Марина, честно говоря, никогда и не предполагала, что брак окажется таким полем битвы. Ей всегда виделось, что совместная жизнь — это уютное гнёздышко, тихие вечера в обнимку и общие мечты. Она ведь так любила своего Сашку! Да и он, вроде бы, отвечал ей взаимностью. По крайней мере, так казалось до того самого момента, как они поставили свои подписи в ЗАГСе.
Познакомились они, кстати, совершенно случайно, в крохотной, почти неприметной кофейне. Он — архитектор, а она — дизайнер интерьеров. Сразу почувствовали какое-то родство душ, будто знакомы были всю жизнь. Могли часами болтать о каком-то дурацком стульчике или спорить о подходящем оттенке краски. Всё закрутилось так стремительно, что уже через полгода — предложение. Марина, конечно, тут же согласилась. Да как же иначе! Она просто парила от счастья.
— Слушай, ты только одно усвой, — сказал он как-то, когда они выбирали кольца, — моя семья — это святое. Особенно отец. Он человек строгий, но справедливый. Он меня вырастил один, и я ему всем обязан.
Марина тогда просто кивнула, даже не придав этим словам особого значения. Ну, отец, и что с того? Она сама очень рано маму потеряла, и с папой у неё были тёплые, доверительные отношения. Ей думалось, что и с Сашкиной роднёй всё сложится точно так же. Ах, как же она заблуждалась!
Первая же их встреча с Петром Ивановичем оставила после себя какой-то неприятный осадок. Мужчина с суровым лицом и пронзительным, прямо-таки сверлящим взглядом, будто оценивал её, как какую-то вещь на аукционе. Улыбался он редко. В основном говорил только с Сашей, да и то исключительно в приказном тоне. Марина пыталась вставить словечко, но он просто отмахивался.
— Ты что, ему не поможешь? — вдруг бросил он, когда Саша встал из-за стола, чтобы убрать тарелки. — Не думай, что теперь будешь сидеть, сложа руки.
Марина тогда немного растерялась, подумала, что он шутит. Но Саша как-то странно на неё посмотрел и сказал:
— Марин, он не шутит. У нас в семье так принято.
— Как так? — она опешила. — А я думала, мы… вместе.
— Вместе, конечно, но… в общем, ты потом поймёшь.
Она так ничего и не поняла. Зато очень старалась, это уж точно. Готовила, наводила порядок, пыталась угодить Петру Ивановичу. Но ему всё время что-то не нравилось. Он мог заявиться к ним без звонка, пройтись по квартире, пощупать шторы, провести пальцем по полке — и обязательно найти ту самую, единственную пылинку.
— А это что? — однажды спросил он, поднимая с пола маленький клубок ниток. — У вас что, животные завелись?
— Это… — Марина замялась. — Это просто нитки. Я вязала…
— Женщина должна следить за домом! — сказал он, бросив клубок обратно на пол. — А не устраивать тут бардак! — И развернулся, чтобы уйти, оставив её в полном недоумении.
Марина пыталась поговорить с Сашей.
— Саша, мне кажется, твой отец меня просто терпеть не может. Он постоянно ко мне придирается.
— Да ладно тебе, — отмахивался он. — Просто ты не привыкла. Он у меня такой. Хочет, чтобы у нас всё было идеально.
Она хотела верить, что это так. Но где-то глубоко внутри понимала: это не забота, а самая настоящая тирания. И постепенно их отношения с Сашей начали меняться. Он всё чаще стал соглашаться с отцом.
— Ты же могла помыть посуду, пока я с папой разговаривал? — как-то раз сказал он, когда они вернулись от Петра Ивановича, и он увидел в раковине грязную чашку.
— Но мы только-только пришли…
— Это не оправдание, — произнёс он тем же тоном, что и отец. — Женщина должна поддерживать чистоту!
Эти слова он стал повторять всё чаще. И с каждым разом они звучали всё твёрже. Марина пыталась ему объяснить, что она тоже устаёт, что она не прислуга. Но он просто не слышал.
Их последняя, самая страшная ссора случилась, когда они поехали к Петру Ивановичу на дачу. Марина решила проявить себя и приготовила обед. Когда все сели за стол, Пётр Иванович попробовал суп и нахмурился.
— Это что за бурду ты сварила? — спросил он, обращаясь к Саше. — Ты что, теперь будешь это есть?
— Папа, это Марина готовила, — пробормотал Саша, и ей стало стыдно за него.
— И что? Она должна готовить так, чтобы было вкусно! — сказал Пётр Иванович, поднимая на неё взгляд. И тут он произнёс фразу, от которой у Марины всё внутри похолодело: — Твоя мать не научила тебя, что в семье главный муж?
Марина почувствовала, как ей становится нечем дышать. Сказать такое о её маме… о человеке, которого давно нет. Она посмотрела на Сашу, ища в нём поддержку. Но он сидел, опустив голову, и даже не шелохнулся. В её душе закипела такая жуткая, такая лютая обида, что она не знала, что ей делать.
Марина сидела за столом, но не могла есть. Слова Петра Ивановича, как острые осколки, резали душу. И самое страшное — это молчание Саши. Она с трудом дождалась, когда отец уйдёт. Он, как обычно, даже не попрощался. Просто встал и ушёл, оставив их одних. Наконец.
— Саша, как ты мог? — спросила она, как только за ним закрылась дверь. — Как ты мог позволить ему так говорить? Про мою маму!
Саша поднял на неё глаза, полные растерянности.
— Марин, ну что ты начинаешь? Это просто слова. Он так воспитан.
— Это не просто слова! — её голос дрожал. — Он оскорбил меня! И ты просто сидел и смотрел! Как ты мог?
Саша тяжело вздохнул, встал и начал убирать посуду.
— Он прав, — сказал он, не оборачиваясь. — Ты должна научиться.
— Чему? — она вскочила, не веря своим ушам. — Научиться быть твоей прислугой? Слушать оскорбления от твоего отца и молчать? Этого ты хочешь?
— Я хочу, чтобы у нас всё было как надо! — он повернулся, и в его глазах блеснул гнев. — Как у нормальных людей! Ты не понимаешь. Отец всегда говорил, что мужчина должен быть главным.
— А женщина? — выкрикнула Марина. — Кто женщина в твоей семье?
— Женщина… — он запнулся. — Она должна поддерживать мужа. Во всём. И уважать его.
Её сердце упало куда-то вниз. Она поняла, что он действительно так считает. Она увидела перед собой не Сашу, которого любила, а незнакомого, чужого мужчину. Мужчину, которого вырастил Пётр Иванович.
Ольга повернулась и вышла из комнаты. Она пошла в спальню. В голове крутилась одна мысль: «Я не могу так жить». Она чувствовала себя одинокой, брошенной. Её идеальная семейная жизнь рухнула в один миг. Она думала о том, что ей нужно делать. Но ничего не приходило в голову. Ничего, кроме мысли о том, что нужно бежать.
Она не стала ничего объяснять. Просто взяла небольшую дорожную сумку и начала собирать вещи. Бросила туда пару футболок, джинсы, зубную щётку. Ничего лишнего. Она не знала, куда пойдёт. Может быть, к своей тёте, которая жила в другом городе. Она всегда говорила, что ждёт её в гости.
Саша вошёл в комнату, когда она застёгивала молнию.
— Марина? Ты что делаешь?
— Я ухожу, — сказала она, не поднимая на него глаз.
— Куда? — он схватил её за руку. — Что за глупости?
— Это не глупости, Саша! — она выдернула руку. — Я не могу так жить. Я не могу быть твоей тенью. Я не могу жить с твоим отцом. И с тобой таким, каким ты стал.
— Я не изменился! — выкрикнул он. — Это ты изменилась!
— Нет. Это ты наконец показал, кто ты на самом деле. И я это больше не выдержу. Прощай.
Она развернулась, чтобы уйти. Но Саша загородил ей дорогу.
— Нет! Ты не уйдёшь! Ты моя жена!
— Я не твоя вещь, Саша! И не твоя служанка! — сказала она. — Я человек. Я имею право на уважение. Я не могу жить с человеком, который не уважает ни меня, ни мою семью.
Её слова прозвучали, как пощёчина. Саша замер. Он посмотрел на неё, на её глаза, в которых не было ни любви, ни нежности. Только боль. Глубокая, невыносимая боль. Он увидел, что она действительно готова уйти. И тогда он понял, что теряет её.
Он медленно опустил руки.
— Марин… — прошептал он, и в его голосе звучала неподдельная мольба. — Прости меня. Я был неправ. Я всё исправлю. Клянусь. Только, пожалуйста, останься.
Она не ответила. Просто прошла мимо него и подошла к двери. В этот момент она чувствовала себя такой пустой, словно из неё вынули душу. Он стоял, сломленный, и смотрел ей вслед. Она была уже на пороге, когда он крикнул, его голос сорвался в хрип:
— Я позвоню отцу! Я скажу ему!
Она остановилась. Не оборачиваясь, она сказала, её слова были холодны, как лёд:
— Позвони. И скажи ему. И скажи, что в семье главный не муж и не жена. Главное — уважение.
Саша остался стоять в прихожей ещё долго. Марина слышала, как он, наконец, взял телефон и набрал номер отца. Он говорил тихо, но каждое его слово звучало твёрдо и решительно. Она слышала, как он впервые за столько лет перечил отцу, как тот кричал в трубку, и как Саша, её Саша, отвечал ему твёрдо, без тени сомнения.
Она чувствовала, как её сердце, такое замороженное за последние месяцы, начинает потихоньку оттаивать. Это был первый шаг. Шаг, который он должен был сделать сам. И он его сделал. Она тихо вернулась в спальню, поставила сумку. В ту ночь он так и не зашёл к ней, но она чувствовала его присутствие за стеной, его молчание было наполнено осознанием.
На следующий день он пришёл домой, и она впервые за долгое время увидела его прежнее лицо. Он выглядел уставшим, но в его глазах больше не было той чужой, отцовской решимости, лишь то выражение, которое она знала и любила. Он сел рядом с ней на диван и тяжело вздохнул.
— Он сказал, что я повзрослел, — сказал Саша, и в его голосе было что-то новое, чего она раньше никогда не слышала. — Я сказал ему, что не хочу, чтобы он больше мешал нашей жизни. Он не был рад, совсем нет. Но... я сказал, что это моё решение. И он должен его принять. Я должен был сказать это очень давно, Марин. Я был так неправ.
Марина смотрела на него. В её глазах ещё была обида, но в них уже появилась надежда, как первые весенние ростки. Она поняла, что у них есть шанс. Что он наконец-то выбрал её.
С того дня всё изменилось. Пётр Иванович звонил редко, и его разговоры были прохладными, без прежней критики. Он больше не критиковал её. А Саша, её Саша, снова стал прежним. Он больше не говорил фразы отца. Он стал прислушиваться к её мнению, советоваться с ней, как это было раньше. Он спрашивал её о планах на будущее, о её мечтах.
Но Марина навсегда запомнила этот урок. Она поняла, что в браке важна не только любовь, но и самоуважение. И что она больше никогда не позволит кому-либо, даже самому близкому человеку, унижать её. Она стала сильнее. И их отношения, преодолев это испытание, тоже стали сильнее. Но шрам, оставленный этим конфликтом, навсегда остался в её сердце, напоминая о том, как хрупка может быть любовь, если в ней нет уважения.