На кухне пахло поджаренным хлебом и кофе из дешёвой турки. Ольга сидела у окна в старом халате с выбитыми локтями — домашний, удобный, не для гостей. На подоконнике теснились горшки с засохшими фиалками — так и не прижились у неё цветы, как ни пыталась.
Дмитрий вошёл, как обычно: в футболке с растянутым воротом, хмурый, с телефоном в руке. Сел, поставил локти на стол.
— Опять кофе без молока? — недовольно дёрнул губой.
— Молоко ты вчера сам допил, — отрезала Ольга, не поднимая глаз. — Я же просила оставить немного.
Пауза. Он молчал, но по лицу видно: что-то вынашивает. Последние месяцы он стал как чужой — вроде рядом, а будто стены между ними.
— Слушай, Оль, — начал он, ковыряя вилкой яичницу. — Нам надо серьёзно поговорить.
Вот оно, подумала она. Опять.
— Давай. Только без театра, ладно? — она подтянула халат на груди, заправила прядь волос за ухо.
— Я давно думаю… — Дмитрий откашлялся. — Мы живём в этой квартире пять лет. Всё твоё. Всё твоё! А я кто? Постоялец?
— Ты муж, — спокойно ответила Ольга. — Или я что-то путаю?
— Муж, да. Только без прав. Даже прописка у меня временная. Я себя здесь как квартирант чувствую.
Ольга отставила кружку, уставилась на него.
— Дим, ты серьёзно? Это квартира моих родителей. Они её купили ещё в девяностых, когда доллар был по тридцать. Здесь я выросла. Я её по наследству получила. Это мой дом.
— Вот именно! Твой. А я? Я что, чужой?
Он говорил громче, чем нужно для обычного утра. Соседи, наверное, уже уши навострили.
— А что ты предлагаешь? — в голосе Ольги зазвенела сталь.
— Запиши половину на меня. Или лучше всю. Мы же семья.
Она даже засмеялась — нервно, коротко.
— Ты это сейчас серьёзно сказал?
— Абсолютно.
Ольга посмотрела на него пристально, как врач на пациента, который несёт ахинею.
— Дим, ты понимаешь, что требуешь от меня отказаться от единственного, что у меня осталось от родителей?
— Не драматизируй. Я не собираюсь у тебя ничего отнимать. Просто будет честно. Всё общее.
— Общее? — она встала, подошла к окну. — Давай тогда общее. Ты машину свою на меня перепишешь?
— Машина — ерунда. А квартира — серьёзно.
Ольга развернулась.
— Ага. Значит, твоё — «ерунда», а моё — «серьёзно». Удобная логика.
Дмитрий хлопнул ладонью по столу, чашка дрогнула, пролив кофе.
— Ты всегда так! Уперлась, как баран. Я ради нас стараюсь, а ты…
— Ради нас? — Ольга прищурилась. — Или ради себя любимого?
Пауза затянулась. Он отвёл глаза, начал нервно листать телефон.
— Да пойми ты, люди будут уважать, когда у меня тоже будет квартира. Не будут смотреть, как на мужика без угла.
— А мне плевать, кто на тебя как смотрит, — отрезала Ольга. — Это не повод меня шантажировать.
Он поднял голову.
— Если ты не перепишешь, я подам на развод.
Тишина рухнула, как кирпич. Даже холодильник в углу будто стих.
Ольга присела обратно, глядя на мужа, как на незнакомого.
— Ты меня сейчас разводом пугаешь? — голос у неё дрожал, но глаза были твёрдые.
— Не пугаю. Я просто устал жить как никто.
Она медленно кивнула.
— Значит так. Квартиру я не отдам. Никому. Ни тебе, ни твоей маме, если она вдруг мечтает. Это моя крепость. Хочешь — живи. Не хочешь — дверь знаешь.
Дмитрий резко встал, стул заскрипел.
— Значит, ты выбираешь стены, а не семью?
— Нет, — холодно сказала Ольга. — Я выбираю себя. Потому что если я прогнусь — меня не останется.
Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но захлопнул. Хлопнул дверцей шкафа, схватил куртку и вылетел в прихожую.
Через секунду хлопнула входная дверь.
Ольга осталась одна. В квартире стоял запах кофе и жареного лука, вперемежку с горечью. Она сидела, уставившись в тарелку с недоеденной яичницей, и понимала: вот оно. Первый выстрел прозвучал.
На следующий день Ольга проснулась в странной тишине. В квартире было пусто — ни звука, ни запаха табака, которым Димка обычно прокуривал ванную с утра. На вешалке не было его куртки, а с полки исчезли кроссовки.
Она медленно прошла в спальню. Шкаф зиял пустыми полками: джинсы, рубашки, спортивная форма — всё исчезло. На верхней полке сиротливо валялся его галстук с корпоративного праздника.
— Вот сволочь… — прошептала Ольга.
Телефон мигал непрочитанными сообщениями. Одно от Димы: «Я у мамы. Подумай. Или мы делим всё по-честному, или я иду в ЗАГС».
Ольга усмехнулась.
— Ну конечно. Мамочка в бой пошла.
Свекровь, Валентина Петровна, никогда её не любила. С первого дня. Всё было не так: «суп жидкий», «блузка мятая», «сын устал, а ты его в магазин гоняешь». И вот теперь эта женщина наверняка подливает масло в огонь.
Через час телефон зазвонил. Номер свекрови.
— Да? — сухо ответила Ольга.
— Оля, здравствуй, — голос у Валентины Петровны был ядовито-сладкий. — Ты уж извини, что вмешиваюсь, но я сына своего поддержу. Он ведь прав. Мужчина без квартиры — не мужчина. А у тебя как раз есть возможность показать, что семья для тебя на первом месте.
— Валентина Петровна, — Ольга вздохнула. — Я квартиру не трону. Это наследство. Оно не делится. Закон знаете?
— Закон законом, а жизнь жизнью. Ты думаешь, люди будут уважать семью, где жена над мужем доминирует?
— А вы думаете, я позволю вытирать об себя ноги?
В трубке послышалось возмущённое сопение.
— Вот неблагодарная. Я ради вас всегда старалась…
— Да? — перебила Ольга. — Старались? Вы только и делали, что указывали, как мне жить. Так вот: больше указывать не будете.
Она отключила телефон. Сердце колотилось, руки дрожали.
К вечеру дверь хлопнула — вернулся Дима. С двумя сумками.
— Ну что, — сказал он, не глядя, — решила?
— Решила, — спокойно ответила Ольга. — Живи у мамы.
Он бросил сумки в прихожей.
— Ты что, серьёзно? Ты готова брак угробить из-за четырёх стен?
— Это не стены, Дима. Это моя жизнь.
Он шагнул ближе, глаза налились злостью.
— Я тебе сказал: или по-честному, или конец.
— Тогда конец, — отрезала она.
В этот момент он резко схватил её за руку.
— Ты хоть понимаешь, что делаешь?
Ольга выдернула руку.
— Отпусти. Немедленно.
Они стояли напротив, как два врага на ринге.
— Хорошо, — процедил он. — Я завтра иду к юристу. Узнаю, как всё оформить. Ты пожалеешь.
— Удачи, — сказала она и закрыла за ним дверь.
Поздно ночью раздался звонок.
— Мам, ты спишь? — голос дочери, Кати, двадцати лет. — Папа звонил… сказал, что ты его выгнала. Что у вас скандал. Что ты ненормальная.
— Катя, — устало сказала Ольга. — Не верь. У нас всё сложно, но я справлюсь.
— Мам, он плакал, представляешь? Сказал, ты разрушила семью.
Ольга молча сидела на кухне, сжимая телефон. Хотелось закричать, но она только закрыла глаза.
Прошла неделя. Ольга жила одна, и квартира казалась больше обычного. Вечерами звенела тишина, даже холодильник гудел громче, чем обычно. Иногда хотелось, чтобы Дима вернулся, но стоило вспомнить его глаза, когда он требовал документы, — и всё внутри каменело.
Телефон звонил ежедневно. То муж, то его мать, то даже коллеги, «друзья семьи». Все убеждали «пойти навстречу», «сохранить брак», «не быть упрямой».
В пятницу вечером в дверь позвонили. На пороге стояли они оба: Дмитрий и Валентина Петровна. Он — мрачный, в кожаной куртке, она — при параде, с сумкой под мышкой и видом генерала.
— Мы поговорить, — заявила свекровь, даже не поздоровавшись.
— Проходите, — сказала Ольга, скрестив руки на груди.
На кухне закипел самовар. Валентина Петровна села, положив руки на стол, словно на допросе. Дмитрий молча стоял у окна.
— Оля, — начала свекровь, — я женщина прямолинейная, поэтому скажу открыто. Ты должна переписать квартиру на моего сына. Тогда семья сохранится, и Катя не будет страдать.
Ольга усмехнулась.
— «Должна»? Это вы сейчас серьёзно?
— Абсолютно. Мужчина — хозяин в доме. А тут хозяина нет. Ты держишь моего сына в унижении.
— Ваш сын сам себя туда загнал.
Дмитрий шагнул ближе:
— Оля, я не хочу ссориться. Подпиши — и всё будет по-хорошему.
— По-хорошему? — Ольга подняла глаза. — Ты меня шантажируешь ребёнком, мамой, теперь ещё и «по-хорошему».
Она резко поднялась, достала из ящика комодика папку. На стол легли бумаги.
— Это заявление в суд. Я подаю на развод.
Свекровь ахнула. Дмитрий побледнел.
— Ты с ума сошла? — он схватил папку, но Ольга выдернула её обратно.
— Нет. Просто надоело. Вы хотели лишить меня единственного, что у меня есть. Но я выбрала себя.
Валентина Петровна вскочила, лицо у неё перекосилось.
— Ты пожалеешь, девка!
— Нет, — спокойно ответила Ольга. — Это вы пожалеете.
Дмитрий топнул ногой, как подросток.
— Ладно. Делай, что хочешь. Я ухожу. Но знай: я больше не вернусь.
— Отлично, — сказала Ольга. — Дверь там.
Они ушли. Хлопнула дверь.
Квартира снова замолчала. Ольга села за стол, налив себе чашку чая. Впервые за много лет внутри было тихо. Без страха, без унижения. Только пустота — но это была её пустота.
Она посмотрела на фотографии родителей на стене.
— Я сделала правильно, — прошептала.
И впервые за долгое время улыбнулась.