«Ну вот все-таки зачем вы сюда приехали?» Пропускной пункт стоял на трассе посреди плоской степи. Четверо людей в форме смотрели на меня с живым интересом.
Итак, зачем мы сюда приехали? Хороший вопрос. Дело в том, что мой сын очень интересуется современной историей. В особенности историей постсоветских стран. Он заявил, что на каникулах хотел бы поехать в Приднестровье и увидеть, как живет это никем не признанное государство, которое в начале 1990-х фактически отделилось от Молдовы после кровопролитного вооруженного противостояния.
Еще до нашего путешествия знакомые нас пугали тем, что мы ввязались в очень сложную авантюру. Нас туда не пустят. Или не выпустят обратно. Или в паспорт поставят какую-то печать, которая его навсегда испортит. Но нет, попасть туда совсем не сложно. Горячая фаза конфликта закончились в 1992 году. То есть в полном смысле тридцать лет и три года назад. Молдова и Приднестровье кое-как притерпелись друг к другу. Огромное количество людей имеет родственников по обе стороны разделительной линии. Многие живут в Тирасполе, а работают в Кишиневе, или наоборот. Родились, выросли и обзавелись собственными детьми те, кто никакой войны увидеть уже не успел, для них она тоже страница из учебника истории.
Из Москвы прямые рейсы в Кишинев не летают, надо добираться через Ереван, Баку или Стамбул. Есть очень небольшая вероятность, что человека с российским паспортом тормознут в Кишиневском аэропорту, если каким-то образом станет известно, что вновь прибывший работает в силовых структурах, или написал в соцсетях про Молдову что-то плохое, или с самого начала громко заявляет, что собирается посетить именно Приднестровье. Если граница пройдена, то дальше все совсем просто. От Центрального автовокзала в Кишиневе каждые 20 минут отходят маршрутки в столицу Приднестровья — Тирасполь. Проезд на одного человека в одну сторону обычно стоит 60 молдавских леев, то есть примерно 270 рублей.
Мы выехали из города и покатили по неширокому и довольно пустому шоссе. Минут через сорок остановились перед маленьким домиком. Тут всем полагалось выйти, вещи оставить, документы взять. Домик был контрольно-пропускным пунктом. Нас выстроили в очередь и стали проверять паспорта. Сидевшие за барьером люди в форме почти всех пассажиров знали как родных, называли по именам, обменивались шутками. Кстати, никаких отметок в паспорт здесь не ставили. Вместо этого всем выдавали листки с правом временного въезда в Приднестровскую Молдавскую Республику.
Всем, кроме нас. На нас посмотрели с диким изумлением, попросили остаться и начали с нами беседовать.
— Ну все-таки зачем вы сюда приехали?
Мы явно казались существами безвредными. Но решительно было непонятно, зачем мы здесь оказались и что собираемся делать. Сын начал объяснять про интерес к истории, желание лично посетить… Старший из офицеров слушал его очень внимательно. Потом, ухмыльнувшись, сказал: «Да ладно. Мы все понимаем, парень! Ты в Тирасполь к девушке приехал».
Мы не стали опровергать эту версию. Получили листок с печатью и пошли садиться в нашу маршрутку. И тут оказалось, что ее нет. Она исчезла. На ее месте стояла другая, возле нее курили два мужика средних лет.
— Простите, а тут был наш микроавтобус «Кишинев — Тирасполь»…
— Улетел ваш микроавтобус, — весело ответили они. — Водитель из Одессы, неопытный. Решил, что все пассажиры уже сели. Здесь никого так долго не держат.
В исчезнувшей маршрутке лежали все наши вещи. Соображать надо было быстро.
— Вы ведь тоже в Тирасполь? Может быть, мы к вам сядем и постараемся их догнать? Мы заплатим.
— Да без проблем, — сказал один из них. — Коля, возьмем людей? Садитесь. Если не боитесь на покойнике ехать.
Он показал на свой транспорт. Внутри мы действительно увидели длинный дощатый гроб.
— Нет, конечно! Какой ужас! Хотя давайте. Мы согласны!
Мы сели на два маленьких стульчика рядом с гробом, где лежал неведомый нам покойник. Машина тронулась с места.
— Они сейчас будут петлять по деревням, — рассуждал Коля. — Мы обгоним, остановимся на посту ГАИ, скажем, чтобы их притормозили.
Будка ГАИ стояла на развилке, возле мемориала генералу Александру Лебедю. Мы выскочили из машины и стали просить гаишника задержать нашу маршрутку. И в этот момент мы увидели, как она проезжает мимо нас! Мы запрыгнули обратно и помчались за ней в погоню.
— Михалыч, быстрее! — приговаривал Коля, поглядывая на купюру в 10 лей, трепетавшую у меня в руке.
— Да впереди же пост, миротворцы, здесь нельзя! — стонал Михалыч и все-таки прибавлял скорость.
Перед нами был мост через Днестр. Тот знаменитый мост, по которому 20 июня 1992 года из Тирасполя двигались танки, чтобы прорваться в Бендеры, а по ним били из гранатометов офицеры армии Молдовы, а тех в свою очередь поливали пулеметным огнем приднестровские ополченцы, засевшие возле старой османской крепости. И вот на этот исторический мост мы влетели на бешеной скорости на раздолбанной маршрутке и с покойником в гробу.
Удача! За мостом остановка, и там стоит наш микроавтобус. Но нет! Это не наш, а похожий. Притормозили рядом с другой маршруткой — снова ошибка. Мы помчались дальше. Мы уже въехали в город, маршруток было много, все одинаковые. И тут мы увидели нашу, она как раз собиралась отъезжать от остановки. Коля выскочил и стал делать страшные жесты водителю. Я отдала Михалычу деньги. Мы забрали наши вещи. Так мы прибыли в центр Тирасполя.
И первым делом, как и все путешественники, попавшие в Приднестровье, пошли менять деньги. У никем не признанной республики есть нигде не конвертируемая валюта — приднестровский рубль. Везде — в транспорте, в магазинах, в гостинице — расплачиваться можно только им. Причем только наличными. Из этого можно сделать вывод, что самое распространенное учреждение здесь отделение банка с пунктом обмена валюты. В одном из них я предъявила свою карту «Мир» (здесь ее принимают). Я рассчитывала обменять примерно 7 тыс. российских рублей. В этом мне отказали. Сотрудница банка честно призналась, что у них просто не найдется достаточного количества местных денег.
Пошли в другой банк — то же здание, но соседняя дверь. Там мы были удачливее, и мне выдали несколько красивых купюр с изображением Екатерины II. В русской литературе часто упоминаются «катеньки» — имевшие хождение до революции сторублевые кредитные билеты с портретом государыни императрицы. Теперь я сама, словно купец или кавалергард, держала веер этих «катенек». Даже портрет императрицы на них использовался ровно тот же самый, что и на старинных купюрах Российской империи. Стоит добавить, что прямо над моей головой в помещении банка висел герб Приднестровской Республики — с красной звездой, серпом и молотом — практически точная копия герба Советской Молдавии. Потом привыкаешь к тому, что на этой крошечной территории царствует большой державный стиль. А уж к какой эпохе он относится, не так важно. Стиль этот все больше дополняется условным западногламурным. Например, гостиница, где мы поселились за 4 тыс. рублей в сутки, называлась CityClub hotel и была сделана под аристократическую загородную резиденцию. Картины на стенах, массивная темная мебель и ощущение, что сейчас из-за поворота выйдет английский лорд в исполнении народного артиста РСФСР.
Разменяв вскоре одну из наших «катенек», мы получили купюры помельче. На них были изображены Суворов, Тарас Шевченко, а также союзник Петра I молдавский господарь Дмитрий Кантемир. Официальная идеология непризнанной республики подразумевает равенство трех культур — русской, молдавской и украинской (при том что регион очень сильно, мягко говоря, зависит от России). Три языка используются и во всех официальных документах, в том числе в паспорте гражданина Приднестровской Молдавской Республики, который здесь получают к шестнадцатилетию. Проблема в том, что за пределами этой территории данный документ не признается примерно никем. Поэтому практически у каждого есть еще одно гражданство — русское, молдавское или украинское. Очень у многих имеются все три. Некоторые обладают еще и румынским. Или даже болгарским — в Приднестровье много болгар, два столетия назад переселившихся сюда из Османской империи.
В кафе и ресторанах молдавские плацинды и токаны соседствуют с салатом оливье и котлетами по-киевски. Есть и заведения в ретрокоммунистическом стиле — на стенах красные знамена и портреты вождей, в меню странный продукт «Бургер советский». Мы зашли в антикварную лавочку, там на одной полке соседствовали гжельская масленка, вымпел футбольной команды «Кубань», портрет Евгения Пригожина и пластмассовые фигурки Смешариков. Во всем этом копался совершенно счастливый иностранец. Откуда он? Из Австралии. Что здесь делает? У него хобби — посещать странные и необыкновенные места. Он признался, что Тирасполь превзошел все его ожидания. «Через полмира приехал, чтобы на бедность нашу посмотреть», — сухо констатировал продавец, когда я перевела ему разговор с веселым гостем.
Приднестровье — бедный регион, да и с чего бы ему быть богатым? Население сокращается и стареет, за последние три десятилетия оно уменьшилось больше чем на треть. Молодежь уезжает в ближний Евросоюз или в более далекую Россию. Есть кое-какая промышленность, например завод, где производят известный коньяк Kvint. Еще спасают приусадебные хозяйства с их привычной культурой выживания: дрова в поленнице, картошка в подвале, курица во дворе, компот в трехлитровой банке. И денежные переводы от тех, кто уехал. И российские надбавки к пенсиям.
При этом центр Тирасполя поражает своим размахом, оставшимся с советских времен. Пустынные площади, широкие проспекты, циклопические сталинские и брежневские административные здания. Но стоит свернуть в сторону, и тебя окружает хаотическая застройка города, который сформировался из старого центра и нескольких рабочих поселков. Панельные многоэтажки, военный городок с казармами из красного кирпича, промзоны, потом вдруг начинается частный сектор с огородами. Потом речка, через нее проложен дребезжащий железный мост. Снова многоэтажки. Потом вдруг все заканчивается, и ты выходишь в широкую ровную степь. Только впереди, километрах в шести, горят огни. Это уже Украина.
Но в Приднестровье есть исторический памятник, который украсил бы собой любой самый туристический европейский город, Бендерская крепость. Она возвышается над правым берегом Днестра. Ее соорудили в XVI веке по приказу султана Сулеймана Великолепного. Архитектором был Ходжа Мимар Синан — в Стамбуле он создал знаменитую мечеть Сулеймание. Бендерская крепость прекрасно сохранилась. Она красива и пропорциональна. В 1824 году ее посещал Пушкин. Эти места упоминаются в финале «Полтавы»:
Прошло сто лет —
и что ж осталось
От сильных, гордых сих мужей,
Столь полных волею страстей?
Их поколенье миновалось —
И с ним исчез кровавый след
Усилий, бедствий и побед…
В стране — где мельниц ряд крылатый
Оградой мирной обступил
Бендер пустынные раскаты,
Где бродят буйволы рогаты
Вокруг воинственных могил, —
Останки разоренной сени
Три углубленные в земле
И мхом поросшие ступени
Гласят о шведском короле.
Король Швеции Карл XII и его союзник гетман Мазепа потерпели поражение под Полтавой. Это мы все помним. Но вот их дальнейшие приключения далеко не так общеизвестны. Едва не попав в плен, король и гетман нашли приют в Бендерах, которые тогда находились под властью турецкого султана. Семидесятилетний Мазепа был мрачен, поселился в простой крестьянской избе и через два месяца умер. Карл, наоборот, сразу начал демонстрировать свойственную ему бешеную энергию. Рядом с крепостью он велел построить себе дом, окружив его лагерем для примерно тысячи оставшихся при нем солдат и офицеров. Его резиденция получила неофициальное название Карлполис. В течение четырех лет он отсюда управлял Швецией. В частности, впервые в Европе создал специальную должность канцлера юстиции для надзора за тем, как шведские чиновники соблюдают законы. Идея внешнего контроля над госаппаратом стала впоследствии одним из базовых элементов в западных демократических системах. И родилась она именно здесь, на холмистых берегах Днестра.
И при этом он все время порывался додраться с Петром I, требовал, чтобы Османская империя создала со Швецией военный альянс, плел интриги, пытался подкупать визирей. В конце концов он надоел султану, и тот решил вытолкать силой своего беспокойного гостя. 1 февраля 1713 года, громко стуча в барабаны и трубя в трубы, почти десятитысячное турецкое войско двинулось на Карлполис.
Карл, предупрежденный заранее, организовал оборону по всем правилам западного военного искусства. Он построил баррикады, превратил окна в бойницы, расставил ряды стрелков. Одолеть его смогли только после того, как подожгли дом. В сутолоке ему отстрелили кончик носа, повалили на пол и, завернутого в одеяло, принесли в Бендерскую крепость. После этого король все же вернулся в свое королевство, проскакав всю Европу за две недели с чужим паспортом и всего двумя спутниками. К мирной жизни он не стремился, довольно скоро вторгся в Норвегию, где при осаде замка был убит пулей, то ли своей, то ли вражеской. Ему было 36 лет.
В Бендерской крепости недавно поставили бронзовый бюст человека в военной форме XVIII столетия. Нет, это не Карл, а другой знаменитый фантазер — барон Мюнхгаузен. Рядом лежит чугунное ядро. Считается, что именно вот тут, над Бендерской крепостью, он на нем и летал. На самом деле в «Приключениях барона Мюнхгаузена» писателя Распе упомянут лишь некий безымянный турецкий город. Но реальный Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен, будучи на русской службе, действительно в 1738 году сражался под Бендерами в составе армии генерала Миниха, и это был единственный объект, в осаде которого он принимал участие, потому что вскоре началась чума и русская армия из этих мест стремительно отступила.
Бендерская крепость, когда три столетия назад над ней пролетал барон, выглядела совсем по-иному. И внутри нее, и под ее стенами вились тесные улочки пестрого и шумного восточного города. Мечети, минареты, рынок, фонтаны, армянский квартал и дворец паши. От всего этого осталось лишь поросшее травой пустое пространство и несколько полустертых надписей арабской вязью на вделанных в стены кусках мрамора. По крепости можно гулять сколько вздумается, при ней есть неплохой музей оружия и неизбежный для туристических объектов музей орудий пыток. Можно подняться на стены — оттуда открывается прекрасный вид. Река Днестр. Мост над ней. И сам городок Бендеры, расположенный в паре километров.
Считается, что его древнее название в переводе с персидского означает «порт». И в самом деле в Средние века здесь была пристань на Днестре. Много раз это поселение переходило из рук в руки, застраивалось, разрушалось, много раз меняло названия. Перед революцией то был обычный уездный город Российской империи. Примерно треть населения составляли евреи, из них одни бежали в эмиграцию, когда в эти края в 1940 году пришла советская власть, другие этой властью были отправлены в лагеря как буржуазный элемент, почти все оставшиеся погибли в 1941-м во время немецко-румынской оккупации. Сейчас, если видишь красивое старинное здание, с большой вероятностью это бывшая синагога. В хасидской синагоге находится школа бокса, в синагоге текстильщиков — станция юных техников, в синагоге бондарей — школа олимпийского резерва, в хоральной синагоге — Бендерский городской суд.
Бендеры — тихий провинциальный городок, и именно с ним связана последняя, самая трагическая глава в истории приднестровского конфликта. 16 июня 1992 года произошла перестрелка возле типографии, откуда сепаратисты забирали тираж газеты «За Приднестровье!». Каждая из сторон потом обвиняла другую в провокации. Но вспыхнуло все вдруг мгновенно. Начались и длились больше месяца беспорядочные уличные бои, причем сражались за каждый квадратный метр. В этих сражениях на привычных всем когда-то мирных улицах друг с другом воевали вчерашние соседи, бывшие друзья, даже члены одной семьи. Въезды во дворы перекрывали баррикадами, убитых хоронили прямо во дворах. Самые тяжелые бои были в центре — возле памятника Пушкину и упомянутого уже городского суда в бывшей синагоге. Окрестные дома до сих пор в отметинах от пуль, их намеренно не ремонтируют, чтобы сохранить память.
На одной из центральных улочек есть Мемориальный музей Бендерской трагедии. Мы туда пришли. Бродили в одиночестве по трем небольшим залам. Местные жители и без того об этих событиях знают, а туристов в Бендерах не так чтобы очень много. В стеклянных витринах — страницы газеты «Трудовой Тирасполь», пожелтевшие листовки. Много фотографий — сгоревшие автомобили, танк посреди поля, беженцы с узлами вещей идут из города. А вот и тот самый пост ГАИ, возле которого пару дней назад мы с Колей и Михалычем пытались тормознуть нашу маршрутку: на старой черно-белой фотографии он обложен мешками и разбит попаданием снаряда. В других витринах — оплавленный в пожаре старый телефон с диском, пулеметные ленты, каска с надписью «Я за ПМР!». Бронзовый бюст генерала Лебедя. Афиша несостоявшегося концерта «Червона калина». Июнь, город готовился к школьным выпускным вечерам. Вместо этого все вдруг стремительно обрывается. Немолодые мужчины впервые в жизни берут в руки оружие. Улочка становится нейтральной полосой, магазин — стратегическим объектом, клумба во дворе — кладбищем, пыльный перекресток с пивным ларьком — узлом обороны. Все это длится полтора месяца. Потом президенты России и Молдовы подписывают соглашение, и в зону конфликта вводят миротворцев.
Прошло тридцать лет. Так что ж осталось? Осталась узкая полоска земли, которая словно провалилась в щель между гигантскими геополитическими плитами, между Европой и Россией. Конфликт считается замороженным, статус Приднестровья окончательно не урегулирован. Регион, независимость которого никто не признает и будущее которого невозможно предсказать, живет своей незаметной, тихой жизнью. Во дворах, когда-то перегороженных баррикадами, среди сорняков спят коты. И чей-то велосипед прислонен к двери в подвал, над которой уже почти выцвела надпись «Убежище».
Фото: trabantos, Matyas Rehak, David Giles, Mariano Santilli, s_oleg, Nomad Pixel, trabantos, bmszealand / Shutterstock.com /Fotodom
Текст: Екатерина Шерга