«Пошла вон, ты мне больше не жена!» — эти слова муж выплюнул мне в лицо с такой ненавистью, что я на секунду перестала дышать. Он стоял в коридоре нашей квартиры, разъяренный и чужой, а за его спиной с плохо скрытым торжеством выглядывала его сестра Карина. Та самая «бедная, несчастная девочка», которую я посмела не пустить на очередной двухмесячный «курорт» за мой счет.
Пять лет брака, тысячи сваренных борщей и выглаженных рубашек, весь мой труд и вся моя любовь были перечеркнуты в один миг. Он вышвыривал меня, как надоевшую вещь, будучи абсолютно уверенным, что я сломаюсь. Он ждал, что я буду рыдать под дверью, умоляя пустить обратно.
Но он не знал одного. Выставляя меня за порог, он не унизил меня, а развязал мне руки. Он сам дал мне оружие для того самого ответного хода, который не просто заставит его горько пожалеть о своем поступке, а сотрет эту самодовольную ухмылку с его лица навсегда. И этот ход я уже начала делать.
***
Трель дверного звонка прозвучала так настойчиво и жалобно, что у меня внутри все сжалось. Я знала, кто это. Только один человек в мире умел звонить в дверь так, будто за ним гонится вся конница апокалипсиса, а в его руках — судьбы мира. Карина. Сестра моего мужа Максима.
Я медленно подошла к двери и посмотрела в глазок. Ну конечно. На пороге стояла она — растрепанная, с размазанной по щекам тушью и огромным чемоданом у ног. Пятый раз за два года. Пятый очередной «мужчина всей ее жизни» оказался негодяем, и теперь ее разбитое сердце нуждалось в реабилитации. В нашей квартире. За мой счет.
Внутри меня поднялась волна глухого раздражения. Я вспомнила прошлый раз. Два месяца ада. Карина лежала на нашем диване, смотрела сериалы и вздыхала. На мои вопросы о том, не хочет ли она помочь с ужином, она трагически отвечала: «Алиночка, я не в ресурсе. У меня душа на куски разорвана». Эти куски души, впрочем, не мешали ей поглощать мои котлеты, критиковать мой борщ («Мама готовит с копченой грушей, так вкуснее») и оставлять после себя горы кружек и фантиков. Максим же свято верил в ее страдания. «Ну что ты, Алин, ей же плохо. Родная кровь, надо поддержать».
Но сегодня что-то сломалось. Мое терпение, видимо. Я открыла дверь, но осталась стоять в проеме, преграждая ей путь.
— Привет, Карин. Что случилось? — мой голос прозвучал ровно, без капли сочувствия.
Она подняла на меня заплаканные глаза, явно ожидая, что я сейчас брошусь ее обнимать и затаскивать внутрь вместе с ее баулом.
— Алина! Это конец! — завыла она, пытаясь проскользнуть мимо меня. — Этот подонок... он... он сказал, что я слишком инфантильная! Представляешь? После всего, что я для него сделала!
«После всего, что он для тебя сделал, скорее всего», — подумала я, но вслух сказала другое:
— Карин, я тебе очень сочувствую. Но ты не можешь здесь остаться.
Пауза была настолько оглушительной, что, казалось, я слышала, как за окном пролетела муха. Карина замерла, ее рот приоткрылся.
— В... в смысле? — пролепетала она.
— В прямом смысле. Я больше не могу. Твои «реабилитации» превращают мою жизнь в кошмар. Ты живешь у нас по два месяца, не делаешь абсолютно ничего и постоянно ноешь. Мне надоело.
Лицо Карины из трагического мгновенно стало злым и обиженным.
— Да как ты смеешь! У меня горе, а ты... ты просто черствая эгоистка! Я брату все расскажу! Он тебе покажет!
— Рассказывай, — я пожала плечами, чувствуя, как внутри разгорается холодная решимость. — Может, заодно расскажешь, как на прошлой неделе звонила и хвасталась, что твой Игорь повезет тебя в Турцию. Что-то быстро ваша любовь закончилась.
Карина вспыхнула. Она явно не ожидала, что я помню ее хвастливые звонки.
— Это... это не твое дело! Ты просто завидуешь!
Она схватила свой чемодан и с грохотом села на него прямо на лестничной клетке.
— Я отсюда не уйду! Буду ждать Макса! Посмотрим, что он скажет, когда узнает, как его женушка родную сестру на порог не пустила!
Я молча закрыла дверь. Руки немного дрожали, но впервые за долгое время я чувствовала не раздражение, а какую-то злую правоту. Я прислонилась спиной к холодной двери и прислушалась. За ней раздавались всхлипы, переходящие в громкие рыдания. Спектакль для соседей начался. Впереди был самый сложный разговор — с мужем. И я почему-то знала, что он закончится плохо. Но отступать я была не намерена. Хватит.
***
Максим пришел через час. Я услышала, как хлопнула дверь лифта, а затем — его взволнованный голос: «Кариночка? Что случилось? Почему ты здесь сидишь?» Я открыла дверь в тот момент, когда он, обнимая рыдающую сестру, сверлил меня яростным взглядом.
— Алина, что здесь происходит? — его голос был тихим, но от этого еще более угрожающим.
— Происходит то, что я сказала твоей сестре, что наш дом — не бесплатная гостиница и не реабилитационный центр, — ответила я, стараясь сохранять спокойствие.
Карина за его спиной завыла с новой силой.
— Макси-и-ик, она меня выгнала! Сказала, что я нахлебница! — всхлипывала она. — А у меня горе, меня Игорь бросил...
Максим посмотрел на меня так, будто я только что совершила самое страшное преступление в мире.
— Ты с ума сошла? Это моя сестра! Ей плохо, она пришла за помощью!
— Ей «плохо» каждые пол года, Максим! И каждый раз эта «помощь» длится по два месяца, в течение которых я превращаюсь в прислугу для твоей великовозрастной сестрицы. Я устала!
— Устала она! — передразнил он с издевкой. — От чего ты устала? С дивана встать, чтобы родному человеку тарелку супа налить? Это же Карина! Моя единственная сестра!
Он завел ее в квартиру, усадил на диван в гостиной и принес стакан воды. Карина тут же перестала рыдать и начала жалобно рассказывать свою версию событий, щедро приправляя ее ложью про мои «оскорбления». Я стояла в коридоре, чувствуя, как кровь стучит в висках. Он даже не попытался выслушать меня. Он уже вынес свой вердикт.
Когда Карина закончила свой трагический монолог, Максим подошел ко мне.
— Значит, так, — процедил он сквозь зубы. — Сейчас ты идешь к Карине, извиняешься и говоришь, что была неправа. Она будет жить здесь столько, сколько ей потребуется. Это мой дом тоже, и мои родные будут здесь желанными гостями. Ты поняла?
Я посмотрела в его холодные, чужие глаза и поняла, что это конец. Не просто ссора, а именно конец.
— Нет, Максим, я не поняла. И извиняться я не буду. Я права. А если это и твой дом, то почему вся работа по его содержанию и по обслуживанию твоих родственников лежит на мне?
— Ах, так ты заговорила? Обслуживание? — его лицо исказилось от гнева. — Ты считаешь, что ты меня обслуживаешь? Да я пашу на работе, чтобы ты ни в чем не нуждалась!
— А я пашу дома! Или ты думаешь, ужин сам готовится, рубашки сами гладятся, а пыль сама испаряется? И твоя сестра, кстати, ест еду, приготовленную моими руками, а не твоими деньгами!
Это была последняя капля.
— Все, мне надоело! — заорал он так, что Карина в гостиной подпрыгнула. — Если тебе так плохо в моем доме, если моя семья для тебя — обуза, то никто тебя здесь не держит! Собирай свои вещи и проваливай! К маме своей проваливай, раз ты такая самостоятельная! Ты мне больше не жена!
Последние слова он выплюнул мне в лицо. В ушах зазвенело. На секунду мне показалось, что я ослышалась. Но он стоял, тяжело дыша, и смотрел на меня с неприкрытой ненавистью.
— Что? — тихо переспросила я.
— Что слышала! Собирай манатки! Моя сестра останется здесь, а ты — пошла вон!
Я молча развернулась и пошла в спальню. Внутри была пустота. Ни слез, ни истерики. Только ледяное, звенящее осознание того, что мой брак, моя жизнь, все, что я строила пять лет, только что рухнуло. Я открыла шкаф и начала механически доставать свои вещи, складывая их в чемодан. Он не зашел, не остановил. Я слышала, как он ворковал с сестрой в гостиной, успокаивая ее: «Все, все, котенок, не плачь. Эта эгоистка больше не испортит тебе настроение».
Через полчаса я выкатила чемодан в коридор. Максим стоял, прислонившись к косяку, со скрещенными на груди руками. Лицо его было каменным.
— Все? — бросил он.
— Все, — тихо ответила я, обуваясь.
Я не посмотрела на него. Взяла сумку, ручку чемодана и открыла входную дверь. Уже стоя на пороге, я обернулась.
— Максим, ты очень сильно об этом пожалеешь.
Он лишь усмехнулся.
— Не дождешься. Скатертью дорога.
Дверь за моей спиной захлопнулась. А я, стоя на лестничной клетке, где всего час назад сидела Карина, вдруг почувствовала не отчаяние, а странную, злую свободу. Он сам дал мне в руки оружие. И я знала, что мой ответный ход он не забудет никогда.
***
Первым делом я позвонила Свете. Моя лучшая подруга ответила после первого же гудка, будто чувствовала.
— Светик, привет. У тебя можно на пару дней остановиться? — мой голос дрогнул впервые за вечер.
— Алинка? Что случилось? Конечно можно, хоть на месяц! Ты где?
— Я у подъезда стою... с чемоданом. Макс меня выгнал.
— Что?! — в трубке раздался возмущенный вопль. — Этот козел?! Из-за своей пиявки-сестры, небось? Стой где стоишь, я сейчас спущусь!
Через пять минут Света уже тащила мой чемодан в свою уютную однокомнатную квартиру. Она усадила меня на кухне, налила огромную чашку кофе с коньяком и села напротив, выжидательно глядя на меня. И меня прорвало. Я рассказала все — про очередной визит Карины, про свой отказ, про страшные слова Максима, про ледяную пустоту внутри. Я говорила и плакала, а Света молча гладила меня по руке.
— Ну и урод, — безапелляционно заявила она, когда я закончила. — Слушай, Алин, может, это и к лучшему? Ты же сама мне жаловалась, что задыхаешься в этом «семейном гнездышке». Он же тебя вообще не ценил. Воспринимал как красивое и удобное приложение к квартире.
Ее слова были жестокими, но правдивыми. Я вытерла слезы.
— Я просто не могу поверить, Свет. Пять лет... Он так легко меня вышвырнул. Будто я мусор. «Ты мне больше не жена».
— Так вот и докажи ему, что ты не мусор! — глаза Светы азартно блеснули. — Алин, хватит быть хорошей девочкой. Он переступил черту. Он тебя унизил и выгнал. Пора действовать.
— Как? Приползти к нему с извинениями, чтобы он меня назад пустил?
— Ты с ума сошла? — фыркнула подруга. — Я о другом. Квартира, в которой вы живете, чья?
— Мы покупали ее в браке. В ипотеку. Но оформлена на него. Мы только год назад ее выплатили.
— В браке! — Света хлопнула ладонью по столу. — Значит, половина твоя! Машина?
— Тоже в браке куплена. Тоже на него оформлена.
— Половина твоя! — повторила она. — Алин, он сказал, что ты ему не жена? Отлично. Пора оформить это юридически.
Мысль была настолько дикой и радикальной, что я на секунду опешила. Развод? Я никогда об этом не думала. Но сейчас... слова Максима все еще звенели в ушах. Он сам отказался от меня.
— Ты думаешь? — неуверенно спросила я.
— Я не думаю, я знаю! У меня есть телефон отличного адвоката по семейным делам. Женщина — зверь, в хорошем смысле. Завтра же ей позвонишь. Ты подаешь на развод и на раздел совместно нажитого имущества. И пусть твой благоверный получит официальное уведомление по почте. Вот это будет «ход, который он не забудет».
Мы просидели до глубокой ночи. Коньяк в кофе сделал свое дело — напряжение отпустило. Идея Светы, поначалу казавшаяся безумной, все больше мне нравилась. Это была не мелкая месть, не истерика. Это был холодный, расчетливый, взрослый поступок. Он вышвырнул меня, как ненужную вещь? Хорошо. Тогда я заберу половину всего, что мы создавали вместе, и начну свою жизнь. Без него. Без его сестры-страдалицы.
Утром я проснулась с ясной головой. Боль и обида никуда не делись, но к ним примешалась стальная решимость. Я взяла у Светы телефон адвоката, Ирины Викторовны, и записалась на консультацию. Весь день я провела, собирая в памяти все наши крупные покупки за пять лет брака. Я чувствовала себя странно — будто готовилась не к войне, а к освобождению. Вечером мой телефон завибрировал. «Ты где?» — короткое сообщение от Максима. Ни «прости», ни «как ты». Просто вопрос. Я посмотрела на экран и с кривой усмешкой удалила сообщение, не ответив. Игра началась. Но теперь она шла по моим правилам.
***
Первый день без Алины Максим прожил на эйфории от собственной правоты. Он чувствовал себя защитником, главой семьи, который поставил на место зарвавшуюся жену и спас несчастную сестру. Карина тоже была на подъеме — она наконец-то избавилась от вечно недовольной «мымры-невестки» и могла наслаждаться сочувствием брата в полной мере. Вечером они заказали пиццу, посмотрели какой-то фильм и легли спать.
Проблемы начались на следующее утро. Максим проснулся и по привычке поплелся на кухню в ожидании запаха кофе и готового завтрака. Но его встретила гора коробок от пиццы на столе и заваленная грязной посудой раковина. Алина всегда мыла посуду сразу, даже после гостей. Максим поморщился, сварил себе растворимый кофе и сделал пару бутербродов. Карина выплыла из комнаты ближе к одиннадцати, зевая.
— Ой, Максик, а что, завтрака нет? — протянула она, заглядывая в пустой холодильник. — Я так привыкла, что Алинка кашку варит по утрам.
— Она ушла, если ты забыла, — буркнул Максим. — В холодильнике есть сыр и колбаса.
— Фу, бутерброды... — скривилась Карина. — Ладно. Слушай, а сгоняй в магазин, купи мне йогуртов, знаешь, таких, с гранолой. И творожок обезжиренный. И фруктов каких-нибудь. А то от этой пиццы у меня желудок болит.
Максим вздохнул, но пошел. Он же обещал ее поддержать.
Вечером, вернувшись с работы, он обнаружил ту же картину: немытая посуда, к которой добавились кружки и тарелки Карины после ее «легкого перекуса». Сама сестра лежала на диване и с кем-то оживленно болтала по телефону, хохоча в трубку. Увидев Максима, она помахала ему рукой и продолжила разговор. Ужин, разумеется, никто не готовил.
— Может, закажем суши? — предложила она, закончив беседу.
Максиму хотелось нормальной домашней еды. Борща. Котлет с пюре. Таких, как готовила Алина. Но он был слишком уставшим, чтобы спорить. Они заказали суши.
К концу недели квартира начала напоминать берлогу. Повсюду валялись вещи Карины, на полу скопилась пыль, закончилась туалетная бумага, а из холодильника пахло чем-то кислым. Максим впервые понял, какой титанический и, главное, невидимый труд Алина вкладывала в их быт каждый день. Он всегда думал, что чистота и порядок — это нечто само собой разумеющееся. Оказалось, нет.
Карина же абсолютно не замечала нарастающего хаоса. Она целыми днями «страдала» — лежала на диване, смотрела сериалы, болтала с подружками и периодически отправляла брата в магазин со списком своих «хотелок». Любая попытка Максима намекнуть на помощь по дому натыкалась на стену обиды.
— Максик, ну как ты можешь! — надувала она губы. — У меня депрессия! Я не могу себя заставить даже посуду помыть! Мне нужна поддержка, а не твои придирки!
В пятницу вечером Максим, злой и голодный, пытался отскрести от сковородки пригоревшую яичницу. Карина вошла на кухню.
— Ой, чем это так воняет? — сморщила она нос. — Слушай, у меня тут идея! А давай в выходные я подружек позову? Ленку и Машку. Мы посидим, винца выпьем, мне нужно развеяться. Ты нам закусочек каких-нибудь приготовишь, ладно?
В этот момент Максим с грохотом швырнул сковородку в раковину. Он посмотрел на сестру и впервые за неделю увидел не несчастную жертву, а то, что всегда видела в ней Алина: капризную, ленивую, эгоистичную двадцатипятилетнюю деваху, сидящую на его шее. Он вспомнил, как Алина, даже когда болела, вставала, чтобы приготовить ему ужин. Как она создавала уют из ничего. Как радовалась, когда он просто мыл за собой чашку.
Он не ответил Карине. Он молча вышел из кухни, взял телефон и набрал номер Алины. Гудки шли долго. Наконец, она ответила.
— Ало.
Ее голос был спокойным и холодным. Как у чужого человека.
— Алин, это я. Может, поговорим?
— Нам не о чем говорить, Максим, — ответила она ровно. — Не звони мне больше.
И повесила трубку. Максим сидел на диване в грязной гостиной, слушал короткие гудки и чувствовал, как его мир, который он так самонадеянно разрушил, начинает рушиться ему на голову.
***
Прозрение Максима, начавшееся с пригоревшей яичницы, нарастало как снежный ком. В субботу утром он проснулся от головной боли и твердого намерения все исправить. Он решил, что для начала нужно навести в доме порядок, а потом ехать к Алине — с цветами, на коленях, как угодно, лишь бы она его простила.
Он начал с кухни. Два часа он отмывал горы посуды, оттирал плиту, выбрасывал испортившиеся продукты из холодильника. Карина в это время спала. Когда кухня засияла относительной чистотой, он взялся за пылесос. Именно в этот момент сестра соизволила проснуться и выйти.
— Ой, ты чего так шумишь с утра? — недовольно протянула она. — Голова раскалывается. Сделай мне кофе.
Максим выключил пылесос и посмотрел на нее.
— Кофемашина на столе. Сама себе сделаешь.
Карина удивленно захлопала ресницами.
— Я не умею. Алина всегда делала.
— Научишься, — отрезал Максим и снова включил пылесос.
Это был первый звоночек. Второй прозвенел, когда он затеял стирку. Запустив машинку, он через полчаса почувствовал запах гари. Оказалось, Карина, решив постирать свою любимую шелковую блузку, кинула ее в машинку вместе с белым бельем, которое Максим загрузил на режим «Хлопок 90 градусов». Блузка не просто села — она практически расплавилась и прилипла к другим вещам, превратив все в один сплошной горелый ком.
— Карина! — заорал Максим, вытаскивая щипцами испорченные вещи. — Ты что наделала?! Ты зачем сюда полезла?!
— Я просто хотела постирать блузочку! — захныкала она. — Откуда я знала, что ты там выставил? Это ты виноват! И вообще, что ты на меня кричишь? Эта блузка стоила кучу денег! Ты мне теперь новую купишь!
И тут у Максима окончательно упала планка. Все, что копилось в нем неделю — усталость, раздражение, тоска по Алине, чувство вины — выплеснулось наружу в одном яростном потоке.
— Куплю?! — закричал он, и его голос сорвался. — Я тебе сейчас куплю билет к маме, вот что я тебе куплю! Ты мне за неделю всю квартиру в свинарник превратила! Ты палец о палец не ударила, только ноешь и требуешь! Ты сожгла мне половину одежды, сломала кофеварку, когда пыталась «сделать кофе», и теперь я тебе еще что-то должен?!
Карина смотрела на него испуганными глазами. Она впервые видела брата таким.
— Максик, ты чего...
— Да того! — он шагнул к ней. — Я из-за тебя жену выгнал! Нормальную, любящую женщину, которая создавала мне уют, которая терпела твои закидоны годами! Я ее выгнал, чтобы приютить тебя, ленивую эгоистку, которая даже чашку за собой помыть не в состоянии! Алина была права! Ты — нахлебница и манипуляторша!
Он говорил и говорил, выплескивая всю горечь и злость. Он наконец-то произносил вслух все то, что Алина пыталась донести до него годами. И с каждым словом он все отчетливее понимал, какую чудовищную, непоправимую ошибку он совершил. Он смотрел на искаженное от обиды лицо сестры и видел не родную кровь, а причину крушения своей семьи.
— Собирай вещи, — сказал он уже тише, но с холодной яростью в голосе. — Я вызову тебе такси. Ты едешь к маме. Пора взрослеть, Карина.
— Ты меня выгоняешь? — прошептала она. — Из-за нее?
— Я выгоняю тебя из-за тебя самой, — отрезал он. — И да, я еду возвращать свою жену. Если она, конечно, после всего этого захочет меня видеть.
Он оставил ее рыдать в коридоре, а сам пошел в комнату, чтобы переодеться. Ему нужно было найти Алину. Прямо сейчас. Он еще не знал, что главный удар ждет его впереди.
***
Максим купил самый большой и нелепый букет, который смог найти — огромный веник алых роз. Он чувствовал себя идиотом, но в его голове прочно сидел стереотип, что женщины любят такие жесты. Он поехал по единственному адресу, который мог прийти в голову — к Свете, лучшей подруге Алины.
Дверь открыла сама Алина. И Максим замер на пороге. Это была не та заплаканная, растерянная женщина, которую он выгонял неделю назад. Перед ним стояла совершенно другая Алина. Она была в простом, но стильном домашнем платье, волосы уложены в легкую волну, на лице — спокойная, уверенная улыбка и легкий макияж. Она похудела и, казалось, посвежела. Но главное — изменился ее взгляд. В нем не было ни боли, ни любви. Только холодное, вежливое любопытство.
— Максим? Что ты здесь делаешь? — ее голос был ровным, без тени эмоций.
— Алинка... я... — он протянул ей букет. — Это тебе. Прости меня. Я был таким идиотом. Я все понял.
Она посмотрела на букет, потом на него. В ее глазах мелькнула ирония.
— Спасибо, но можешь оставить его себе. Или подарить Карине. У нее ведь горе.
— Карины больше нет. Я ее выгнал, — выпалил он. — Я все осознал, Алин. Я понял, какой сволочью был. Прошу тебя, давай все вернем. Возвращайся домой. Я все сделаю, как ты скажешь.
Он ожидал чего угодно: криков, слез, упреков. Но она просто молчала, глядя на него.
— Домой? — наконец переспросила она. — А куда мне возвращаться, Максим? В твой дом?
— В наш дом! — с жаром воскликнул он.
— Нет, — покачала она головой. — Ты сам сказал, что он твой. И что я тебе больше не жена. Я просто приняла твои слова к сведению.
Она отошла от двери, жестом приглашая его войти. Он неуверенно шагнул в квартиру Светы. Алина подошла к комоду, взяла какой-то конверт и протянула ему.
— Вот.
Его руки дрожали, когда он открывал конверт. Внутри лежал официальный документ. Исковое заявление о расторжении брака и разделе совместно нажитого имущества. Черным по белому было перечислено все: квартира, машина, дачный участок, купленный год назад. Все, что он считал «своим».
— Что... что это? — прошептал он, не веря своим глазам.
— Это развод, Максим, — спокойно пояснила Алина. — Ты же сам меня освободил от супружеских обязанностей. Я решила оформить это официально. Адвокат сказала, что у нас все делится 50 на 50. Так что после продажи квартиры и машины у каждого из нас будет отличный стартовый капитал для новой жизни.
Он смотрел то на бумагу, то на нее. На ее спокойное, почти чужое лицо. Он думал, что приедет, поваляется в ногах, и она, поплакав, простит его. Как прощала всегда. Но он столкнулся не с обиженной женщиной, а с холодной стеной.
— Алина... не надо... я же люблю тебя! — его голос сорвался. — Это была ошибка! Я был в ярости!
— Любишь? — она горько усмехнулась. — Когда любят, не вышвыривают на улицу посреди ночи из-за капризов сестры. Ты показал мне, чего я стою в твоей системе ценностей. Я стою меньше, чем временные неудобства твоей инфантильной сестрицы. Спасибо за урок, я его усвоила.
Он опустился на стул, уронив букет на пол. Розы рассыпались по линолеуму.
— Но... что же теперь делать?
— Ничего. Ждать повестки в суд, — ответила она. — Ты хотел, чтобы я ушла? Я ушла, Максим. Не только из квартиры. Я ушла из твоей жизни. Дверь вон там.
Он поднялся, как во сне. Он не помнил, как вышел из квартиры, как спустился по лестнице. Он сидел в своей машине, смотрел на огромный букет, сиротливо лежащий на пассажирском сиденье, и понимал. Он потерял не просто жену. Он потерял все. И винить в этом он мог только себя.
***
Прошла неделя. Максим жил как в тумане. Квартира, которую он отмыл в порыве раскаяния, снова начала зарастать пылью. Тишина в ней давила, звенела в ушах. Каждый угол напоминал об Алине. Вот кресло, в котором она любила читать. Вот подоконник, где стояли ее орхидеи, которые теперь начали чахнуть. Вот его рубашки, висящие в шкафу неглаженными.
Он пытался звонить Алине, но она не брала трубку. На сообщения не отвечала. Он приехал к ее матери, но та даже не открыла ему дверь, прокричав через нее, чтобы он «убирался и не портил дочери жизнь». Он был в отчаянии. Мысль о том, что половину всего, что он считал своим, придется отдать, отступала на второй план перед ужасом от ее окончательного ухода.
Наконец, она сама позвонила ему.
— Максим, нам нужно встретиться и обсудить детали. Мой адвокат советует попробовать договориться мирно, без судебных тяжб.
— Алина! — он вскочил, будто она могла его видеть. — Я на все согласен! Только не уходи! Я не хочу ничего делить, я хочу, чтобы ты вернулась!
— Мы встретимся, чтобы обсудить раздел имущества, — холодно повторила она. — Завтра, в два часа, в кафе «Централь». Если ты хочешь поговорить о чем-то другом, я не приду.
Он приехал за час. Когда она вошла, он снова поразился тому, как она изменилась. Деловая, собранная, в элегантном брючном костюме. Она села напротив и положила на стол папку с бумагами.
— Итак, — начала она, не глядя на него. — Есть два варианта. Либо мы продаем все и делим деньги, либо кто-то один выкупает долю другого. Квартира стоит...
— Алина, постой, — перебил он. — Пожалуйста, давай поговорим.
Она подняла на него глаза.
— О чем?
— О нас. Я знаю, я поступил как последняя свинья. Нет мне прощения. Но я не могу без тебя. Эта неделя... я думал, я сойду с ума. Я готов на все. Скажи, что я должен сделать?
Она долго молчала, изучая его лицо. Он выглядел ужасно — похудевший, с кругами под глазами.
— Ты правда готов на все? — спросила она тихо.
— На все!
— Хорошо, — она кивнула. — Тогда слушай. Я забираю свое заявление. Но при одном условии. Вернее, при нескольких.
Он весь подобрался, боясь дышать.
— Во-первых, — начала она чеканить слова. — Квартира переоформляется на нас обоих, в равных долях. Чтобы у тебя больше никогда не возникло соблазна кричать, что это «твой дом».
Он поспешно закивал.
— Во-вторых. Твоя сестра Карина. Она больше никогда, ни при каких обстоятельствах, не переступает порог нашего дома. Свои проблемы она решает сама, у мамы, у психолога — где угодно, но не с нами. Ты можешь помогать ей деньгами, если хочешь, но наш дом — это наша крепость. Территория, свободная от ее драм.
— Да, конечно, я согласен, — выдохнул он.
— И в-третьих, — она сделала паузу, и этот пункт, видимо, был самым главным. — Мы не возвращаемся. Мы начинаем с нуля. С первого свидания. Ты будешь заново за мной ухаживать. Ты будешь заново завоевывать мое доверие. Ты будешь доказывать мне не словами, а поступками, что я — твоя семья, твой партнер и самый важный человек в твоей жизни. И я не обещаю, что у тебя получится. Я лишь обещаю, что дам тебе этот шанс. Если я увижу хоть малейший намек на старого Максима — я развернусь и уйду. На этот раз навсегда и без разговоров. Ты согласен на такие правила?
Он смотрел на нее — на эту сильную, красивую, незнакомую и все еще любимую женщину — и понимал, что она дает ему не просто второй шанс. Она дает ему шанс стать мужчиной, которым он должен был быть всегда.
— Согласен, — прошептал он. — Я на все согласен.
Она чуть заметно улыбнулась уголками губ.
— Хорошо. Тогда... можешь пригласить меня на кофе. Это будет наше первое свидание.
Она не вернулась домой в тот вечер. И на следующий тоже. Он ухаживал за ней, как в первые дни их знакомства — дарил цветы (не веники, а ее любимые ромашки), водил в кино, часами гулял с ней по парку. Он учился слушать и слышать ее. Он учился быть партнером. И только через месяц, когда он окончательно выгнал из квартиры призрак старой жизни и призрак своей сестры, Алина вернулась. Но это была уже совсем другая история. И совсем другая семья. Семья, построенная на новых, ее правилах.