Этот звук заставлял Марью вспоминать, как умирали ее сыновья. Она сидела днями и ночами напролет у постели детей, а они метались в тяжелом жару.
— Мама, холодно, — шептал тогда младший Ванюша.
Старший Петька уже не говорил, только хрипел, закатывая глаза. Горячка выжгла их за три дня, не помогли ни травы знахарки, ни молитва батюшки, ни микстуры городского лекаря…
Год прошел, а до сих пор сердце матери заходится от боли. Особенно сейчас, ночью, когда все будто вернулось назад.
Тогда ее муж Трофим всю ночь колотил маленькие гробики. Мальчишки лежали на столе, с заострившимися личиками, остывшие, мертвые. А на всю избу стонал камень, о который Трофим с каким-то упертым отчаянием правил топор до идеально острого края.
Вот и сейчас скрежет камня о металл разносился по избе и заставлял Марью вздрагивать на печи. Она лежала, вслушивалась в жуткий звук и глотала беззвучно слезы.
Сыночки!
Приподнялась на локте, вгляделась в сумрак избы. За окном полночь, спит вся деревня. И только ее муж не отрывается от своего занятия. При свете лучины видна его согбенная спина. Трофим сидел на лавке у окна и размеренно водил лезвием по точильному камню. Седые пряди выбились из-под картуза, плечи опустились, словно придавленные невидимой тяжестью.
Марья позвала его тихонько:
— Троша, ложись уж, скоро третьи петухи петь будут, а ты и глаз не сомкнул.
Но он даже не откликнулся… Лишь сильнее налег на топор, визг металла стал громче, искры взвились струйкой в темноте и тотчас же погасли. Сердце у Марьи зашлось от боли. Вот так же и ее сыночки погасли, как эти искорки, не успев и пожить.
Кое-как задремала крестьянка, а вскоре уже встала затемно. Пора разжигать печь, хлопотать по хозяйству — в деревне работы всегда много.
Пока возилась с лучиной, заметила под лавкой моток веревки. Сердце екнуло нехорошо, зачем Трофиму веревка? Она присела на корточки, разглядывая находку. Новая, крепкая, сажени три длиной. Будто только что из лавки принесли.
За спиной скрипнула дверь — Трофим! Он вошел со двора, грохнул охапку дров у печи. Увидел жену у лавки, нахмурился.
— Чего там рыщешь?
— Да вот... — Марья торопливо разогнулась, отряхнула подол. — Веретено искала. Куда-то закатилось.
Муж прошел к столу. Сел спиной к жене, уставился в окно. За ночь он еще больше осунулся, щеки ввалились, под глазами залегли черные тени. Одна тень осталась от того Трофима, за которого она замуж выходила. Не человек, а скелет, обтянутый кожей, одни глаза горят на почерневшем лице сумрачным, лихорадочным огнем.
— Каша подоспела, бери ложку, — Марья вытянула ухватом из печи чугунок.
Трофим бросил односложно:
— Не хочу.
У женщины выступили слезы от жалости и… страха за мужа. Сам не свой он со смерти сыновей, не пьет, не ест, с ней почти не разговаривает. Она робко подвинула ему чугунок поближе и ложку, может, от запаха аппетит появится.
— Так ведь вчера тоже не ел. Исхудал весь, в чем душа держится.
Неожиданно Трофим молча поднялся, накинул зипун. Марья бросилась следом, позабыв о каше:
— Куда ж ты?
Он буркнул:
— К Петру Кривому. Обещал помочь крышу перекрыть, — и стукнул дверью.
Марья проводила его взглядом, пока Трофим шел через двор к калитке. Что-то неладное творится с ее мужем… После смерти детей он то молчит сутками, то бормочет что-то невнятное. Топор все свой точит, теперь еще вот веревки прячет.
А ведь когда-то был веселый, разговорчивый да ласковый. За то его Марья и полюбила, сердечко ее растаяло от добрых слов. Сейчас же она будто с незнакомым живет, ни лицом, ни характером больше это не ее муж, словно подменили.
Только Трофим за порог, как в окно постучали. Марья выглянула, соседка Дуня стоит, озирается по сторонам.
— Открой, Маруся. Поговорить надобно, нехорошие вести тебе несу.
Марья впустила ее, усадила на лавку.
— Что случилось?
Дуня замялась, теребя концы платка.
— Да вот... не знаю, как и сказать-то. Вчера мужья, мой да твой, у амбара шептались. Я в хлеву с коровой управлялась, да и ненароком услыхала. Как они говорили, что, мол, к полудню завтра все решится.
— Что решится? — удивилась Марья.
Соседка пожала плечами:
— Так это я не расслышала. Только не с добра же они шептались, схоронясь ото всех. Благие дела так не делаются, Маруся. Сердцем чую…
Она спохватилась:
— Бежать надо, у меня там тесто подходит, коза без привязи бегает. Я уже к тебе забежала упредить, а о чем, так и сама не ведаю, — Дуня виновато погладила Машу по плечу. — Ты уж осторожничай, Маруся. Недоброе муж задумал. Твой-то Трофим сам не свой давно.
После ухода соседки Марья металась по избе, как загнанная. К полудню? Что может решиться к тому времени?
Да о чем может Трофим договариваться с соседом, если с женой и словом не хочет обмолвиться?! Только по делу цедит. Марья и забыла уже, когда с ним по душам беседовали и миловались.
Женщина вспомнила, как ее Трофим начал меняться после смерти детей…
Сначала стал уходить по вечерам, говорил, в кабак. Да люди добрые подсказали, к знахарке Федосье он бегает.
Однажды Трофим и сам проговорился. Вернулся домой дурной, осоловелый, глаза дикие.
Сел на лавку и заплакал.
— Федосья, ведунья, правду сказала... Ты, Марья, детей сгубила.
В тот момент Марья его только пожалела, с горя совсем ополоумел.
— Что ты мелешь, окстись! Какая правда? От горячки померли наши мальчики, от хвори! Приезжал даже лекарь. Ты что же, не помнишь? Он сказал, эпидемия сейчас, мор по всей волости.
— Врешь! — Трофим ударил кулаком по столу. — Федосья все знает! Ей видения бывают, она ясновидица. Ты на них порчу навела, ведьма! Из-за тебя сыночки мои в землю легли!
Марья тогда отмахнулась. Думала, от горя муж напраслину собирает.
Ей самой худо и тошно, жить не хочется от боли, что навсегда поселилась в материнском сердце. Еще и Трофим чудить взялся. Она решила, что придет муж в себя, со временем забудет.
Время ведь любое горе лечит.
Да только с той ночи супруг законный перестал с ней спать рядом. Вернувшись с сенокоса или других работ, уходил на лавку к печи. Ел молча, глаза на Марью не поднимал. Отворачивался, уходил, стоило ей шаг к нему поближе сделать. А если и смотрел...
Господи, как он смотрел! Словно не жену видел, а лютого врага. Теперь новая беда, замыслы какие-то строить начал.
Обозлилась Марья на знахарку. Ну что натворила Федосья, мужу ее голову забила дурью! И решила, надо к знахарке сходить, разузнать, что она мужу наговорила, какую смуту в душу вселила. Может, подскажет, что у Трифона в душе творится, как его прежним сделать?
Да только с порога разговор тот не заладился. Встретила Федосина изба женщину духотой и мраком. Федосья сидела у окна, перебирая какие-то корешки. Старая, сморщенная, с острыми птичьими глазками.
— Садись, Марья Семеновна. Знаю, зачем явилась.
Удивилась крестьянка:
— Откуда знаешь?
— А то ж не видно? — хихикнула старуха. — Муж твой приладился ходить, все на тебя жалится, сетует. Мол, жена детей извела. И просит, помоги, Федосьюшка, от напасти избавиться, жену душегубку извести, из-за нее враз ребятишки-то мои сгорели от лихоманки страшной.
— Так что ж ты ему сказала? — Марья подалась вперед.
Федосья чиркнула по ней черными глазками:
— Правду сказала! Не всякая баба детей своих хоронит, про то и без меня известно. Значит, грех на тебе есть.
Взвилась крестьянка:
— Какой грех? Да я честная жена, никогда от мужа не гуляла. Слова плохого людям не сказала. Никого не обманула. От болезни они померли, это и лекарь земской подтвердил!
— От болезни... — травница прищурилась. — А отчего болезнь та взялась? Может, ты сама ее накликала? Сердцем своим черным приманила?
Марья вскочила на ноги, опрокинула скамью в гневе.
— Врешь, старая! За что ты семью губишь, промеж мужа и жены встреваешь?
— А я-то при чем? — Федосья спокойно продолжала перебирать корешки. — Я глаза мужу твоему открыла. А уж что он решит... То его дело. В полдень и узнаешь, недолго ждать осталось.
Плюнула старухе женщина под ноги и выбежала из избушки. Знахарка знает что-то о задумке Трофима! Но правду говорить отказывается.
Солнце поднималось все выше. Марья бежала через село, металась от дому к дому. Где найти мужа? Поговорить с ним надо, образумить. Пока дурного не сотворил. Душа ее рвалась на части от боли и ужаса, неужели следом за детками и муж сгинет?
У Петра Кривого ворота заперты, в окнах темно. Соседи сказали, что еще три дня назад Петр в город уехал. Обомлела Марья, значит, соврал Трофим. Но где же он тогда, может быть, домой уже вернулся?
Кинулась Марья к своей избе, но там пусто. В доме — тишина, и топор исчез, и веревка, и самого Трофима нет нигде. Металась женщина по избе, не зная, что же ей делать. Как мужа сыскать, что он задумал…
Что делать ей? Может, к брату в соседнее село побежать? Он ведь по-мужски с Трофимом поговорит, уму-разуму научит, и прояснится у мужа взор. Опомнится он от мыслей черных. Да глянула на солнце, оно уже почти на самом верху небосвода, а до брата семь верст, не поспеет к полудню.
Как вдруг голоса за окном. Кинулась Марья к оконцу, вот он и Трофим!
Только не один, с ними еще трое мужиков, незнакомых, нездешних. Все оборванцы в лохмотьях, рожи красные, пропитые, сразу видно, что с кабака придорожного пьяницы. Один несет вязанку хвороста, другой — бадью с чем-то.
— На старой мельнице, — донесся до нее их разговор. — Там и покончим с ведьмой.
Марья отпрянула от окна в испуге. Сердце ухнуло вниз, вот-вот из груди выпорхнет птичкой испуганной! Задурила-таки знахарка голову Трофиму! Он с подельниками за ней заявился! Хочет убить собственную жену. Как ведьму!
Дверь с грохотом распахнулась. Трофим стоял на пороге, глаза налиты кровью, горят черным безумным пламенем, в руке поблескивает наточенный топор.
— Дома! — прохрипел он. — Уж думал, по деревне искать придется, сбежала чертиха, почуяла недоброе.
Марья попятилась назад к печи.
— Трофим, опомнись! Что ты делаешь? Ты что же, это я ведь, жена твоя любимая. Мы с тобой десять лет душа в душу же прожили.
Рявкнул на нее муж:
— Молчи, ведьма! — шагнул в избу. — Хватит морок плести! Знаю я теперь все. Ты сыновей наших сгубила, порчу на них навела. Думала, не узнаю?
Хлынули у Марьи слезы от обиды.
— Какая порча? Как мне детей своих губить? Да я по ним тоскую, убиваюсь побольше твоего. По ночам вспоминаю о моих деточках, молитвы Богородице кладу об упокое, а ты…
Не дал ей Трофим договорить, заткнул рот рукой:
— Все вы, ведьмы, врете! — подельникам приказал. — А ну, ребята, хватайте ее!
Подручные его кинулись вязать несчастную. Марья метнулась к двери, но дорогу преградил здоровенный детина. Она бросилась к окну, но там тоже стоял дружок Трофима. Муж рядом топором машет. Кто-то схватил Марью за руки, заломил за спину. Она вырывалась, кричала, но куда ей против троих здоровых мужиков?
Трофим рычал будто дикий зверь:
— На старую мельницу ее! Там и спалим, как с ведьмой положено расправляться!
А в руках у трех дюжих мужиков билась Марья, молила о помощи:
— Люди! Люди добрые! Помогите! Убивают!
Волокли они ее по двору, потом по улице. И никто не откликнулся на крик о помощи. Село словно вымерло… Все попрятались по избам, никто не спешил к женщине. Всяк в своей семье хозяин, пускай решают, кто прав, а кто виноват, промеж себя.
Как тащили Марью мимо избы Федосьи, вышла старуха, зыркнула недобро на плачущую женщину.
Доволокли выбившуюся из сил Марью на старую мельницу, что стояла за селом на берегу заросшего пруда. Давно она была заброшенная. Уже и крыша провалилась, стены покосились. Заводь в болото превратилась, все в тине да ряске. Говорили, нечисто там, по ночам огни блуждают, стоны слышатся.
Сюда и притащили дружки Трофима заплаканную крестьянку. Она уже и ноги не поднимала, силы кончились. Голос сорвался от крика, и Марья потеряла надежду на спасение.
Никто не хочет под топор лезть…
Неужели и правда, как в ночном кошмаре все это с ней происходит? Неужто не снится ей?
Ведь сожгут сейчас ее…
Трофим схватил жену, швырнул о гнилой порог мельницы. Лицо его искривилось в лютой ненависти:
— Вот тут все и кончится. Говори, ведьма, как сыновей сгубила? Признайся, может, легче помрешь! Облегчи себе сердце черное, ведьминское.
— Не губила я... Троша, родной... опомнись…
Воздуха в груди не хватало, чтобы правду выкрикнуть, убедить мужа. Только хрипела женщина и всхлипывала, от страха ее оставили последние силы.
Зажмурилась Марья, мысленно прошептала:
— Иду к вам, сыночки. Принимаю смерть страшную. Но тут случилось неожиданное. 2 ЧАСТЬ РАССКАЗА содержит лексику и затрагивает темы , которые запрещено освещать на Дзене в свободном доступе. Но без этого о подобных событиях не написать. По этой причине рассказ полностью дописан и опубликован в ПРЕМИУМ 👈🏼