Таласса! Таласса! Славлю тебя, о вечное море! Десять тысяч раз тебя славлю Ликующим сердцем, Как некогда славили десять тысяч Бесстрашных эллинских сердец, Не сдавшихся в бедах, Стремящихся к родине...
«Слава морю», Генрих Гейне.
Кунакса
Солнце печёт ровно, как кузнечный горн. Пыль стоит стеной. Справа блестит ленивый Евфрат. Перед нами персидская равнина, помеченная шуршащими штандартами и длинной полосой войска, будто чешуя великой рыбы. Мы идём в железе. Мы наёмники Кира Младшего. Чужие на этой земле, но строй у нас свой.
Правое крыло держит спартанец Клеларх. Щиты к щитам, копья в полгоризонта. За спинами мягко шуршат ремни пельтастов и критских лучников. Я — Никандр из Мегары — в третьем ряду. Рядом Ферей, белокожий, упрямый, глаза прищурены, будто он всё время смотрит на море.
Кир проносится перед фронтом на вороном. Голос спокойный, лицо светится от решимости. Там, за пылью, его брат Артаксеркс. Там трон. Там судьба на вес золота.
Колесницы с серпами идут веером. Пыль взлетает выше голов. Возницы кричат, лошади пенятся, кованые лезвия висят над землёй, как луна. Клеларх поднимает руку. Мы опускаем копья. Воздух гудит, будто его натянули на колки.
Первая колесница, наскочив, подпрыгивает, и мы превращаемся в куст железа. Копья входят в конскую плоть, древки трещат. Возница кувырком вылетает, серпы впиваются в землю. Вторая колесница должна была распороть наш фланг, но застряла в груде тел и дерева. Фаланга не двигается назад. Мы стоим.
Дождём падают стрелы. У персов составные луки, длинные, хлёсткие. Стрелы прилипают жалом к щитам, как осы к смоле. Медным горохом гремят по бронзе. Слева клубится конница. Мы разворачиваем щиты на полшага, не ломая строй. Пельтасты протыкают дротиками тягучий медовый воздух. Критяне натягивают тетиву. Запах конского пота, пыли, крови. Шум, похожий на прибой.
На правом фланге Кир ведёт отборную конницу в шлемах с гребнями. Они входят в царских телохранителей Артаксеркса, чешуёй в чешую. Молот по наковальне. В этой кутерьме хочется верить в простую развязку: один удар — и царя нет. Но реальность жёстче: лезвия ломаются, шлемы трещат, кони валятся, как деревья, и Кир исчезает в туче копий.
Весть о его падении приходит не громом, а холодком между лопаток. Шёпот, растекающийся по рядам, будто вода по песку: Кир пал. Мы ещё держим фронт, и пока мы стоим — бой не кончился.
Катафрактарии скользят вдоль строя, выискивают прорехи, но пельтасты бьют в упор, критяне шьют стрелами живую плоть. Египетская пехота царя упирается лбами в нашу бронзу. Стенки щитов мокрые, пальцы скользят, дыхание рвётся. Мы живём в шаге от смерти и в шаге от победы. Мы держим поле у себя, но теряем день.
Поединки Кунаксы
Первый. Диодор, тяжёлый как наковальня, выходит на колесничего, которого выбросило на землю. Тот быстрый, как шило, бьёт мечом, успевая резануть ремень на плече Диодора. Спартанец не вступает в игру: низкий укол в грудь коню, разворот древком по рукам, хруст, колесничий падает. Грязно, без красивых поз.
Второй. Пельтаст Стесимброт, лёгкий, как ящерица, ныряет под брюхо коня персидского телохранителя в нефритовой чешуе. Теряет дротик, достаёт копис и рубит снизу по паху. Конь оседает, перс летит, и Стесимброт гвоздит его к земле, как лягушку. Короткая молитва Аресу — и обратно в тень наших щитов.
Третий — мой. «Бессмертный» с лозовым щитом пробует меня на зуб. Мы сцепляемся, скрежет бронзы аж на зубах. Он бросает копьё и тянет меня за край щита. От него пахнет сладким маслом и железом. Я бью навершием копья ему в зубы, он глотает кровь и хрипит. Ферей, бледный как саван, сзади вонзает персу дротик под ребро. Тот обмякает, и мы стоим дальше, будто ничего не случилось.
Четвёртый. Лакедемонянин Поликрат ловит удар боевого цепа на обод щита и посылает в лицо персу свинцовый шар пращи. Тот валится с коня, Поликрат добивает коротким копьём, как бы между делом, не меняя дыхания.
Пятый. Критянин Мнесифон делает два точных выстрела: первая стрела в плечо всаднику, вторая — коню в горло. Кровь фонтаном на пыль, скакун валится, а Мнесифон, будто рыбак острогой, добивает кавалериста.
Шестой. Гераклит, пельтаст, бьётся с пешим египтянином с длинным копьём. Ныряет под древко, бьёт ребром кописа по кисти, оружие летит в песок. Гераклит перехватывает копьё одним движением и тут же кидает его назад в строй, словно в его ладонях родился новый воин.
К вечеру ветер уносит пыль. Царские шатры пылают огнями. Мы стоим. Мы победили на своём клочке, но проиграли битву. Ночь плотная, звёзды как зерно.
Утром приходят послы от Артаксеркса. Тиссаферн улыбается тонкими губами, говорит учтиво, сладко. Переговоры. Хлеб, вино, обещания. Клеларх, Проксен, Менон, Агияс, Софенет — идут. Они не вернутся. Их свяжут мягкими шнурами, потом — удавят. Мы узнаем об этом по шёпоту проводников и тугим лицам персидских стратегов. В строю — пустота. Её надо чем-то заполнить, пока она не проглотила всё.
Ночью собираемся у костров. Никто не смотрит на пламя. Все — в свои ладони: мозоли, кровь под ногтями, пыль. Выходит Ксенофонт. Не великий муж, просто человек с прямой спиной и тихим голосом. Говорит не о славе и не о мести. Говорит о дороге. О севере. О доме. О море. Просил знак у богов — получил. Встаёт. И мы встаём.
Выбираем стратегов. Клянемся не бросать щит и товарища. Клянемся идти на север, к холмам, где холодно и зубастый ветер, к деревням, где не слышали слово «Артаксеркс», к воде, которая пахнет свободой. Мы хороним кого находим. Шакалы воют на востоке. Не смотрим. Уходим. Начинается «анабасис» — не поход, возвращение на нашу родину.
Кардухи. Каменная пасть
Горы встают стеной: лиловые утром, свинцовые днём, синие вечером. Воздух крепчает, как вино на морозе. Тропы узкие. Камни острые. Внизу реки, которые смеются над мостами. Здесь люди живут иначе.
Кардухи. Про них персы шепчут со смесью злобы и зависти: не платят дань, бегают по камню как козы, стреляют из лука, не промахиваясь. Ночью, когда мы вошли в их землю, огни в ущельях погасли. Утром первая стрела ударила в край моего щита так, что пальцы онемели.
Они не идут на поле. Они — тень. Башни из дерева и камня торчат на грядах, как пни. На площадках женщины и мальчишки. Камни летят сверху не хуже стрел.
Первый серьёзный узел — перевал с селением, как гнездо орла. Дюжина башен, зубчатые венцы из сырца, между башнями верёвки с сушёными кишками и шкурами. Пахнет дымом, молоком, старой шерстью. Мужики в серых овечьих куртках, луки похожи на ветви. У самых удалых копья с костяными наконечниками.
Ксенофонт и Хирисоф устраивают фронтальный шум. Щиты на плечи, копья вперёд, крик. В это время обходные пельтасты и критяне уходят козьей тропой в кручи. Критяне выкладывают мягкую дугу стрел, пельтасты стучат древками по камню — для страха. Мы ввинчиваемся бронзовой змеёй под нижний ярус башен. Стесимброт, охотник, перекидывает волчью петлю за выступ и тянет себя наверх. Мы следом.
Врываемся в нижний ярус быстро, потому что по-другому нельзя. Деревянные настилы под ногами скрипят, запах чадной копоти и кислого сыра щекочет горло. Горцы визжат, как шакалы.
Поединки в горах
Первый. Фиванин Андер, широкий как дверь, встречает длинноногого юнца в кожаном шлеме с козьими зубами. Юнец стреляет в упор, Андер принимает стрелу в обод щита и швыряет противнику в лицо пыль с каменным крошевом. Рывок за лук — и парень летит со стены вниз, распластавшись на камнях. Глухой удар.
Второй. Спартанец Дамис с дорийским копьём сходится с вожаком селения, у того древко с костяным узором. Они водят круги, как два быка. Горец быстрый, Дамис точен. Держит удар бедром, не уводя корпуса. Внезапный тычок торцом древка в зубы, горец спотыкается, и тут же укол в печень. Чисто, сухо, без позы.
Третий. Критянин Эвклид встречает девушку в шерстяной накидке с длинным луком. Она стреляет быстро, как Артемида. Эвклид движется по дуге, но всё равно ловит царапину плечом. Метает нож в упор. Девушка падает, смотрит с такой злостью, что Эвклид отворачивается. В горах война без вежливости.
Мы берем перевал. Добычи почти нет: меха, сыр, грубая посуда, узловатые корешки. Находим кожаные мешки, надутые воздухом. Так они переплывают реки. Ксенофонт велит собирать: реки здесь хищные, мостов не подставишь, а через воду нам ещё идти.
Дальше — цепь ущелий. Сторожевые кучи, горцы с костяными флейтами. Каменная лавина обрушивается на наш хвост — пять человек в труху. Ночью мы отвечаем огнём: сырая хвоя тоже горит, если правильно её кормить смолой. Женщины воют на рассвете — не о мёртвых, о сгоревшей земле.
Переправа через бешеную реку на козьих пузырях выходит страшной. Пехота держится за верёвки, переброшенные через поток. Кто-то ругается, кто-то молится. Персидская конница с того берега смотрит и перейти не решается. Стрелы ветер слизывает с траектории. Поток отрывает людей от поплавков, тяжёлые гоплиты исчезают под пеной, идут на дно.
Ещё три стычки на тропах.
У висячего брода мы кладём щиты в ряд, связав ремнями. Идти надо на цыпочках. Кардух будто козёл несётся на меня, но ошибается и летит в пену. Я успеваю ухватить Ферея за ремень, когда тот съезжает следом. Потом долго смеёмся, хотя смех срывается на кашель.
У каменного гнезда они кидают шлифованные круглые камни. Один выбивает у нашего парня два зуба. Он в ответ запускает тот же камень так метко, что его клинит в балке башни, и мы хохочем, как на свадьбе.
Ночью к нам крадётся горец резать караульную верёвку. Аркасий ловит его на копьё. Борьба в тени, без бронзы и лязга: захваты, локоть в локоть, горло в локоть. Тихий хруст, короткий выдох. Караул держит линию.
Последний выход из земли кардухов даётся кровью. Каменная лавина отрезает тыл. Мы лезем по осыпям, тянем друг друга ремнями, как рыбаки сеть. Хирисоф оступается, но его ловят за пояс. К полудню мы видим вдали персидские значки. Значит, пасть позади.
Мы выходим обожжённые, исцарапанные, злые. Впереди плато. Там холодно. Там другие люди.
Снег. Армения. Путь к морю
Снег приходит незаметно. Утром по щиколотку, к вечеру — по колено. Ночью костры пахнут мокрой шерстью. Мы входим в страну, которую персы зовут Арменией. Здесь люди носят войлок и мех, спят на печных лежанках, поят нас молоком и кормят лепёшками из ячменя, меняя еду на золотые дарики, коней заводят в дом, чтобы было теплей. На столах — мясо, орехи, кислое молоко, талая вода. Смеются глазами, торгуют охотно.
Зовут его Тирибаз. Сатрап, хозяин северных округов. У него конница в меховых накидках, длинные луки и сани вместо колесниц. Сани летят по насту быстрее наших ног. На открытом плато у лесистой гряды он строит каре. Мы расправляем фронт, пельтасты уходят вперёд. Под ногами хрустит снег, как печёная пшеница.
Тирибаз не лезет стеной, он резец по воску. Стрелы летят веером, конница режет дугами, пехота прикрывает уступами. Мы держим линию и идём.
Поединки на снегу
Первый. Фессалийский всадник Алкет на пятнистом коне схлёстывается с армянином в белом войлоке. Тот бьёт из лука почти в упор. Алкет принимает стрелу в круглый конский щит, кидает короткий дротик-контос. Удар в грудь, армянин складывается, конь уносит пустое седло. Алкет глухо смеётся, как будто согрелся.
Второй. Родосский пращник Клеон видит пешего с прямоугольным щитом. Первый свинец — в щит, второй — по голени, третий — в висок, когда противник поворачивает голову посмотреть на кровь. Клеон подбегает, вставляет тонкий кинжал в ухо, будто закрывает ключом дверь. Чисто, быстро.
Третий. Старший армянский воин в шапке с лисьими хвостами выходит вперёд и поднимает лук, требуя честного боя. Ксенофонт, не любитель таких спектаклей, выходит сам. Первый обмен — стрелы в щиты. Второй — шаг, копьё, перекат. Ксенофонт бьёт ксифосом в ключицу, коротко. Армянин, падая, кивает так, будто признаёт мастерство плотника. Отряд Тирибаза сдаёт уступ. Бой превращается в тяжёлую тягу.
Мы видим зимовки: кони в доме, люди на лежанках. Видим, как они сушат мясо в дыму, как складывают орехи «кучами денег». Смеются, ругаются грубо, но без злобы. Мы даём бронзовые наконечники, получаем тёплые рукавицы. Кто-то рассказывает сказку о снежных духах, которые путают путникам тропы. Мы киваем.
Дальше — халибы, люди железа. Кузни гремят за версту. Лица в саже, щиты обиты железом. Они не дружат ни с нами, ни с персами. Бьются молча. Мы тянем их на открытое, жжём их ограды, за это получаем удары в арьергард. Ксенофонт стягивает тылы туго, как кожу на барабане.
Таохи — дубовые рощи, желудёвый хлеб. Хлеб горчит, но силы даёт, как солдатская ругань. У них в домах высокие настилы для сна и корм под ними. Их мужчины крепкие, как корни.
Моссинокеты — люди башен. Деревянные башни на колёсах, как подвижные дома. Любят пляски с мечами и барабанами. Женщины смеются открыто, бранятся солёно. Торгуются громко, будто спорят с ветром.
Они требуют, чтобы мы шли их дорогой. Ксенофонт берёт переводчиков из греческих колонистов. На стол ставят рыбу и густое ячменное пиво. Мы кладём бронзовые наконечники, ножи. Они кивают. Утром всё равно встают поперёк. Придётся биться.
Последний большой бой перед морем. Моссинокеты ставят башни поперёк тропы, наверху пляски, крики, барабаны. Мы идём клином. Критяне поджигают подножья смолой, пельтасты метают дротики в прорези. Башни качаются, как лодки. Сверху валятся горящие доски, пахнет рыбой и дымом.
Ещё три поединка.
Первый. Ахеец Милон сходу вдавливает щитом «танцора» в пёстром кафтане в бок башни. Тот ловок, режет по краю, но Милон не фехтует, а давит, как валун. Хрустят рёбра. Иногда победа — это давление.
Второй — обрядовый. На гребень холма выходит моссинокет в медвежьей шкуре. Поднимает меч. К нему выходит Ксенофонт. Они касаются мечей плоско, меняются дарами: кожаный ремень и бронзовый наконечник. Уступают тропу, сохраняя лицо.
Мы идём ещё через два хребта. Снег ниже, воздух влажнее. На рассвете ветер ровный, пахнет солью. Мы выходим на гребень. Вниз уходит синяя полоса. Она движется, блестит и дышит.
Кто-то падает на колени и рыдает. Кто-то поднимает щит над головой. Кто-то смеётся, как мальчишка, догнавший обруч. Кто-то молчит и просто смотрит. А потом весь передний ряд, не сговариваясь, кричит. Это крик не о славе. Это крик о доме.
Таласса! Таласса!
Бурлило, вздымалось И пенилось море. Струило солнце на тёмные волны Играющий алыми розами свет, И сотни встревоженных чаек Метались над морем и громко кричали. Но птичий гомон, и звон щитов, И конский топот и ржанье — Всё заглушал победный клич: «Таласса! Таласса!»
«Слава морю», Генрих Гейне.
Дальнейшая судьба греческих наёмников
Отдохнув в Трапезунте, мы двинулись вдоль Понта: Керасунт, Котиора, Синоп. В каждом полисе собирали корабли, хлеб, обещания. У Хрисополя, напротив Византия, нас попытались распустить, обманув с оплатой, но мы протиснулись силой строя.
Часть ушла в Фракию к царю Севфу, уткнувшись в его жадность и холодные поля. Потом пришли спартанские стратеги: Тиброн, за ним Деркилид. Многие перешли на их службу и снова пошли на персов, уже не как беглецы, а как ударная пехота.
Позже часть «десяти тысяч» присоединилась к Агесилаю в его походах в Малой Азии. Ксенофонт, устав от дорог, поселился в Скилле близ Олимпии, занялся хозяйством и письмом. Его «Анабасис» стал уроком Элладе: империи огромны на карте, но пусты внутри, если их держит только страх.
Историко-литературная справка
- Основа — «Анабасис» Ксенофонта, хроника похода и отступления греческого наёмного войска после гибели Кира Младшего при Кунаксе, 401 до н. э.
- В тексте соблюдена канва: битва при Кунаксе; вероломный арест и казнь стратегов; избрание новых командиров; переход через землю кардухов; зимний прорыв через Армению; встречи с халибами, таохами, моссинокетами; выход к Понту под крик «Таласса!».
- Тактические штрихи: плотная фаланга, бесполезность серповидных колесниц против неё; роль пельтастов и критских лучников; партизанский стиль кардухов; санные рейды армянской конницы.
- Этнография: у кардухов — башни, кожаные пузыри для переправ, охотничьи луки; у армян — кони в домах, кисломолочные напитки, меховые накидки; у халибов — кузницы и железные щиты; у моссинокетов — «дома-башни», рыбные пиршества, барабаны и пляски с мечами.
- Манера: современная динамика а-ля Александр Мазин, при этом в узловых местах — лаконика Ксенофонта, без лишних слов и эмоций. Поединки художественно реконструированы, но соответствуют духу эпохи: мало «рыцарской» этики, много ремесленной злости и практики.
Глоссарий
Анабасис — досл. «восхождение», продвижение внутрь страны; у Ксенофонта — путь туда и возвращение.
Артаксеркс II — персидский царь, брат Кира Младшего.
Бессмертные — отборная гвардия Персии, числом «всегда» десять тысяч.
Гоплит — тяжёлая пехота греков: большой круглый щит, копьё, шлем, панцирь.
Катафрактарии — тяжёлая восточная конница в чешуйчатом доспехе.
Кардухи — горцы юго-восточной Малой Азии; по одной версии предки курдов.
Кир Младший — персидский царевич, нанявший греков для свержения брата.
Клеларх — спартанский стратег, командовал правым крылом при Кунаксе.
Копис — изогнутый греческий меч для мощного рубящего удара.
Критские лучники — наёмные стрелки с Крита, славились точностью.
Моссинокеты — прибрежные племена Понта с «домами-башнями», рыболовы и воины.
Пельтаст — лёгкая пехота с небольшим щитом пельтой и дротиками.
Сатрап — наместник провинции Персии.
Серповидные колесницы — боевые повозки с лезвиями на осях; опасны против лёгкой пехоты, бесполезны против фаланги.
Таохи, халибы — племена северного Понта и Армяно-Колхидских земель; халибы известны ремеслом железа.
Тирибаз — персидский сатрап северных областей Малой Азии.
Фаланга — плотный строй гоплитов со сцепленными щитами и выдвинутыми копьями.
Хирисоф — спартанский стратег, напарник Ксенофонта в переходе.
Ксенофонт — афинский полководец и писатель, автор «Анабасиса».
Продолжение следует...
По теме: