Нина застыла у окна своей новой квартиры, словно вглядываясь в собственное отражение в сером дворе. Две старухи – вечные стражи подъездной лавочки – уже третий час плели паутину сплетен, обматывая своими разговорами чьи-то «чудовищные обои». Наивная картинка, почти умиляющая. Пусть судачат. Пусть перемывают косточки всему дому – теперь она здесь хозяйка. Хозяйка! – этот титул она просмаковала мысленно, словно драгоценный нектар.
Два года – каторжные два года. Ни отпусков, ни вздоха. Подработки липли, как репьи, отчеты писались под покровом ночи. И вот – заслуженная награда: два окна, купающихся в солнечном свете, кухня – крохотная, но с собственным окном, и ванна – не склеп, а почти что будуар. Ничьих чужих вещей, навязанных советов, пыльных ковров, хранящих чужую историю. Только своя жизнь.
В прихожей, на груде коробок, Петя – её муж – коротал время, уткнувшись в телефон. Уголки губ презрительно опущены – то ли хандра, то ли виртуальное поражение в очередной игре.
– Сделай хоть вид, что рад, – бросила Нина, стягивая куртку. – Мы не шубу купили, а квартиру.
– Рад? – Петя вяло поднял глаза и пожал плечами. – Я рад. Просто… устал, наверное.
Устал он, видите ли. От чего? От того, что она, словно локомотив, взвалила на себя кредиты, чтобы у них был свой угол? Внутри вскипело раздражение, но Нина подавила его, словно непослушную волну. Ссориться в первый день – дурной знак.
Она прошла на кухню, нашла два пластиковых стаканчика и извлекла из пакета бутылку шампанского. Пусть дешёвое, купленное в ближайшем супермаркете, но символ новой жизни.
– Ну, за новый дом? – Нина подняла стаканчик.
– За дом, – буркнул Петя, осушая свой залпом, не удостоив её даже мимолетным взглядом.
Его равнодушие кольнуло, но она решила пока не копаться. У него всегда так: когда события развиваются не по его сценарию, он уходит в себя, прячется за экраном телефона. «Пройдет», – упрямо повторяла она себе прежде.
Они познакомились пять лет назад, на душном корпоративе. Петя тогда показался тихой гаванью, мягким и домашним. После ее деспотичного начальства он был словно освежающий бриз. Шутил, что «мужик должен быть как кот – лежать, мурлыкать и радовать хозяйку». Тогда это казалось забавным. Сейчас – порой вызывало смутное раздражение, но Нина отгоняла эту мысль: ну и что, что не рвется в карьеру? Зато верен, не пьет, руки не распускает. Разве это не счастье?
Вечером они разложили старый диван, перевезенный из их съемной квартирки. Уснули, обессиленные, в предвкушении новой главы.
Поначалу Нина порхала по квартире, как птица, вырвавшаяся из клетки. Уставала на работе – и все равно спешила домой, в свои стены. Даже очередь в лифт казалась не такой уж и утомительной. А Петя… Петя все чаще стал наведываться к матери.
– Она одна, – оправдывался он, торопливо жуя. – Ты же знаешь, отца нет, брат далеко. Ей одиноко.
Нина кивала, хотя внутри что-то неприятно сжималось. Она не была против его родни, но с Галиной Ивановной отношения всегда складывались… напряженно. Та с первого дня смотрела на нее, как на незваную гостью, случайно опрокинувшую борщ на ее белоснежную скатерть.
– Девочка ты еще, – назидательно говорила свекровь на свадьбе, похлопывая ее по плечу. – Жена – это ответственность. Мужа кормить, дом содержать, старших уважать.
Слова банальные, а тон… такой, что хотелось немедленно отмыть плечо.
Галина Ивановна обитала в двухкомнатной «хрущевке» на другом конце города. В квартире всегда витал запах вареной картошки и терпкий аромат «Красной Москвы», а сама она, облаченная в халат с леопардовым принтом, дефилировала по комнатам, словно по подиуму.
– Квартира, говоришь, твоя? – как бы невзначай поинтересовалась она однажды, когда Нина обмолвилась об ипотеке.
– Моя, – спокойно ответила Нина. – Ну, наша с Петей, но оформлена на меня.
Свекровь изобразила улыбку одними губами, но глаза ее остались холодными, как осколки льда.
– Ну-ну, – протянула она, наливая себе чай. – Нынче молодежь любит все на себя записывать. А как же семья?
Нина сделала вид, что не расслышала. Но внутри шевельнулось неприятное предчувствие.
Однажды вечером Нина, измотанная работой, вошла в квартиру, а на кухне – Петя и его мать. Сидят, пьют чай, словно так и надо.
– О, хозяйка пожаловала, – язвительно произнесла Галина Ивановна, будто это она здесь полноправная владелица.
– Добрый вечер, – Нина сквозь силу выдавила улыбку, стаскивая пальто. – Что-то случилось?
– Да ничего особенного, – отмахнулась свекровь. – Петя сказал, что ты задерживаешься, вот я и подумала – посижу с ним, чтобы не скучал.
– Ага, спасибо, – Нина проигнорировала колкость и прошла на кухню, опуская на стол пакет с продуктами. – Петя, мог бы хоть предупредить.
– Ну а что такого? – невинно развел руками он. – Мама же.
Галина Ивановна смерила пакет придирчивым взглядом.
– А ты что, готовое купила? – в ее голосе прозвучало осуждение. – Полуфабрикаты?
– После работы времени совсем не остается, – ровно ответила Нина, чувствуя, как вспыхивают щеки. – В выходные устрою нормальный ужин.
– Ну, конечно, конечно, – протянула свекровь с сомнением. – Сейчас у вас вечно времени нет. А семья – она требует времени. Муж у тебя исхудал совсем.
Муж исхудал совсем? Да он вчера умял две шаурмы, пока я корпела над отчетом! – мысленно взорвалась Нина, но вслух предпочла промолчать.
Такие визиты становились все более регулярными. «Случайно оказалась рядом», «привезла пирог» (хотя Нина умоляла не приносить никакой еды), «заскочила спросить про телевизор». Нина изо всех сил старалась сохранять невозмутимое выражение лица, но внутри все клокотало.
– Петя, может, тебе отдать ключи? – осторожно предложила она ему однажды, когда свекровь наконец-то ушла. – У меня и так дел невпроворот, а тут каждый день гости.
– Да брось ты, – нахмурился Петя. – Ей же скучно. Пусть приходит.
– Это моя квартира, – напомнила Нина, стараясь сохранять спокойствие в голосе. – Я не хочу, чтобы сюда ходили без предупреждения.
– Ну, знаешь, ты тоже хороша, – вдруг вспылил он. – Какая «твоя»? Мы семья вообще или кто? Мама – не чужой человек.
Нина плотно сжала губы. Не сейчас. Нельзя ссориться. Все наладится. Но где-то глубоко внутри поселился ледяной страх: а вдруг не наладится?
Тревожный звонок прозвенел в субботу. Нина, вернувшись из магазина, обнаружила дверь распахнутой настежь. Сердце оборвалось: воры? Она вихрем влетела в квартиру и застыла в оцепенении. В гостиной, облаченная в резиновые перчатки, стояла Галина Ивановна. И орудовала тряпкой.
– Что ты здесь делаешь? – прошептала Нина, чувствуя, как леденеют кончики пальцев.
– А что такого? – невинно удивилась та. – Уборку решила сделать. У вас тут пыль столбом. Разве можно так жить?
Нина опустила пакет на пол.
– Как ты вошла?
– Петя дал мне ключи. Чтобы я помогала вам. А что не так?
Петя отдал ключи. Без ее ведома.
В голове навязчиво стучало одно: это только начало.
Она молча прошла на кухню, налила стакан воды и выпила залпом. Руки мелко дрожали.
– Ниночка, ты только не обижайся, – произнесла свекровь, глядя на нее с фальшивой улыбкой. – Я от чистого сердца. Дом – это же общее дело. Я же вам не враг.
Не враг? Да ты только что сломала замок моей независимости. Моей свободы. Моего «я».
– Пожалуйста, сними свои перчатки, – тихо произнесла Нина. – И уходи.
– Ну-ну, – губы свекрови презрительно скривились. – Какая строгая. Посмотрим, надолго ли тебя хватит.
Она развернулась и с силой хлопнула дверью.
Нина, не двигаясь, стояла посреди кухни, вцепившись в стакан так, что костяшки пальцев побелели. В голове гудело: Петя отдал ключи. Без ее согласия. Петя…
И вдруг стало по-настоящему страшно. Страшно, что она потеряет не квартиру. Себя.
Нину вырвал из сна назойливый зуд вибрации. Телефон на тумбочке бился в конвульсиях, изрыгая сообщение от подруги: «Ты вообще где живёшь? С мужем или с его пуповиной? В ленте у свекрови опять ваша квартира!»
Нина сонно поморгала, не сразу ловя смысл слов. Открыла Instagram и обомлела: на фото — её кухня. Вернее, выхваченный кусок стены с новой белой полкой, любовно запечатлённый на камеру. А под снимком, увенчанным хештегом «#уют», красовалась подпись: «Навожу порядок у деток. Сами-то вечно в делах, а чистота в доме — святое. Женщина в доме — это главное!»
Внутри у Нины что-то болезненно хрустнуло. Словно тонкий лёд под каблуком. Она вышла в кухню — точно, на столе маячила чужая, явно не её, сумка. Из комнаты доносилось бормотание телевизора.
Опять. Снова без предупреждения. Без стука.
В дверях возникла Галина Ивановна во всей красе: волосы тщательно уложены, губы алеют вычурной розой, на шее поблёскивает массивная цепь. В руках — трёхлитровая банка с солёными огурцами.
— А, Ниночка, проснулась, — приветствовала она с невинным видом. — Я тут вам закаточки принесла. Домашние. А то ваши покупные — одна сплошная химия.
— Зачем вы выкладываете фотографии моей кухни? — голос Нины прозвучал зловеще ровно, как натянутая струна.
— А что такого? — искренне удивилась свекровь. — Я ж горжусь. У вас теперь всё как у людей. Пусть другие посмотрят.
— Без моего разрешения. Это мой дом, — отрезала Нина, чувствуя, как предательски дрожат кончики пальцев.
— Твой дом? — прищурилась Галина Ивановна, словно примериваясь к чужому трону. — А Петя где живёт? На лестничной площадке?
Нина открыла рот, чтобы возразить, но тут из спальни выплыл заспанный Петя в помятой футболке.
— Мам, ну сколько можно? — пробормотал он, зевая во всю ширь. — Утро же.
— Петя, мы же договаривались! — Нина резко повернулась к нему, ощущая, как закипает кровь. — Никаких ключей, никаких вторжений. Без звонка.
— Я ей дал, чтобы помочь, — нахмурился он, словно Нина требовала невозможного. — Что такого?
— А то, что это моя квартира! — не выдержала Нина. Голос сорвался в крик, и даже кошка, мирно дремавшая на подоконнике, шарахнулась в сторону. — Моя! Ты понимаешь?!
Воцарилась тишина, прорезаемая лишь назойливым смехом из телевизора.
— Ну-ну, — медленно проговорила Галина Ивановна, опасливо опираясь рукой о столешницу. — Значит, вот как? С Петей живёшь — а всё твоё? А он кто? Бесправный квартирант?
— Не нужно передергивать, — Нина едва сдерживала подступающую истерику. — Мы семья. Но это — моя собственность.
— Собственность… — протянула свекровь, словно смакуя запретный плод. — Вот в чём дело. Твои деньги, значит? А Петя — никто. Мужик в доме — пустое место, а ты — царица горы?
— Мам! — взвыл Петя, беспомощно метаясь взглядом между двумя женщинами. — Ну что за балаган?
Нина развернулась к нему, как к врагу:
— Балаган — это то, что происходит здесь каждый день! Ты хоть осознаёшь, что натворил? Ты просто так раздаёшь ключи от моей крепости?
— Да чтоб тебя! — Петя ударил кулаком по столу, заставив чашки подпрыгнуть. — Да это же мама! Она же хотела как лучше!
— Как лучше? — Нина горько усмехнулась. — Выложить фото в Instagram? Или почувствовать себя полновластной хозяйкой?
Лицо Галины Ивановны исказила гримаса злобы.
— Знаешь что, девочка, — процедила она сквозь зубы, и голос её звенел, словно сталь. — Ты — неблагодарная. Я Петеньку растила, ночей не спала, а ты теперь тут правила устанавливаешь. Женой зовёшься, а ведёшь себя как волк в овечьей шкуре.
Нина глубоко вдохнула, пытаясь унять дрожь. Сейчас её либо разорвёт крик, либо затопит поток слёз. Она выбрала первое.
— Враг семьи?! — выплюнула она слова, словно яд. — Да я спину гнула, чтобы у нас был этот дом! Я кредиты на себя взвалила! Я горела на работе ночами, пока твой сын в танчики играл! А теперь ты смеешь указывать мне, как жить?!
Галина Ивановна вздрогнула, но тут же напялила на себя маску оскорблённого достоинства.
— Ну-ну, — проворковала она, натягивая перчатки. — Посмотрим, кто кого.
И вылетела из кухни, хлопнув дверью так, что со стены сорвалась картина.
Вечером Нина, как тень, сидела на кухне, невидящим взглядом уставившись в остывающую чашку чая. Петя ходил кругами по комнате, делая вид, что увлечён телефоном.
— Ты хоть понимаешь, насколько это ненормально? — тихо спросила Нина, надеясь достучаться до его сознания. — Ты хоть что-нибудь понимаешь?
— Да чего ты от меня хочешь?! — огрызнулся он, выходя из себя. — Чтобы я мать вычеркнул из жизни?
— Я хочу, чтобы ты уважал меня, — ответила Нина, глядя ему прямо в глаза. — И мой дом.
Он презрительно фыркнул.
— Твой дом… Вот оно что. Значит, я здесь — никто.
— Даже не начинай, — устало отозвалась Нина, предчувствуя новую бурю.
— А я начну! — голос Пети сорвался на крик. — Ты всегда всем командуешь! Всё должно быть только так, как хочешь ты! Даже свадьбу ты устроила такую, как тебе вздумалось! Даже мебель выбирала сама!
— Потому что ты твердил: «Мне всё равно»! — закричала Нина в ответ. — Тебе всегда всё равно! До тех пор, пока не появляется твоя мамочка!
Они стояли друг напротив друга, словно гладиаторы на арене, готовые к смертельной схватке. В глазах Пети плескалась обида, в глазах Нины — выжженная усталость и ярость.
— Знаешь что? — Петя сорвал с вешалки куртку. — Я сегодня переночую у мамы.
Дверь грохнула, как выстрел. В образовавшейся тишине слышалось лишь её собственное, бешено колотящееся сердце.
Нина медленно опустилась на пол, чувствуя себя опустошённой. Вот и всё. Конец. Что-то безвозвратно сломалось. Никаким клеем не склеить.
Через три дня Петя вернулся. С букетом алых роз и виноватой улыбкой.
— Прости меня. Ну, Нинок, хватит дуться, — пролепетал он, пытаясь обнять её. — Мама… она просто очень переживает за нас.
— Переживать и вламываться в чужую квартиру — это разные вещи, — отрезала Нина, не глядя на цветы. — Забери их. Мне не нужны подачки после предательства.
Петя замер, словно его окатили ледяной водой.
— Это не предательство! — возмутился он. — Это же семья!
— Это нарушение моих личных границ, — холодно парировала Нина.
Он с шумом выдохнул и опустился на диван.
— И чего ты теперь хочешь? Чтобы я выбирал между вами двумя?
Нина взглянула на него и с горечью осознала: выбор уже сделан. Давным-давно.
Через неделю она уехала в санаторий — по профсоюзной путёвке. Хотела отдохнуть, перезагрузиться, обдумать, как жить дальше. Но когда вернулась…
Дверь в квартиру была распахнута настежь. В прихожей громоздились чужие чемоданы. Рядом с ними валялись женские сапожки, явно не её размера.
В гостиной вовсю хозяйничала незнакомая парочка. Молодые. Девушка в кислотно-розовой кофточке, парень в бейсболке, лихорадочно раскладывали вещи, о чём-то весело переговариваясь.
— А вы… собственно, кто такие? — пролепетала Нина, чувствуя, как земля уходит из-под ног.
Молодые люди замерли, парень виновато снял кепку.
— Нам тут комнату сдавать обещали… — неуверенно пробормотал он.
Комнату… сдавать… В её квартире.
В голове стучала одна навязчивая мысль: Это не сон. Это жуткая реальность.
Именно в этот момент Нина поняла: пути назад нет.
В квартире отвратительно пахло чужим шампунем и сыростью. Нина стояла, вцепившись пальцами в дверной косяк до побелевших костяшек. На пороге — её чемодан. В гостиной — незнакомцы. И голос Пети, когда-то такой родной, а теперь — до тошноты чужой:
— Нин, только без истерик, ладно? Послушай, я всё тебе сейчас объясню.
Она медленно повернула голову. Петя стоял в обнимку со своей матерью. Лицо Галины Ивановны выражало триумф.
— Что это значит? — голос Нины звучал угрожающе ровно. — Кто все эти люди?
— Мы решили сдавать комнату, — надменно заявила свекровь, словно речь шла о будничном событии. — Деньги сейчас всем нужны, кредиты душат. А ребята хорошие, порядочные.
— Решили? — Нина истерически расхохоталась. — Кто решил?
— Мы, — спокойно ответил Петя. — Ну, а что такого? Квартира большая, ты всё время в разъездах…
— Ты… — Нина сделала шаг к нему, как хищник, готовый к прыжку. — Ты поселил в моём доме незнакомцев? Без моего ведома?!
— Ну, Нинуль, чего ты начинаешь? — Петя инстинктивно выставил руки вперёд, словно защищаясь от разъярённой собаки. — Это всего лишь на время! Мама так посоветовала…
— Мама посоветовала?! — голос Нины взлетел до небес. — Мама посоветовала, а ты выполнил приказ?!
Галина Ивановна надменно шагнула вперёд:
— Девочка, нечего тут орать. Квартира — общая. Семья должна держаться вместе и помогать друг другу. Ты слишком зазналась со своей «собственностью».
Нина молча смотрела на неё, и вдруг почувствовала, как внутри что-то надломилось. Страх и растерянность бесследно исчезли. Осталась лишь ледяная пустота и одна чёткая мысль: Никаких больше «мы». Никакой семьи.
Она достала из сумочки телефон.
— Что ты собираешься делать? — насторожился Петя.
— Звоню в полицию, — спокойно ответила Нина. — Незаконное проникновение и поселение посторонних лиц.
Лицо Галины Ивановны побелело.
— Ты что, совсем обезумела?! Ты хочешь родного сына под статью подвести?!
— Нет, — Нина усмехнулась и демонстративно спрятала телефон обратно. — Я просто защищаю свой дом.
Она вошла в спальню и вытащила из шкафа чемодан. Начала быстро, механически, бросать в него вещи. Петя метался следом, пытаясь её остановить.
— Нинок, одумайся! Мы же… мы же семья! Я люблю тебя!
Она резко обернулась.
— Любишь? — её голос был холоден, как лёд. — Ты предал меня. Ты отдал ключи от моей квартиры. Ты пустил сюда чужих людей. Это не любовь. Это — предательство.
Он опустил глаза, не находя слов для оправдания.
Через час Нина стояла возле входной двери. Рядом — чемодан. В квартире царил чужой гомон. На пороге — Петя с растерянным лицом и Галина Ивановна, шипящая, как змея:
— Ты разрушишь нашу семью! Ты сдохнешь в одиночестве!
Нина взглянула на неё с поразительным спокойствием.
— Лучше одна, чем с вами, — отрезала она и захлопнула дверь.
Судебное заседание состоялось через месяц. Холодный зал, гул чужих голосов. Нина сидела прямо, одетая в строгий костюм, волосы аккуратно собраны в пучок. Впервые за долгое время она почувствовала, что у неё есть опора. Своя собственная спина.
Судья обратилась к ней:
— Квартира была приобретена вами до вступления в брак?
— Да, — твёрдо ответила Нина. — В кредит, который я выплачиваю самостоятельно.
Галина Ивановна что-то шептала на ухо адвокату о «вопиющей несправедливости», Петя сидел, потупив взгляд в пол.
Через два часа судья объявил решение: квартира остаётся в собственности Нины.
Выйдя на улицу после суда, она почувствовала на лице лучи зимнего солнца. Снег хрустел под ногами. Нина глубоко вдохнула морозный воздух, и вдруг осознала: вот она, свобода.
Телефон в кармане завибрировал. На экране высветился номер Пети. Она нажала «Отклонить».
Впереди — пустота. Но это была её собственная пустота. Чистая. Без чужих следов на её полу, без указующего перста свекрови.
Она шла по тротуару и вдруг широко улыбнулась. Так искренне и открыто, как не улыбалась уже очень давно.
Она выиграла. Она свободна.
Конец.