — крикнула Лера из-за двери.
— Да мы ж по-хорошему! — Сергей стучал ногой по двери. — Никита сказал, что можно!
Лера дрожащими руками набрала 112.
— Алло, у меня здесь люди ломятся в квартиру. Да, знаю их, но они не имеют права. Да, адрес такой-то.
Сергей за дверью матерился. Марина плакала. Через десять минут подъехала патрульная машина. Сергей и Марина пытались объяснить, что они «родня», но полицейские спокойно объяснили им, что без разрешения собственника — это незаконно.
Лера смотрела на них из-за двери, сердце колотилось.
— Ещё раз придёте — напишу заявление, — сказала она.
Сергей глянул на неё с ненавистью.
— Ты сама напросилась.
Вечером позвонил Никита.
— Ты зачем полицию вызвала?! — голос срывался. — Мама в слезах, Маринка беременная, ты их довела!
— Никита, — сказала Лера устало. — Твоя мама и сестра хотели вломиться в МОЙ дом. Ты вообще понимаешь, что происходит?
— Понимаю, что ты из нас врагов делаешь! — кричал он. — Я тебя любил, а ты… ты больная!
Она молчала. Потом тихо сказала:
— Нам конец, Никита.
Он замер на том конце.
— Что?
— Ты меня предал. Ты хотел выгнать меня из моего дома ради мамы и сестры. Всё. Конец.
В трубке повисла тишина. Потом короткие гудки.
Лера села на кухне. На столе лежала распечатка из Росреестра с её именем в графе «Собственник». Она обнимала этот листок, как броню. Она понимала: впереди будет война. Суд, скандалы, звонки, угрозы. Но впервые за долгое время ей стало легче. Она больше не боялась.
После вызова полиции жизнь Леры превратилась в нескончаемый звонок в дверь. То Галина Петровна с очередной «душещипательной беседой», то Марина в слезах на лестничной клетке, то Сергей, молчаливый и мрачный, стоящий с перекрещёнными на груди руками. Никита приходил тоже — то злой, то плачущий, то умоляющий, но она не открывала.
Она стала ходить по квартире как генерал по территории: проверяла замки, записывала каждый разговор на диктофон, фотографировала коробки с вещами, документы — всё. Утром пила чёрный кофе у окна, смотрела вниз на двор, где дежурила чёрная «Лада», и чувствовала, как внутри поднимается злость. Не страх — злость.
Первое судебное письмо пришло в начале марта. Иск о признании Никиты «имеющим право проживания в квартире». За ним — ещё один: Марина и Галина Петровна требовали «выделить долю по семейным основаниям».
Лера сидела на кухне, перебирала бумаги и думала: «Ну что ж. Война, так война». Она наняла юриста. Молодая женщина с холодным взглядом уверила её: «Не волнуйтесь. По закону у них шансов нет».
Но легче не стало. Каждую ночь Лера спала тревожно, прислушиваясь к звукам за дверью. Телефон разрывался от звонков, иногда угрозы шли в открытую.
Однажды утром она вышла в подъезд и увидела наклейки на двери: «Скоро здесь будет жить настоящая семья!» и «Квартиру делят — не упусти шанс!». Она сорвала их дрожащими руками и позвонила участковому.
Тот пришёл вечером, записал заявление и сказал:
— Вы не переживайте, мы разберёмся. Но вы держитесь. В таких делах главное — не поддаваться.
Лера кивнула, но ночью плакала в подушку. Она чувствовала себя осаждённой крепостью.
Судебные заседания начались в апреле. Никита пришёл в костюме, Галина Петровна — в строгом платье, Марина — в длинной юбке, положив руку на живот. Сергей сидел рядом, молча сверля Леру взглядом.
— Ваша честь, — Галина Петровна говорила жалобно, чуть не плакала, — мы просто хотели быть ближе к сыну и внуку. Мы же семья. Разве плохо помогать детям?
Юрист Леры спокойно поднялась:
— Ваша честь, квартира принадлежит исключительно моей доверительнице. Иск не имеет правовых оснований.
Лера сидела, не глядя на Никиту. Он пытался поймать её взгляд, но она смотрела прямо перед собой.
После заседания Галина Петровна догнала её в коридоре суда.
— Ты бессовестная! — зашипела она. — Ты хочешь нас на улицу выгнать?! Мы тебе сынка отдали, а ты нас предала!
— Я защищаю свой дом, — тихо сказала Лера.
— Дом?! — свекровь сорвалась на крик. — Ты даже детей ему не родила! Кому ты нужна?!
Сергей подошёл ближе:
— Ну-ну, Лерочка. Упрямая ты. Посмотрим, как ты одна справишься.
Лера посмотрела на него и вдруг поняла: они проигрывают. Они уже боятся. И это дало ей сил.
Через два месяца суд отказал в иске. Квартира осталась за Лерой. Никита больше не звонил, не писал. Соседи шептались, что он вернулся к матери.
В тот день, когда она получила решение суда, Лера пришла домой, включила музыку на всю громкость и открыла окна настежь. Сквозняк разметал бумаги по полу, но ей было всё равно. Она впервые за долгое время чувствовала лёгкость.
Она собрала все вещи Никиты — одежду, книги, его старый ноутбук — и аккуратно упаковывала их в коробки. Каждую коробку подписывала чётко, печатными буквами: «Никита. Забрать».
К вечеру коробки стояли у двери. Она позвонила ему:
— Привет. Забери вещи.
— Лер… — голос его был хриплый, усталый. — Может, поговорим?
— Поздно. Всё закончилось.
Она положила трубку.
Вечером во двор приехала та же чёрная «Лада». Сергей и Никита молча вынесли коробки. Галина Петровна стояла у машины, смотрела на Леру, но не сказала ни слова.
Когда они уехали, Лера закрыла дверь на два замка, сняла каблуки и села на пол в пустой прихожей. Она слушала тишину.
Теперь это была её крепость. Её дом. И никто больше не посмеет зайти сюда без её разрешения.
Она улыбнулась сквозь слёзы.
— Лучше одна, чем с вами, — сказала она вслух.
И впервые за долгое время почувствовала свободу.