Сергей стоял у раскрытых ворот, вглядываясь в хмурую муть сентября. Двадцать лет. Двадцать лет этой дороги, этого дома, её тёплого дыхания рядом по ночам. Теперь внутри него была только выжженная, звонкая пустота, и этот осенний дождь барабанил прямо по ней.
В доме пахло остывшей печью и одиночеством. Трое детей, выросших в этих стенах, теперь жили своей городской жизнью, приезжали наскоро, с опаской глядя на отца. Он был для них теперь как скала, о которую разбилось море их прежней жизни.
Подписаться на мой телеграм канал
Дверь скрипнула. На пороге стояла Аня, старшая дочь, с двумя сумками из города.
— Пап, я привезла тебе котлет, те, что ты любишь. И лекарства маме… то есть, — она споткнулась о слово, — ей отвезти?
— Положи в холодильник, — голос Сергея звучал глухо. — Разберёмся.
Аня прошла на кухню, начала перекладывать продукты. Молчание стало невыносимым.
— Пап, а она звонила мне вчера. Опять. Плакала. Говорит, ты не пускаешь её домой, даже вещи не даёшь забрать.
— Вещи она может забрать в любое время, когда меня нет. Я не хочу её видеть. И тебе не советую вестись на эти слёзы.
— Но она же мама… Может, правда, оступилась? Все могут ошибиться.
Сергей медленно повернулся к дочери.Его лицо было каменным.
— Ошибка — это не туда свернуть. Она два месяца ездила к нему на склад после ночных смен. Два месяца смотрела мне в глаза и врала. Это не ошибка, Ань. Это система.
Всё началось спонтанно. Новая работа для неё, новая — для него. Он горбатился на двух, чтобы обустроить быт, она выходила в ночные смены санитаркой в новую районную больницу. Он не видел в этом подвоха. Видел усталость на её лице по утрам, варил ей кофе, жалел.
А потом пришёл первый звонок. Соседка, тётка Катя, голос испуганный, виноватый: «Серёж, ты только не нервничай, ради Бога. Но моя Зорька рано утром ощенилась, я пошла в сарай, а мимо как раз машина проезжает… И остановилась у опушки. Твоя Настя вышла… и тот Володя. И они… ну, обнялись там. Может, это ничего такого? Может, просто подвез?»
Он тогда всё отмёл. Глупости. Домыслы. Они же двадцать лет вместе. Он как-то вечером, когда она мыла посуду, подошёл сзади, обнял за плечи, почувствовал привычную теплоту её тела.
— Слушай, Насть, до меня тут тётка Катя со своими бреднями доносит… Про то, что ты не одна с работы возвращаешься. Про какого-то Володю. Неудобно даже.
Она вытерла руки, обернулась. Посмотрела ему прямо в глаза. Чистые, ясные, знакомые до боли глаза. Он верил этим глазам двадцать лет.
— Серёжа, да что ты за нонсенс несёшь! — голос её звучал искренне, почти обиженно. Она любила ввернуть модное словечко. — Это же Володя, он просто коллега! Женатый человек, между прочим. У него трое детей от разных браков, ему не до глупостей. Он просто подвозит, потому что мне по пути. И всё. Тётка Катя уже всю деревню переполошила своими сплетнями?
Он поверил. Потому что отказ от веры означал крушение всего.
Правда вылезла наружу сама, как гниль из-под тонкого льда. Его вызвал к себе в кабинет его друг и начальник охраны на своём предприятии. Мужчина был мрачнее тучи.
— Сергей, ты меня извини, мужик ко мне приходил, он охранник там, где твоя работает. Говорит, там такое творится… Неудобно даже. Сам посмотри.
Он включил монитор. Запись с камеры. Ночная парковка. Его жена и тот мужчина. Не просто сидели в машине. Они целовались, как подростки, её руки запущены ему в волосы…
Сергей вышел на улицу, его чуть вырвало у проходной прямо на асфальт. Мир перевернулся и рассыпался. Он приехал домой, сел за кухонный стол и ждал. Она вошла с улыбкой, с вопросом про ужин.
Он не стал кричать. Просто положил перед ней распечатанные кадры.
Тишина в кухне стала физической, давящей. Её лицо побелело, затем покрылось густыми красными пятнами. Она не стала отрицать. Она начала оправдываться, голос её срывался на визг.
— Серёжа, ты не понимаешь… Это так вышло… Я не хотела… Он такой… другой. Он слушает меня, он понимает! Ты же только и можешь, что работать да телевизор смотреть! Ты меня не видишь!
— Другой? — голос Сергея был спокоен и от этого страшен. — Чем другой? Тем, что трижды женился и бросил всех? Тем, что тебя, дуру, на развод купил дешёвыми комплиментами? Это «другое»?
— Ты меня не слушаешь! Ты никогда меня не слушал! — закричала она, и в крике этом была не правда, а паническая попытка переложить вину.
— Вон из дома, — сказал Сергей, поднимаясь. Его трясло. — Собирай свои вещи и уезжай. К своему «другому».
Она уехала. Но история на этом не закончилась. Как предсказывал Сергей, «другой» оказался типичным бабником. Его собственная жена, женщина крутая и с весом, устроила ему публичную взбучку прямо на работе — с пощёчинами и криками, что разнеслось по всему селу. Но, как злобно шептались на лавочках, сама была не без греха, потому «простила» быстро, оставив, видимо, на домашней перевоспитание. Насте там места не было.
Она сняла комнату у подруги и начала звонить. Сначала ночами, в слезах, голос заплетающийся, пьяный.
— Серёж, я страдаю… Я не могу без тебя, без детей… Это была ошибка, ослепление… Он меня заколдовал, я сама не своя…
Он молча слушал её истерику, сжимая трубку так, что кости трещали, и клал её на место.
Потом тон сменился. Страдания закончились, началась злоба. Она стала грубой, агрессивной. Если сталкивались в единственном на селе магазине «У Люды», она могла громко, на весь люд, бросить, разтопырив глаза:
— Смотрите на него, праведника! Двадцать лет держал меня в чёрном теле, а теперь делает вид, что я во всём виновата! Сам, наверное, давно на сторону бегает!
Она пускала гнусные сплетни. Что он её бил, что не давал денег, что он импотент. Село — место маленькое, люди готовы верить в любую сенсацию. Старые друзья начинали смотреть на Сергея с любопытством.
Как-то раз он зашёл в сельсовет, оформить справку. Секретарша, подруга Насти, сладко улыбнулась:
— О, Сергей Иванович! Как ваша новая пассия? Говорят, вы уже и в городе к себе молоденьких возите?
Он вышел, чувствуя, как горит лицо. Клевета прилипала к нему, как смола.
И вот теперь, спустя три месяца, до него через того же адвоката дошли новые вести. Она планирует вернуться. На основании того, что квартира общая, прописана она тут. Через суд. Готовит иск о вселении.
Суд. Это слово висело в воздухе тяжёлым, уродливым предметом. Он сидел у адвоката, молодого, слишком гладкого парня из райцентра.
— Ситуация неоднозначная, Сергей Иванович, — адвокат щёлкнул дорогой ручкой. — Факт супружеской измены, конечно, аргумент, но не решающий. Прописка, право на жильё… Будем ходатайствовать о психологической экспертизе, возможно, она невменяема… Нашли свидетелей, которые подтвердят её аморальное поведение и клевету? Но на раздел имущества имущества это никак не повлияет.
Сергей почти не слушал. Он смотрел в запотевшее окно на ту же грязную дорогу. Он не представлял, как она переступит этот порог. Как будет дышать с ней одним воздухом. Как будет видеть её лицо за обеденным столом.
Его телефон вибрировал в кармане. СМС. От неё. Он прочёл: «Суд будет на моей стороне. Готовься меня принять. Или вся деревня узнает, что ты импотент и садист. Я тебя уничтожу».
Он медленно поднялся, вышел на крыльцо. Дождь кончился. Было сыро, холодно и очень тихо. Воздух звенел от пустоты. Он достал из кармана пачку сигарет, последняя сигарета. Сморщенная, мокрая пачка «Явы». Он зажал её в кулаке, чувствуя, как бумага размокает, и швырнул в середину огромной лужи, растёкшейся по двору.
Из-за угла вышел соседский мальчишка, лет семи, гонявший в лужах самодельный кораблик-хлопушку. Он посмотрел на Сергея испуганными глазами и отшатнулся.
Сергей понял, каким он должен выглядеть сейчас. Каким монстром.
Но внутри не было ни злости, ни жалости. Только холодная, стальная решимость.
Нет. Он не будет её прощать. Не будет жить с ней. Суд пусть решает, кому что достанется от этого пепелища, от этого общего прошлого, которое она облила грязью. Он же уже решил всё для себя. Он выстоял двадцать лет ради семьи. Теперь он будет стоять насмерть ради одного – чтобы никогда больше не видеть её лица. Цена не имела значения. Даже если эта цена — его собственный покой и добрая слава. Он был готов сгореть, но не дать этому пеплу попасть ему в рот.
Подписывайтесь на мой ТЕЛЕГРАММ канал ⬇️