Собрались как обычно — по поводу, который сам напрашивался: шестьдесят лет Валентине Петровне. Сказать честно, Светлана думала отмазаться: то клиентов много, то бухгалтерия не закрыта, то вообще — «простите, заболела». Но Михаил смотрел таким виноватым щенком, что пришлось идти. Ну как же, маме юбилей, «она ждёт, она готовилась».
Пришли, значит, к шести. Стол ломится, но не от изысков — колбаса нарезанная, селёдка под шубой, оливье тазиком и два горячих в духовке. Всё по старой схеме: «чтобы было много и сытно». В воздухе висело напряжение, которое можно было резать ножом — и сразу было ясно, что не без привычного концерта.
Светлана помогала разливать по бокалам шампанское, улыбалась соседям и родственникам, хотя внутри её подташнивало. Она уже знала: вот-вот прозвучит первое «укололо».
И оно прозвучало.
— Ну надо же, — Валентина Петровна демонстративно оглядела кольцо на руке невестки. — Всё у Светочки блестит. А у нас, простых пенсионеров, только коммуналка блестит квитанциями.
Соседи хмыкнули, Михаил напрягся. Светлана сделала вид, что не слышит, и занялась салфетками.
— Мам, ну хватит, — тихо сказал он. — У всех своё.
— У всех своё, конечно, — не унималась та. — Только вот мне интересно: где бы вы были без моего сына?
Светлана подняла голову. Голос её звучал ровно, но глаза уже сверкали.
— Михаил работает так же, как и я, Валентина Петровна. Мы всё делаем вместе.
— Да-да, «вместе», — свекровь сморщила губы. — А кто квартиру купил вторую? Тоже «вместе»? Или это всё твой салончик, да?
Наступила пауза. Кто-то кашлянул. Тётка с крашеными в баклажановый цвет волосами пододвинула к себе тарелку и делала вид, что очень занята мясной нарезкой.
Светлана медленно разливала чай по чашкам. Спорить было бессмысленно. Но Валентина Петровна уже вошла во вкус.
— Вот скажи, Свет, — свекровь подалась вперёд, упёрла руки в скатерть, — почему, если у тебя теперь две квартиры, ты даже не подумала маме мужа помочь? Я, между прочим, мать! Я сына вырастила! А теперь смотрю, как вы жируете, и думаю: а мне что, на лекарства собирать?
— Мам! — Михаил сжал руку Светланы под столом, молчаливая поддержка. — Мы предлагали тебе помощь. Ты отказалась.
— А как я могла её принять? — Валентина Петровна вскинула брови. — Ты ж понимаешь, это унизительно! А вот если б сами пришли, предложили... не подачку, а как положено, от сердца.
Светлана глубоко вдохнула.
— Мы предлагали. И не раз. Ты сама сказала: «Не надо, у меня всё есть».
— Да я из гордости сказала! — Валентина Петровна стукнула по столу ладонью, и ложки звякнули. — А теперь думаю: гордость гордостью, а сыну помогать надо!
Разговор пошёл по кругу. Соседи сидели как на иголках, переглядывались. Михаил краснел. Светлана механически помешивала сахар в своей чашке и чувствовала, как внутри закипает.
— Мам, — Михаил попытался сменить тему. — Давай лучше торт принесём.
— Не уходи от разговора! — тут же перехватила мать. — Торт, шампанское... мне не сладости нужны, а справедливость!
Светлана резко поставила чайную ложку.
— Валентина Петровна, — голос её дрогнул, но она быстро взяла себя в руки, — мы с Михаилом сами решаем, что и как. Я никому ничего не должна. И квартира — это мой труд. Я работала ночами, я брала кредиты, я пахала! И я не позволю делать вид, будто я украла у вас что-то.
Молчание было тяжёлое.
— Ох, какие мы гордые, — протянула свекровь. — Да только не забывай, где ты сидишь. Это мой сын, это мой дом.
Светлана рассмеялась. Смех вышел нервным, сухим.
— Ваш сын давно взрослый. И это наш дом. И квартира — наша.
— Да вы... да ты... — Валентина Петровна вскочила. — Вот она, неблагодарность! Всё мало, мало ей! Две квартиры мало, машину купила, теперь ещё и мать мужа унижает!
Светлана тоже поднялась.
— Никого я не унижаю. Но и терпеть это больше не буду.
Голос её звучал громко, и стало ясно: терпение кончилось.
Родня шумела, кто-то пытался вставить слово, но обе женщины уже стояли напротив друг друга, как на ринге. Михаил метался между ними, красный, как рак.
— Мам, хватит! — он почти закричал. — Я тебя прошу!
— Ты её защищаешь? — глаза Валентины Петровны налились слезами. — Свою мать предаёшь ради этой...
Она не договорила. Светлана резко отодвинула стул.
— Всё, — сказала она. — Я больше ни слова слушать не хочу.
И вышла в коридор.
Дверь захлопнулась громко, звонко, как выстрел.
Светлана захлопнула за собой дверь и сразу же пожалела: стояла в коридоре, пальто на крючке, сумочка на полке, а уйти было некуда. Дом-то их общий, не свекровин. Но и возвращаться к этому столу, к её театру, тоже было невозможно.
Она прислонилась к стене, закрыла глаза. В груди стучало так, будто сердце вырывалось. Хотелось закричать, но она сдержалась.
Михаил выскочил через минуту, запыхавшийся.
— Свет, ну подожди... ну зачем так? — он схватил её за руку. — Ты же знаешь маму...
Светлана отдёрнула руку.
— Знаю. Именно поэтому я больше не хочу это терпеть.
— Ну праздник же...
— Какой к чёрту праздник? — она посмотрела на него так, что он замолчал. — Ты слышал, что она сказала? Что это её дом.
Михаил сжал губы.
— Она в запале...
— В запале она всегда. А я потом должна улыбаться и делать вид, что всё в порядке.
Дверь распахнулась, и на пороге появилась Валентина Петровна. Лицо красное, глаза мокрые.
— Ты, значит, решила меня опозорить? — её голос дрожал. — На мой юбилей, перед всеми!
— Я никого не позорила, — ровно сказала Светлана. — Я просто поставила точку.
— Ах, точку? — свекровь шагнула ближе. — Так я тебе сейчас покажу точку!
И неожиданно, с силой, ударила Светлану по щеке.
Хлопок разнёсся по коридору. Михаил вскрикнул, попытался удержать мать, но та уже размахивалась второй раз.
Светлана отшатнулась, держась за лицо.
— Всё, хватит! — Михаил оттолкнул Валентину Петровну в сторону. — Мам, ты что творишь?!
— Она мужа у меня украла! — закричала та. — Она хочет, чтоб я на улицу пошла!
— Никто тебя не выгоняет, — сквозь зубы процедила Светлана. — Но жить в постоянных оскорблениях я не собираюсь.
— Тогда убирайся сама! — вцепилась свекровь. — Чемодан — и вон!
И тут же, как нарочно, открыла шкаф, вытащила дорожную сумку, швырнула её на пол.
— Мам! — Михаил схватился за голову. — Ты с ума сошла?
— Пусть убирается! — визжала Валентина Петровна. — Пусть едет в свою вторую квартиру, раз такая умная!
Светлана стояла неподвижно, дыхание сбивалось. Потом вдруг спокойно нагнулась, подняла сумку и поставила обратно в шкаф.
— Нет, Валентина Петровна, — сказала она тихо, но так, что голос её слышали все. — Уйду отсюда не я.
Она прошла мимо свекрови, зашла в комнату, достала из ящика документы на квартиру и бросила их на стол.
— Видишь? — повернулась к ней. — Вот бумага. Тут всё написано: собственники я и Михаил. Ты здесь гостья.
У Валентины Петровны задёргался глаз.
— То есть ты хочешь, чтоб я на старости лет по съёмным углам ютиться?
— Я хочу, чтобы ты перестала устраивать сцены, — резко ответила Светлана. — Или сама выбирай, где тебе жить.
Тишина висела тяжёлая. Михаил сел на диван, голову руками закрыл.
— Свет, ну нельзя же так... — пробормотал он.
— А как можно? — она повернулась к нему. — Ты же видишь, она меня ударила. Она вещи мои выкидывает. И ты думаешь, я это стерплю?
Он молчал.
— Значит, так, — Светлана схватила сумку, на этот раз свою, настоящую. — Я ухожу к Оксане, поживу там пару дней. Подумай, Миша. Или ты со мной, или с мамой.
И хлопнула дверью.
У Оксаны, подруги со времён института, было тесно, но тепло. Три кошки, громкий телевизор и запах кофе. Светлана свалилась на диван и впервые за день разрыдалась.
— Ну-ну, — Оксана обняла её. — Плачь, полегчает.
— Она меня ударила... — сквозь всхлипы сказала Светлана. — Представляешь? Ударила!
— Представляю, — спокойно ответила та. — Ты её слишком долго терпела.
Светлана вытерла глаза.
— А Миша... он стоит, молчит. «Ну праздник же». Господи, какой праздник?! У меня щёка до сих пор горит!
— Мужики они такие, — отмахнулась Оксана. — Между мамой и женой — всегда как на минном поле. Но тебе решать: ты готова жить с этой женщиной под одной крышей?
Светлана закрыла лицо ладонями.
— Нет, не готова.
На следующий день Михаил пришёл к Оксане. Стоял в коридоре, мял шапку.
— Свет... ну, может, вернёшься? Мамка... ну она уже успокоилась.
— Успокоилась? — Светлана горько усмехнулась. — После того как ударила?
Он опустил глаза.
— Она старая, у неё характер...
— А у меня что? Доска для битья? — резко перебила она. — Нет, Миш. Так дело не пойдёт.
Он хотел что-то сказать, но Светлана подняла ладонь.
— Если ты хочешь, чтобы мы были семьёй, решай вопрос с матерью. Или я решу его сама. Но тогда уже без тебя.
Михаил побледнел.
— Ты что имеешь в виду?
— То, что я подам на раздел. И квартиру она не получит ни по каким законам.
Он сел на табурет, как будто ноги отказали.
— Свет... ты серьёзно?
— Серьёзнее некуда.
Вечером Светлана сидела у окна, смотрела на огни города. В груди кипело всё сразу — злость, обида, усталость. Но впервые за долгое время она чувствовала твёрдую решимость.
Она больше не позволит собой вытирать ноги.
Два дня Светлана жила у Оксаны. Работала как заведённая, чтобы не сойти с ума: днём — клиенты, вечером — бумажки. Но мысли крутились только вокруг одного: что дальше?
Михаил появлялся каждый вечер, но приходил не один — то с виноватым видом, то с очередными оправданиями матери.
— Свет, она плачет, говорит, ты её из дома выгнать хочешь... — тянул он.
— А я что сделала? — резко обрывала Светлана. — Это она на меня руку подняла.
— Ну она... не сдержалась...
— А если бы я ей в ответ врезала? Тоже «не сдержалась»?
Он молчал, кусал губу.
Всё решилось в субботу. Михаил позвонил:
— Свет, приезжай. Мы втроём поговорим.
Она согласилась. Ехала с камнем в груди, но твёрдо решила: либо мир и уважение, либо конец.
За столом сидела Валентина Петровна. Вид у неё был торжественный, будто она сама себя уже оправдала.
— Ну вот, наконец-то, — сказала она, когда Светлана вошла. — Давайте решим всё по-человечески.
— Отлично, — кивнула Светлана и села. — Я только и хочу, чтобы всё было по-человечески.
— Тогда слушай, — Валентина Петровна подалась вперёд. — У тебя две квартиры. Одну давай оформим на Мишу. Чтобы у сына что-то своё было.
Светлана прищурилась.
— А у сына уже есть «своё». Мы с ним в браке. Всё, что у нас есть, — общее.
— Это пока вы в браке! — выкрикнула свекровь. — А если ты его бросишь? Он что, на улице останется?
— Мам, ну хватит... — Михаил заёрзал.
— Нет, не хватит! — свекровь ударила ладонью по столу. — Я мать, я должна о сыне думать!
Светлана встала.
— Вот и думайте. А меня не впутывайте. Никто ничего переписывать не будет.
— Ах, значит, так? — Валентина Петровна вскочила. — Ты мне неблагодарная! Всё мало тебе!
Светлана выдержала её взгляд и сказала жёстко:
— Знаете, Валентина Петровна, вы меня били, вы унижали, вы пытались выставить. Но это мой дом. Я отсюда не уйду. Хотите жить спокойно — уважайте. Не сможете — ищите себе жильё.
— Ты меня из моего дома гонишь?!
— Это не ваш дом. Это наш с Михаилом.
Михаил побледнел, закрыл лицо руками. А потом — впервые за весь этот кошмар — поднялся.
— Мам... — он говорил глухо. — Света права. Хватит. Мы будем жить своей семьёй. А если тебе плохо, я помогу — деньгами, продуктами, всем. Но вмешиваться ты больше не будешь.
Валентина Петровна открыла рот, но слов не нашла. Её щеки залились пятнами.
— Ты... ради неё?!
— Ради себя, мам, — устало сказал Михаил. — И ради нас.
Тишина. Только часы тикали на стене.
Светлана посмотрела на мужа. В груди у неё было всё сразу: и злость, и жалость, и облегчение.
Она знала: точка поставлена.
В тот вечер, когда они вдвоём возвращались домой, Светлана молча держала его за руку. Дом теперь был по-настоящему их.
И если кто-то решит иначе — дверь всегда можно закрыть. С грохотом.
Конец.