Весна подкралась незаметно - всё в этом году как-то будто бы быстрее, насыщеннее, ярче, а Ирина всё никак не может выдохнуть. Уж казалось бы, жить бы да радоваться - а нет.
Легко сказал бы кто другой: "Подуй на проблему, и она улетучится". Только у Ирины от этих "простых разговоров" по дому накопилась целая гора немытых эмоций.
- Всё время сама, - бормочет она себе под нос, складывая посуду в посудомоечную машину.
От кухни до спальни - пару шагов, но и там своя мелочь: мужу нужно то рубашку погладить, то носки найти, то про ужин напомнить, словно у него в голове вечный сигнал тревоги и усталости.
Николай привычно располагается за газетой как живой памятник семейным традициям, а Ирина… Ах, эта её привычка всё тянуть! Может быть, сама виновата?
В тот вечер опять завёлся их бесконечный диалог - на самом деле, давно уже монолог.
- Коль, помоги мне, пожалуйста, с полкой в ванной. Сама не дотянусь.
Муж нехотя шевельнул плечом:
- Что там делать? Я после работы, устал, делай сама, если можешь…
И как-то будто бы нет в его голосе ни раздражения, ни участия - только потолок равнодушия вместо родного крыла.
Руки у Ирины опустились в буквальном смысле: посуда чуть не выпала. Помолчала немного. Пошла в комнату, набрала дочку. Татьяна - надежда, отдушина, чашка горячего чая через телефонный разговор.
- Тань, у меня, кажется… сил больше нет, - тихо шепчет Ирина. - После каждого разговора, как будто внутри всё выгорает. Не ценит он - и не замечает.
А в трубке - забота.
- Мам, ну не держи всё на себе… Чья это семья - только твоя разве? Может, пора переменить порядок вещей?
Окно растворено нараспашку, свежий ветер несёт запах ели и чуть влажной земли. А в душе всё равно тяжеловато: ведь как объяснить мужчине, что семейная лодка не плывёт только на одном весле?..
***
Эти весенние недели текут странно - один день похож на другой, словно полоски на новеньком полотенце, но ворс уже сбитый и местами торчит…
Ирину всё чаще посещает одна и та же мысль: "Может, я и вправду слишком много от него жду? Может, семья - это всегда подвиг одной женщины?"
На кухне бурлит суп, над плитой вьётся пар, а в голове у Ирины всё никак не утихают невысказанные слова. Супруг - за столом, какой-то рассеянный, отстань-от-мира и всегда с своими привычками.
- Николай, а если бы я завтра просто ничего не сделала? Абсолютно. Даже не встала из постели?
Муж оторвался от новостей - вскинул бровь, посмотрел с непониманием.
- Да что с тобой, Ирина? Всё время одно и то же… Ты, главное, не переживай так. Всё у нас нормально. - И снова глаза в экран.
Словно стена между ними - бетонная, толстая, без окошек. Опа, мамонт домашней укладки с шорохом газеты.
Вечером вдруг звонок от дочери…
- Мама, не забудь про врача! Ты после работы - никакая, а ещё весь дом на себе…
- Да как тут забудешь… - Ирина попыталась улыбнуться. - У тебя своё, у меня своё. Все при деле.
- Мам, а Коля? Он разве не при деле?
Как щелчок - внимательно, без упрёка, но с такой непосредственностью, на которую способна только любимая дочь.
В те дни Ирина вдруг стала замечать странное: все домашние дела совершались ею почти автоматически. Как робот: встала - заправила, ушла на работу - думает о борще, пришла домой - гладит, вытирает, сортирует носки.
И вот однажды… Не выдержала.
Проснулась - и осталась в кровати. Под одеялом дышится легче, да и улицу сегодня затянуло облаками - не будет весёлого апрельского солнца, не будет лишней мотивации.
Николай утром войдёт, машет рукой -
- Ир, а завтрак? Я не нашёл кашу…
Она молчит.
- Ты что, болеешь?
- Просто устала, Коля. Наверное, слишком устала делать всё сама…
Он поначалу не слушает - ищет, суетится, раздражается. В доме гулко эхом летят недомытые кружки, рассыпанный по полу сахар, забытые у батареи носки.
Ирина лежит тихо.
"Вот так ли должна выглядеть женская доля - заботливость без ответа?", - думает она.
В этот вечер телефон молчит, Ирина не звонит ни дочери, ни подруге. Смотрит, как Николай неумело ставит чайник, путается в кастрюлях. Он растерянный, нервный, немножко чужой.
- Ир, ну что ты... Я не знаю, что тебе нужно, - выдавливает он наконец.
Какая глупость - ждёшь поддержки от близкого человека, а он, будто впервые видит твои усталые глаза.
И тут - впервые за долгое время Ирина заплакала, не сдерживая себя.
Руки опустились... Но не только у неё.
***
Ночь с пятницы на субботу выдалась тревожной, будто кто-то невидимый подлил в чай ложку беспокойства.
Ирина забралась под плед, стараясь не думать ни о доме, ни о Николае. Всё - перегорало внутри, пусто, только шум дождя за окном…
А в воскресенье - она решилась.
- Дочь, мне кажется… хватит. Погощу у Лены, пару дней. Пусть Коля сам попробует пожить, как я, - сказала Ирина звонком внезапным, почти испуганно веселым.
- Конечно, мам! Пусть папа почувствует… - одобрила дочь и прислала смайлик - поддерживающий, озорной.
В дверях она обнимет мужа так, будто уезжает в неизведанную страну - и, на самом деле, для обоих это было почти так.
- Я у Лены. В холодильнике суп, на плите макароны. На три дня, Коля. Всё нормально будет.
И уехала, впервые за много лет без чувства вины - только с лёгкой тревогой и странным ожиданием.
День Николая начался с привычного поиска носков, но…
- Ир! Где мои…
Тишина. Ни отклика, ни стука кастрюль, ни нежного упрёка. Дом опустел, как вокзал ночью: шаги гулкие, чайник кипит так громко, будто возмущён его неловкостью.
Поначалу Николай даже злится:
- А мне зачем это нужно? Я работал всю жизнь, дома хочу отдохнуть…
Но спустя пару часов реальность бьёт - как обследовать холостяцкий остров без повара и гидра?
Майка измята, носки найти не может, мусорное ведро уже намекает: "Обрати, наконец, на меня внимание".
Покупает в магазине пельмени. Забыл включить стиральную машину - утром рубашка всё такая же странно пахнущая и мятая, а ведь сегодня встреча с приятелем…
Чистые полотенца? Где они, если они всегда были?
А суп - прокис: оставил не в холодильнике.
Где-то на третий день Николай садится за стол - один, посреди разобранной кухни.
Берёт телефон, медлит, но всё же решает -
- Дочь…
- Пап, ну что?
- Ты знаешь, я… Всё это время думал, что у нас так у всех. Что главное - работа и отдых. А тут… Некому слово сказать, не слышу никуда шагов.
Молчание. Только переходящий в шёпот:
- Оказывается, мама всю жизнь на себе всё тянула. Я и не замечал…
Ни гордости, ни злости - только усталость и, наверное, первый раз за долгое время - уважение и стыд.
Он долго сидит в тишине… Всё иначе, всё не так просто, как прежде казалось.
***
Через три дня Ирина вернулась домой, неслышно, почти на цыпочках. Лёгкий запах пережженного масла - первый, кто встретил её у порога. Прошла в коридор, скользнула взглядом по туфлям, небрежно скинутым у стены.
На кухонном столе - немытая чашка и след от кофейной ложки. В холодильнике - макароны, дважды принесённые на тарелку, и, как напоминание о былой заботе, её маленькая записка: "Коля, суп в кастрюле".
Николай сидел у окна, устало держась за чашку. Когда услышал скрип двери, медленно поднялся.
- Привет, - тихо, будто боялся спугнуть тишину.
- Привет… - улыбнулась Ирина. Всё внутри дрожало, но не от страха - от странного облегчения.
- Я тут… - Коля поискал нужные слова, сглотнул и махнул рукой, как будто сдался. - Не умею я. Прости.
Они стояли рядом, не решаясь подойти вплотную, и вдруг между ними стало светлее - будто комната выдохнула тяжесть.
- Так всегда бывает, - вздохнула Ирина, осторожно коснувшись его плеча. - Пока всё не рухнет, никто не видит, сколько кирпичей держал на себе другой.
- Теперь вижу…
Он сказал это просто - без громких обещаний, без "с завтрашнего дня всё будет по-другому". Но взгляд был другой: усталый, но благодарный, по-настоящему видящий.
Не больно уже - светло. Как бывает на исходе зимы, когда первый капель уже звенит под окном, но снег ещё лежит - и ты знаешь: весна будет, вот увидишь.
Потом вернулась обычная жизнь. Только по вечерам, когда чайник звенел слишком громко, Коля иногда вставал первым:
- Я сам, Ир. Отдохни.
- Спасибо… - и она смотрела на него чуть дольше, чем привычно. Как будто встречала заново.
Вечерами, когда за окном темнело, Ирина думала о том, как важно иногда просто уйти. Чтобы кто-то любимый остался - и понял, как трудно быть рядом не замеченным.
А потом вернуться - встретиться взглядом и почувствовать: дом, наконец, общий, а не чей-то личный подвиг.
И никто теперь не доказывает, кто устал больше. Главное, что за столом снова двое. И ни одна жизнь не проходит зря.