Катя качала на руках трёхмесячного Артёма, когда в дверь резко постучали. Малыш вздрогнул и заплакал от неожиданности. Она прижала его к груди, тихо напевая колыбельную, но стук повторился — настойчивый, нетерпеливый.
На пороге стояла свекровь Валентина Ивановна с решительным выражением лица. За её спиной виднелся силуэт мужчины в инвалидном кресле — Владимир Петрович, отец мужа, который два месяца назад перенёс инсульт.
— Катя, срочно нужно ехать по делам. Посидишь с отцом пару часов? — свекровь уже заталкивала кресло в прихожую, не дожидаясь ответа.
Катя растерянно переступила с ноги на ногу, крепче прижимая к себе сына.
— Валентина Ивановна, я с малышом. Он каждые два часа ест, я не смогу нормально за дедушкой присмотреть.
— Что там сложного? Покормишь в обед, таблетки дашь. — свекровь стягивала пальто, явно торопясь. — Николай на работе, а мне в поликлинику нужно, потом в пенсионный по документам. Дел полно накопилось.
Артём громко заплакал, чувствуя напряжение матери. Катя начала его укачивать, но слова свекрови заставили её вздрогнуть.
— На весь день? Но я не умею с ним обращаться! А если что-то случится?
— Ничего не случится. Он спокойный сейчас. — Валентина Ивановна уже собирала сумку. — Ты дома сидишь, не работаешь. Что тебе стоит с дедом посидеть?
Фраза "не работаешь" ударила как пощёчина. Катя сжала губы, чувствуя, как внутри поднимается возмущение, но промолчала. Спорить с разъярённой свекровью, держа на руках плачущего младенца, было бессмысленно.
— Ладно, — выдавила она. — Но недолго, пожалуйста.
— Конечно, деточка. Вечером вернусь.
Свекровь быстро чмокнула мужа в лоб и исчезла за дверью, оставив Катю наедине с грудным ребёнком и парализованным стариком.
Владимир Петрович сидел неподвижно, глядя в одну точку. Правая сторона его тела не функционировала после инсульта, речь была нарушена — он мог произносить только отдельные слоги.
Катя осторожно подкатила кресло к дивану, устроила Артёма в шезлонге и села между ними. Малыш пока спал, но она знала — через час проснётся голодным и раздражённым.
Первые два часа прошли относительно спокойно. Оба подопечных дремали, и Катя даже успела выпить остывший чай. Но потом началось.
Артём проснулся и заплакал — пришло время кормления. Катя взяла сына на руки, устроилась в кресле и приложила к груди. В этот момент Владимир Петрович начал беспокойно двигаться в кресле, что-то мычать и показывать дрожащей рукой в сторону туалета.
— А-а... туа... а-а, — с трудом проговорил он, его лицо исказилось от напряжения.
Катя чувствовала панику. Артём только начал есть, отрывать его от груди нельзя — начнётся истерика. А дедушку оставить тоже нельзя.
— Владимир Петрович, подождите чуть-чуть. Артёмка покушает, и я вам помогу.
Но старик продолжал мычать и дёргаться в кресле. Его лицо краснело от натуги, и Катя понимала — если он не сдержится, придётся убирать последствия.
Пришлось оторвать голодного малыша от груди. Артём тут же разразился пронзительным воплем. Катя на руках с орущим ребёнком помогла дедушке добраться до туалета.
— Осторожно, не торопитесь, — говорила она, поддерживая тяжёлое тело старика одной рукой, а другой прижимая к себе плачущего сына.
Когда она вернулась в комнату, Артём уже не хотел есть. Он перевозбудился от плача, дёргал ножками и отворачивался от груди. Потребовалось полчаса укачивания, прежде чем он успокоился.
Тем временем из туалета донесся грохот. Катя, всё ещё с ребёнком на руках, бросилась туда. Владимир Петрович лежал на полу рядом с унитазом, пытаясь встать и беспомощно махая здоровой рукой.
— Господи, что вы наделали! — Катя поставила коляску в коридоре и попыталась помочь старику подняться.
Поднять взрослого мужчина с пола оказалось невероятно сложно. Владимир Петрович был тяжёлым, а его парализованная сторона была мёртвым грузом. Артём из коляски надрывался от плача, чувствуя отсутствие матери.
— Сейчас, сейчас, дедушка. Потихоньку встаём. — Катя обхватила старика за талию, напрягая все силы.
Двадцать минут борьбы, чтобы поднять дедушку и усадить обратно в кресло. За это время Артём проорал себе всё горло и отказывался успокаиваться даже на руках.
К вечеру Катя была на грани нервного срыва. Артём висел на груди, постоянно капризничал и плакал. Владимир Петрович требовал внимания каждые полчаса — то туалет, то пить, то просто мычал от скуки.
Валентина Ивановна вернулась в восемь вечера, румяная и отдохнувшая.
— Как дела? Всё нормально было? — бодро спросила она, снимая пальто.
Катя сидела в кресле с заплаканным ребёнком на руках, её волосы растрепались, на лице были следы усталости.
— Это был ужас. Он три раза падал, я едва поднимала его с пола! — голос дрожал от переживаний. — Артём весь день плакал, я не могла нормально его покормить.
Свекровь равнодушно пожала плечами, поправляя причёску перед зеркалом.
— В первый раз всегда тяжело. Приспособишься.
— Как это — приспособлюсь?
— А как думала? Я не могу безвылазно дома сидеть. — Валентина Ивановна говорила так, словно это было само собой разумеющимся. — Мне тоже отдых нужен.
Катя почувствовала, как пол уходит из-под ног. Значит, это не разовая просьба, а постоянное требование.
На следующее утро Валентина Ивановна явилась снова. Катя открыла дверь в халате, с красными от бессонной ночи глазами — Артём всю ночь плакал, видимо, перевозбудившись от вчерашнего стресса.
— Доброе утро! Мне в поликлинику нужно, часика на три. — свекровь уже вкатывала кресло с мужем в прихожую.
Катя прислонилась к дверному косяку, чувствуя, как ноги подкашиваются от усталости.
— Валентина Ивановна, может, наймём сиделку? Я вчера поняла, что не справляюсь одна.
— Сиделку? — свекровь остановилась и уставилась на невестку. — За какие деньги? Пенсия у нас копеечная. А ты дома сидишь, отдыхаешь.
— Я не отдыхаю! У меня трёхмесячный ребёнок! — Катя почувствовала, как голос срывается на крик.
— Ребёнок большую часть времени спит. Что тебе мешает за дедом присмотреть? — Валентина Ивановна говорила покровительственным тоном, словно объясняя очевидное.
Артём, услышав повышенные голоса, заплакал в кроватке. Катя машинально направилась к нему, но свекровь преградила путь.
— Катя, ну что ты артачишься? Помоги семье!
— Вчера он падал, я не могла его поднять! — Катя взяла плачущего сына на руки, стараясь его успокоить. — А если он травмируется серьёзно?
— Не упадёт, если хорошо смотреть. — свекровь поправила мужу плед на коленях. — Просто внимательнее будь.
И снова ушла, оставив за собой запах дешёвых духов и ощущение безвыходности.
День прошёл ещё хуже предыдущего. Владимир Петрович был беспокойнее, чаще мычал и показывал куда-то рукой. Артём, почувствовав мамино напряжение, весь день капризничал и висел на груди.
К вечеру у Кати началась настоящая истерика. Когда пришёл муж Коля, он нашёл жену рыдающей на кухне, а сына орущим в кроватке.
— Что происходит? — он растерянно смотрел на жену, потом на плачущего ребёнка.
— Твоя мать каждый день сваливает на меня дедушку! — Катя вытирала слёзы рукавом халата. — Я не справляюсь! У меня грудной младенец!
Коля неловко взял сына на руки, мальчик постепенно успокоился.
— Ну что ты преувеличиваешь. Всего второй день.
— За два дня! — Катя повернулась к мужу, её глаза горели от усталости и возмущения. — И она говорит, что так будет продолжаться! Коля, у нас трёхмесячный ребёнок!
— Катюш, но это же мой отец. Мы не можем его бросить. — муж качал на руках сына, избегая смотреть жене в глаза.
— Кто говорит бросить? Но почему именно я должна за ним ухаживать?
— Потому что ты дома. — Коля сказал это так, словно этим всё объяснялось.
Катя почувствовала, как внутри всё закипает.
— Дома с грудным ребёнком! Который требует внимания каждую минуту!
— Но дедушке тоже внимание нужно. И ты единственная, кто может помочь.
— А ты что, не можешь? Возьми отпуск, посиди с отцом!
Коля поморщился, как от глупой шутки.
— Я работаю, Катя. У меня зарплата, ответственность.
— А у меня что, нет ответственности? Сын — это не ответственность?
— Сын — это твоя главная обязанность. А помочь дедушке — просто человечность.
Катя смотрела на мужа и не узнавала его. Неужели он серьёзно считает уход за грудным младенцем чем-то второстепенным?
На третий день Катя решилась на бунт. Когда Валентина Ивановна приехала с дедушкой, она встретила её у входной двери, не пуская в квартиру.
— Валентина Ивановна, я больше не буду сидеть с дедушкой.
Свекровь остановилась как вкопанная, её лицо исказилось от возмущения.
— Как это не будешь? А кто будет?
— Вы. Это ваш муж. — Катя стояла в дверном проёме, загораживая проход, на руках у неё сопел Артём.
— Катя, я устаю! Мне отдых нужен! — голос свекрови стал высоким, почти визгливым.
— А мне не нужен? Я три дня не сплю нормально, ребёнок перевозбудился от стресса!
— Ребёнок маленький, не понимает. А дедушка — взрослый человек, ему скучно одному.
Валентина Ивановна попыталась протолкнуть кресло мимо невестки, но та не сдвинулась с места.
— Какая-то ты стала чёрствая, Катя. В нашей семье всегда младшие помогали старшим.
— Помогали по мере сил. А у меня сил на двоих не хватает.
— Ты просто ленивая! — свекровь окончательно вышла из себя. — Дома сидишь, ничего не делаешь, а помочь родному человеку жалко!
Катя почувствовала, как лицо горит от обиды.
— Ничего не делаю? Я кормлю вашего внука каждые два часа, встаю к нему ночью, стираю, готовлю!
— Это твои обязанности как матери и жены. А дедушка — это семья.
— Он ваша семья, а не моя!
Фраза повисла в воздухе. Валентина Ивановна побледнела, потом покраснела.
— Как ты смеешь! Пришлая какая-то!
Она развернула кресло и покатила прочь от двери. Через час позвонил разъярённый Коля.
— Катя, мама в слезах! Что ты ей наговорила?
— Сказала правду. Что больше не буду каждый день сидеть с дедушкой.
— Как ты можешь отказывать больному человеку в помощи? — голос мужа звучал холодно, отчуждённо.
Катя прижала к себе сына, чувствуя, как дрожат руки.
— Коля, я не отказываю в помощи. Я отказываюсь быть бесплатной сиделкой.
— Это твой дедушка!
— Это твой отец! Почему не ты за ним ухаживаешь?
— У меня работа, семью содержать нужно!
— А у меня ребёнок твой на руках! — Катя почувствовала, как голос срывается. — Который из-за стресса перестал нормально спать!
— Катя, семья — это святое. Если ты этого не понимаешь...
Он не договорил, но угроза повисла в воздухе. Катя поняла — муж готов поставить ей ультиматум.
Вечером разговор продолжился дома. Коля пришёл мрачный, едва поздоровался с женой. За ужином молчал, демонстративно игнорируя попытки Кати завести разговор.
— Коль, ну что ты дуешься? Давай обсудим ситуацию спокойно.
Он отложил вилку и посмотрел на жену тяжёлым взглядом.
— Обсуждать нечего. Мама права — ты стала эгоисткой.
— Эгоисткой? — Катя почувствовала, как внутри всё сжимается. — За то, что не хочу совмещать уход за грудничком и парализованным дедушкой?
— За то, что отказываешься помочь семье в трудную минуту.
Коля встал из-за стола, начал ходить по кухне. Его движения были резкими, раздражёнными.
— Знаешь, что мама сказала? Что ты назвала дедушку не своей семьёй. Это вообще как понимать?
Катя опустила голову, понимая, что слова действительно прозвучали жестоко.
— Я не то хотела сказать. Просто я не могу физически...
— Можешь! Просто не хочешь! — он резко обернулся к жене. — Миллионы женщин справляются с детьми и престарелыми родственниками!
— Те женщины не кормят грудью каждые два часа!
— А что такого? Покормила и свободна.
Катя смотрела на мужа и понимала — он искренне не представляет, что значит ухаживать за грудным младенцем.
— Коля, а ты знаешь, что новорожденный спит не больше часа подряд? Что его нужно переодевать, купать, носить на руках, когда колики?
— Ну да, детские заботы. — он махнул рукой, словно речь шла о пустяке.
— А ты знаешь, что твой отец не может сам дойти до туалета? Что его нужно поднимать с пола, если упадёт? Что он может подавиться едой?
— Знаю. Поэтому и нужен присмотр.
— Коля, ты представляешь, что это такое — одновременно держать на руках плачущего младенца и поднимать с пола восьмидесятикилограммового мужчину?
Муж остановился, задумавшись. Впервые за эти дни он попытался представить ситуацию глазами жены.
— Может быть... может быть, мама будет оставлять дедушку ненадолго. Часа на два-три.
— Она хочет оставлять на целый день! Вчера сказала, что собирается к подруге на день рождения до вечера!
Коля сел обратно за стол, потёр лицо руками.
— Хорошо, поговорю с мамой. Скажу, чтобы ненадолго оставляла.
— А если она не согласится?
— Согласится. Она разумная женщина.
Но на следующий день Валентина Ивановна пришла с удвоенной решимостью. На этот раз она привела подкрепление — золовку Кати, сестру Коли.
— Света говорит, что ты отказываешься помогать с дедушкой, — начала атаку золовка. — Это как-то... не по-семейному.
Катя стояла в дверях с ребёнком на руках, чувствуя себя загнанной в угол.
— Я не отказываюсь помогать. Но не могу каждый день сидеть с дедушкой по восемь часов.
— А что ты дома делаешь? — вмешалась свекровь. — Лежишь, отдыхаешь?
Золовка сочувственно кивнула.
— Катя, ну пойми — маме тяжело. Она же всю жизнь за папой ухаживала.
— Сорок лет ухаживала! — подхватила Валентина Ивановна. — А теперь старая стала, сил нет.
— Тогда пусть Света посидит, — предложила Катя, поглядывая на золовку.
— У меня работа, — быстро отозвалась та. — И потом, я не умею с больными людьми.
— А я умею?
— Ты дома, тебе проще научиться.
Катя поняла, что её пытаются взять измором. Весь клан решил, что именно она должна стать бесплатной сиделкой для дедушки.
— Знаете что? Хватит! — она повысила голос, и Артём испугался, заплакал. — Ищите другие варианты. Социальная служба, сиделка, дневной стационар. Но я больше не буду жертвовать здоровьем своего ребёнка ради вашего удобства!
Она закрыла дверь перед носом у родственников и прислонилась к ней спиной, тяжело дыша.
Скандал разросся на всю семью. Коля две недели не разговаривал с женой. Свекровь рассказывала всем знакомым, какая у неё "бессердечная невестка". Золовка строила из себя жертву, мол, теперь ей придётся помогать с отцом.
Но Катя держалась. Артём постепенно успокоился, стал лучше спать. У неё появились силы заниматься собой, домом, восстанавливаться после родов.
Через месяц Валентина Ивановна всё-таки оформила социальную сиделку. Оказалось, что бесплатные услуги по уходу за инвалидами предоставляются, нужно было только обратиться.
— Видишь, как хорошо получилось, — сказала Катя мужу. — Дедушке профессиональный уход, твоей маме отдых, мне возможность нормально заниматься сыном.
Коля кивнул, но в его глазах читалась обида.
— Просто мне казалось, что семья важнее формальностей.
— Семья и есть самое важное, — согласилась Катя, глядя на мирно спящего Артёма. — Поэтому я и защищала своего ребёнка от стресса, которого он не заслуживал.
Отношения с родственниками мужа так и не восстановились. Но зато Катя поняла главное — материнство не означает готовность жертвовать собой ради чужого удобства. Даже если эти чужие называют себя семьёй.
