Я потянулся, чувствуя приятную усталость в мышцах после вчерашней тренировки. Жизнь казалась устоявшейся, правильной, как хорошо отлаженный механизм. Мы были женаты три года, жили в своей квартире, пусть и небольшой, но уютной, и месяц назад я наконец-то осуществил нашу общую мечту — купил новую машину. Прямо из салона.
Она стояла под окнами, сверкая на утреннем солнце вишнёвым лаком. Я каждый раз любовался ей, выходя из подъезда. Это был не просто автомобиль, это был символ. Символ того, что я могу, что я добился, что я могу обеспечить свою семью. Я помню, как мы с Машей выбирали цвет. Она хлопала в ладоши, когда увидела этот, «спелая вишня», как она его назвала. Сказала, что это цвет страсти и успеха. Я тогда рассмеялся, но согласился. Главное, чтобы она была счастлива. Я работал на двух работах почти год, откладывая каждую копейку, отказывая себе во многом. Маша тогда поддерживала меня, говорила, какой я молодец, как она мной гордится. Её вклад был скорее моральным, но от этого не менее ценным, как я считал.
За завтраком, намазывая масло на тост, я поднял тему, которую обдумывал уже пару дней.
— Маш, тут такое дело… Отцу надо на дачу съездить на выходных. Рассаду отвезти, там подремонтировать кое-что перед сезоном. На автобусе с ящиками тащиться — сам понимаешь, тяжело ему уже. Я подумал, может, дать ему нашу машину?
Я ожидал чего угодно: что она предложит поехать вместе, что спросит, нужна ли помощь. Но точно не того, что я увидел. Её улыбка застыла, стала натянутой, а взгляд похолодел.
— Нашу машину? — переспросила она так, будто я предложил отдать почку незнакомому человеку. — Лёш, ты серьезно? Она же совсем новая.
— И что? От этого она не перестала быть машиной, на ней ездить надо. А папе она действительно нужна.
— Но… твой отец… Он ведь пенсионер, — начала она подбирать слова, и это было хуже всего. — У него реакция уже не та. А вдруг он её поцарапает? Или, не дай бог, стукнет где-то? Ты же знаешь, как он водит, вечно торопится…
С чего она это взяла? Отец за рулём сорок лет, ни одной серьезной аварии. Водит аккуратнее меня. Что за странные придирки? Она же всегда так хорошо к нему относилась, «папа Виктор», «папочка».
— Маш, он отличный водитель. Гораздо опытнее меня, — спокойно ответил я, хотя внутри уже начал зарождаться какой-то неприятный червячок сомнения. — Что с тобой? Это же мой отец.
Она вздохнула, провела рукой по волосам и снова натянула улыбку.
— Да ничего, милый. Просто переживаю за нашу «вишенку». Ты же столько сил в неё вложил. Ладно, давай закроем тему. Что-нибудь придумаем.
Она подошла, поцеловала меня в щеку, и её духи, такие знакомые и любимые, на секунду прогнали дурные мысли. Наверное, я зря накручиваю. Она просто бережливая. Это даже хорошо. Просто волнуется за дорогую вещь.
Вечером, когда я уже возвращался с работы, предвкушая спокойный ужин и просмотр фильма, раздался звонок. Маша. Голос у неё был весёлый, немного возбуждённый.
— Лёшенька, привет! Слушай, я тут с девчонками посидела после работы, у Алинки день рождения отмечаем в кафе. Всё так спонтанно получилось!
— Привет. Да, конечно, отдыхай, — я искренне за неё порадовался. Она редко куда-то выбиралась.
— Тут одна просьба… Ты не мог бы меня забрать попозже? Часов в одиннадцать? Такси вызывать не хочется, сама понимаешь, вечер…
— Конечно, заберу. Без проблем. Адрес только скинь.
— Спасибо, мой хороший! Ты лучший! — пропела она в трубку и отключилась.
Я приехал домой, разогрел ужин, посмотрел новости. Время тянулось медленно. В половину одиннадцатого я оделся, спустился к машине. Сердце снова приятно ёкнуло, когда я сел за руль и почувствовал запах нового салона. Я завёл двигатель и поехал по указанному адресу. Это оказалось дорогое заведение в центре города, с вышколенными парковщиками и блестящей вывеской. Я припарковался чуть поодаль, чтобы не мешать, и отправил Маше сообщение: «Я на месте».
Ответ пришёл не сразу. «Ещё 5 минуточек, целую!»
Прошло десять минут. Пятнадцать. Двадцать. Я начал нервничать. Посмотрел на часы — уже почти одиннадцать. Что там можно делать столько времени? Может, счёт ждут? Или прощаются долго? Я сидел в машине, разглядывая выходящих из ресторана людей: нарядные пары, шумные компании. Чувствовал себя немного не в своей тарелке, как водитель, ожидающий своего босса. Это было глупое, но очень навязчивое ощущение. Наконец, я не выдержал и набрал её номер.
Музыка на фоне была очень громкой.
— Да, Лёш! Мы уже выходим! Прямо вот уже одеваемся! — кричала она, перекрывая шум.
— Маш, я уже полчаса жду.
— Ну прости, задержались! Тут так весело! Всё, бегу-бегу!
Через пару минут дверь ресторана распахнулась, и я увидел её. Она смеялась, откинув голову назад. Рядом с ней была её подруга Алина, а за ними шли ещё двое мужчин. Один из них, высокий, в дорогом костюме, что-то говорил Маше на ухо, и она снова заливисто рассмеялась. Потом он положил руку ей на поясницу, слегка подталкивая к выходу. Жест был короткий, почти незаметный, но у меня внутри всё похолодело. Он был слишком… свойским. Не так касаются жены друга.
Она увидела мою машину, помахала рукой и быстро попрощалась с компанией. Тот мужчина наклонился и поцеловал её в щеку, совсем близко к губам. Я стиснул руль так, что побелели костяшки.
Маша села в машину, и салон наполнился чужим, терпким запахом дорогого мужского парфюма, смешанным с её духами.
— Уф, ну и вечер! Я так устала! — весело проговорила она, пристёгивая ремень.
— Задержалась ты, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— Ой, да не ворчи. Мы так хорошо посидели! Ты не представляешь!
— Кто этот мужчина, который тебя провожал? — спросил я, глядя прямо на дорогу.
Она на секунду замолчала.
— А, этот… Это Игорь, муж Алинки. Ты его не знаешь, он недавно из командировки вернулся. Очень интересный мужчина, бизнесмен.
Муж Алины? Странно, я думал, его зовут Андрей, и он работает инженером. И Алина пару недель назад жаловалась, что он уже месяц на вахте на Севере. Что-то не сходится. Но я промолчал. Не хотелось устраивать сцену. Может, я что-то напутал. Может, это другой муж или другая Алина. Хотя подруга с таким именем у неё была одна.
Дома она сразу пошла в душ, а я остался на кухне, глядя в тёмное окно. Ощущение неправильности не отпускало. Мелкие детали, как занозы, застревали в голове: задержка, громкая музыка, чужой парфюм, рука на её талии, ложь про мужа подруги… Или не ложь? Я чувствовал себя параноиком. Может, я просто устал? Придумываю ерунду. Она любит меня. Мы же семья. Я пошёл спать, решив выбросить это из головы.
Но на следующий день разговор о машине возобновился. Я сказал, что сам отвезу отца в субботу утром и вечером заберу. И тут Машу как прорвало.
— Опять ты за своё! — воскликнула она, и в её голосе зазвенел металл. — Я же сказала, я не хочу, чтобы он ездил в этой машине! Ни пассажиром, ни тем более за рулём!
— Да что случилось, Маша?! — я уже не сдерживался. — Объясни мне по-человечески! Это мой отец!
— А то, что эта машина куплена на мои деньги! — выпалила она.
Я замер. Воздух в комнате будто стал плотным и вязким.
На её деньги? Что?
— В каком смысле на твои? — тихо спросил я.
— В прямом! Я тоже вкладывалась, если ты забыл! Я выбирала, я поддерживала! Это и моя машина тоже! И я не позволю твоему пенсионеру-отцу кататься на моей машине!
Эта фраза — «пенсионеру-отцу» — прозвучала как пощёчина. Унизительно, зло, презрительно. А ведь ещё недавно она называла его «папочкой».
— Твой вклад? — переспросил я, чувствуя, как внутри всё закипает. — Ты про те пять тысяч на коврики? Из ста тысяч первого взноса и кредита, который я выплачиваю? Это ты называешь «мои деньги»?
Она поняла, что сказала лишнее. Лицо её испуганно вытянулось.
— Лёша, прости… Я не это имела в виду. Я просто… Я на нервах вся. На работе завал. Прости, пожалуйста. Конечно, это наша общая машина. И отец твой… я его очень уважаю. Просто боюсь за неё, как за ребёнка.
Она подошла, попыталась обнять меня, но я машинально отстранился. Внутри что-то треснуло. Маленькая, но глубокая трещина прошла по тому монолитному образу моей любящей жены, который я так бережно хранил в сердце. Ложь про деньги на машину была такой очевидной, такой глупой и такой обидной. Зачем? Зачем было так унижать меня и моего отца?
Я ничего не ответил. Просто развернулся и ушёл в другую комнату.
Прошло несколько дней. Мы почти не разговаривали, в доме висело тяжёлое напряжение. Маша старалась быть подчёркнуто ласковой, готовила мои любимые блюда, покупала какие-то мелочи для дома. Я делал вид, что всё в порядке, но та трещина внутри меня росла. Я стал замечать то, на что раньше не обращал внимания. Она постоянно переписывалась с кем-то в телефоне, и когда я подходил, спешно его блокировала. Улыбалась в экран, а потом поворачивалась ко мне с усталым и безразличным лицом.
Однажды утром она попросила меня достать из бардачка машины её шёлковый шарф, который она там якобы забыла. Я спустился, открыл машину. Запах в салоне всё ещё был странным — смесь нового пластика и того самого, чужого парфюма, который никак не выветривался. Я открыл бардачок. Шарфа там не было. Зато на самом дне, под инструкцией к автомобилю, лежала серебряная зажигалка. Дорогая, стильная. Не такая, какие покупают на кассе в супермаркете. Я взял её в руки. Холодный металл обжёг пальцы. Я не курю. Мой отец тоже бросил лет двадцать назад. Никто из моих друзей такими вещами не пользуется.
Я поднялся домой. Маша была на кухне, что-то напевала. Я молча вошёл и положил зажигалку на стол.
— Это что? — спросил я так тихо, что сам едва расслышал свой голос.
Она обернулась. Её взгляд метнулся к зажигалке, и на долю секунды я увидел в её глазах панику. Но она тут же взяла себя в руки.
— Ой, зажигалка! — она даже рассмеялась. — Я уж и забыла про неё. Это, наверное, Игорь обронил, муж Алинки. Помнишь, я тебе рассказывала? Он нас подвозил на днях до торгового центра, должно быть, из кармана и выпала. Надо будет отдать.
Она взяла зажигалку и небрежно бросила её в ящик стола. Всё было сказано так легко, так естественно, что на мгновение я почти поверил. Почти. Но я слишком хорошо помнил, что Алина жаловалась на вахту мужа. И звали его точно не Игорь.
Я ничего не сказал. Просто кивнул и вышел из кухни. Теперь я не просто подозревал. Я знал. Знал, что она лжёт. Лжёт постоянно, нагло, глядя мне в глаза. Вопрос был только в том, как далеко зашла эта ложь. И я решил, что должен узнать правду. Любую, какой бы она ни была.
Я решил действовать. Чувствовал себя героем дешёвого детектива, и от этого было тошно. Но жить в паутине лжи было ещё хуже. План родился сам собой, простой и жестокий. В пятницу вечером я как бы невзначай сказал:
— Слушай, на завтра друзья на рыбалку позвали, с ночёвкой. На озеро, за город. Я поеду, ладно? Давно не выбирался, хочется проветриться.
Маша просияла. Так искренне, что у меня снова защемило сердце.
— Конечно, милый! Поезжай, отдохни! Тебе это нужно. Я тогда тоже себе устрою выходной, договорилась с Алиной в спа сходить, на весь день. Наконец-то расслабимся.
Спа с Алиной. Конечно.
— Отлично, — кивнул я. — Тогда я с утра пораньше выеду.
Рано утром в субботу я собрал рюкзак, покидал туда старые вещи для вида, взял удочки. Поцеловал сонную Машу в щеку.
— Хорошо тебе съездить, — пробормотала она, не открывая глаз.
Я вышел из дома. Но на рыбалку я не поехал. Я отогнал свою машину в гараж к другу, а у него взял его старенькую, неприметную «девятку». Потом вернулся и припарковал её в соседнем дворе, откуда хорошо просматривался наш подъезд. И стал ждать.
Я чувствовал себя омерзительно. Я шпионил за собственной женой. Каждый проезжающий автомобиль заставлял сердце сжиматься. Что я делаю? Может, просто поехать домой, всё ей высказать и покончить с этим? Нет. Мне нужны не просто слова. Мне нужна правда.
Около одиннадцати утра из подъезда вышла Маша. Она была нарядно одета — не в спортивный костюм для спа, а в элегантное платье. Быстро огляделась по сторонам, села за руль нашей «вишенки», моей машины, и тронулась с места. Я завёл старенькую «девятку» и поехал за ней, держась на расстоянии.
Она ехала не в сторону спа-салонов. Она свернула на проспект, ведущий в новый, элитный район города. Туда, где строили дорогие высотки с подземными паркингами и консьержами. Мои руки вспотели и крепче вцепились в руль. Она заехала на территорию одного из таких комплексов и скрылась в воротах подземной парковки.
Всё. Это был финал. Я мог бы развернуться и уехать. Но какая-то злая, отчаянная решимость заставила меня припарковаться и пойти следом. Охранник на въезде в паркинг что-то крикнул мне, но я просто прошёл мимо, будто не слышал. Я спустился по пандусу в полумрак парковки. И почти сразу её увидел. Моя вишнёвая машина стояла на парковочном месте с номером. Номере квартиры. 145.
Я нашёл лифтовой холл. Нажал кнопку вызова. Поднявшись в светлый, отделанный мрамором вестибюль, я подошёл к консьержу — полной женщине в строгой форме.
— Здравствуйте. Я в сто сорок пятую. Доставку привёз, — выпалил я первое, что пришло в голову.
Она смерила меня подозрительным взглядом.
— Вас не заказывали.
— Да там сюрприз должен быть, — я постарался улыбнуться. — Девушка просила лично передать.
Она всё ещё колебалась, но потом махнула рукой в сторону лифтов.
— Двенадцатый этаж.
Сердце колотилось где-то в горле. Я вошёл в лифт, нажал на кнопку «12». Пока кабина бесшумно ползла вверх, я смотрел на своё отражение в зеркальной стене. Там был чужой человек с серым лицом и безумными глазами.
Двери открылись. Длинный, тихий коридор, устланный ковром. Я нашёл дверь с номером 145. Подошёл и прислушался. Из-за двери доносились голоса. И её смех. Тот самый, который я слышал у ресторана.
Я не стал стучать. Я не стал звонить. Я просто нажал на ручку. Дверь была не заперта.
Я толкнул её и вошёл.
Они сидели на огромном белом диване в центре залитой светом гостиной. Маша и тот самый мужчина из ресторана. Перед ними на столике стоял ноутбук с открытой страницей бронирования отелей где-то на море. Рядом — два бокала с каким-то светлым напитком и тарелка с фруктами. Атмосфера была абсолютно домашней, расслабленной, будничной. От этого становилось ещё страшнее. Это была не случайная встреча. Это была вторая жизнь.
Они увидели меня одновременно. Её смех оборвался на полуслове. На лице Маши отразился ужас, смешанный с растерянностью. Мужчина, Игорь, как она его называла, медленно встал. Он был выше и шире в плечах, чем я. Но страха не было. Была только выжигающая всё изнутри пустота.
— Лёша? — прошептала Маша. — Что… как ты здесь оказался?
Я не смотрел на неё. Я смотрел на него. Потом перевёл взгляд на панорамное окно, за которым простирался город.
— Хороший вид, — сказал я ровным голосом. — Наверное, дорого стоит.
— Слушай, мужик, давай выйдем, поговорим, — начал он, делая шаг ко мне.
— Мы не будем говорить, — отрезал я, снова переводя взгляд на Машу. Она сидела, вжавшись в диван, и смотрела на меня широко раскрытыми глазами. — Значит, вот он, твой «спа-салон с Алиной»? А машина, на которой мой отец-пенсионер не может ездить, потому что «реакция не та», она здесь, в подземном паркинге, вполне себе хорошо себя чувствует?
Она молчала, только губы её дрожали.
Я горько усмехнулся. Вся мозаика сложилась. Все эти мелкие странности, недомолвки, её злость из-за отца. Дело было не в машине. Дело было в том, что машина была нужна ей. Для другой жизни. С другим мужчиной.
— Я не буду устраивать сцен, — сказал я, поворачиваясь к двери. — Мне противно.
— Лёша, подожди! Пожалуйста! Я всё объясню! — она вскочила, кинулась за мной.
Я остановился в дверях, не оборачиваясь.
— Не надо ничего объяснять. Просто, когда закончишь тут… отдыхать… оставь ключи от машины и документы на неё на кухонном столе. Они все на моё имя. Думаю, твой… друг… сможет купить тебе новую.
Я шёл по улице, не разбирая дороги. Мир вокруг потерял цвета, звуки стали приглушёнными. Вернувшись домой, в нашу квартиру, я сел на диван посреди гостиной. Квартира казалась чужой, холодной. Каждый предмет напоминал о ней, о нашей лживой жизни. Я сидел так несколько часов, глядя в одну точку.
Телефонный звонок вырвал меня из оцепенения. Это был отец.
— Лёш, привет. Ты извини, что беспокою… Тут странное дело. Мне из банка звонили. Спрашивали про тебя.
— Что спрашивали, пап? — безжизненно спросил я.
— Да про какой-то крупный заём… под залог квартиры нашей. Говорили, что ты заявку оставил, и доверенность на жену оформлена… Я сказал, что это какая-то ошибка, что ты бы мне сказал. Лёш, что происходит?
У меня потемнело в глазах. Я бросился к ящику с документами. Стал лихорадочно перебирать бумаги. Папки, свидетельства, договоры… И понял, что не хватает одной бумаги. Генеральной доверенности. Я вспомнил. Месяц назад, когда оформляли машину, Маша подсунула мне кипу бумаг на подпись. «Тут для страховки, тут для налоговой, подпиши, не глядя, я всё проверила». И я подписал. Не глядя. Потому что доверял.
Она хотела забрать не просто машину. Она хотела забрать всё. Квартиру, которую я получил в наследство от бабушки. Мою единственную недвижимость. Её слова про «мои деньги» зазвучали в голове по-новому, зловеще. Это был не просто обман, это был холодный, расчётливый план. План по моему полному уничтожению.
Она приехала поздно вечером. Тихая, заплаканная. Без машины. Ключи и документы лежали на кухонном столе, как я и просил.
Она начала говорить. Про то, что Игорь — её начальник, что он давно за ней ухаживал, обещал золотые горы, бизнес, новую жизнь за границей. Что им нужны были стартовые деньги. И мой «пенсионер-отец» был просто удобным предлогом, чтобы отвадить меня от машины, которая была нужна им для своих дел. Она плакала, просила прощения, говорила, что запуталась, что не хотела всего этого.
А я слушал её и не чувствовал ничего. Ни злости, ни жалости. Только ледяное, всепоглощающее разочарование. Человек, которому я доверял больше, чем себе, с улыбкой готовил мне нож в спину.
Развод был тяжёлым. Суды, адвокаты. Мне удалось доказать, что доверенность была получена обманным путём, и заём аннулировали. Но квартиру пришлось продать, чтобы расплатиться с юристами и начать всё с чистого листа. Мне было тошно находиться в тех стенах. Машину, ту самую «вишенку», я тоже продал первому же перекупщику за полцены. Я не мог на неё смотреть. Каждый раз, садясь за руль, я бы видел её лицо и его самодовольную ухмылку. На оставшиеся деньги я купил простую, подержанную иномарку. Неброскую, но надёжную.
Прошло полгода. Я снял маленькую квартиру на окраине города. Жизнь потихоньку входила в свою колею. Однажды в выходной я приехал к отцу на дачу. Он возился с крыльцом, что-то подбивал, чинил. Я молча взял молоток и стал ему помогать. Мы работали до самого вечера, почти не разговаривая. Когда солнце начало садиться, окрашивая небо в те же вишнёвые тона, что и моя бывшая машина, отец принёс две кружки горячего чая. Мы сели на ступеньки нового, крепкого крыльца.
— Я ключи от машины на столе оставил, — сказал я, глядя на свою скромную «ласточку», припаркованную у ворот. — Если тебе надо будет куда-то съездить, бери в любое время, не спрашивай.
Отец посмотрел на меня, потом на машину, потом снова на меня. В его глазах не было жалости, только спокойная, тёплая гордость. Он молча протянул свою натруженную, крепкую руку и положил мне на плечо. В этом простом жесте было больше поддержки и любви, чем во всех словах, что я слышал за последние три года. Я сделал глоток горячего, сладкого чая, и впервые за долгое время почувствовал, что трещина внутри меня начинает затягиваться.